А. В. ЛОГВАНОВ

Гнездо буревестника

Писатели:

ГОРЬКИЙ (Пешков) Алексей Максимович[1], 65 лет

ГАЙДАР (Голиков) Аркадий Петрович[2], 30 лет

Студентки-филологи

· НАДЯ, 21 год

· ВЕРА, 21 год

· ЛЮБА, 21 год

Пионеры:

• КОЛЯ, 12 или 14 лет
• ВАСЯ, 12 или 14 лет
• ПЕТЯ, 12 или 14 лет

Партактив:

ПЯТКИН, председатель, 45 лет

Товарищ ЗОЯ, 35 лет

Товарищ МАКСИМ, 40 лет

г. Горький, 1934 год

Набережная и причал. «Дом крестьянина».

Особняк барона Киршбаума. Клуб имени Свердлова. Острог

ПЕРВЫЙ АКТ

Сцена первая. Причал

Город Горький, бывший Нижний Новгород. Видна Волга и пароходы на ней. Деревянный причал, украшенный цветами и флагами. Висит транспарант: «Горький для Горького». Из репродуктора доносится «Марш авиаторов».

Входят Пяткин, товарищ Зоя и товарищ Максим. Пяткин, тучный мужчина хозяйственного вида, одет в вышиванку, широкий пиджак и кепку, в руках папка. Зоя – прокуренная женщина, потрепанная вихрями революции. Она одета в сапоги, юбку, кожаную тужурку, с красным платком на голове. Зоя несет венок с ленточками. Товарищ Максим лишен правой руки, одет в выцветший военный френч. Он несет фотоаппарат на треноге.

ПЯТКИН (Максиму). Поставьте сюда! (Зое.) А вы, товарищ Зоя, перестаньте курить! Вы паровоз или женщина?

ЗОЯ. Я старая комсомолка.

Максим ставит треногу. Зоя тушит папиросу.

ПЯТКИН. Автомобиль где?

МАКСИМ. Там стоит. (Показывает, вытягивая одну руку.)

ПЯТКИН (опускает руку Максима). Ближе надо ставить. Бли-же.

МАКСИМ. Застрянет. Мостовая негодная.

ПЯТКИН. Великому писателю автомобиль подать не можем, черти драповые!

МАКСИМ. Только-только отремонтировали. Запчасти из-за границы.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. А дом барона Киршбаума?

МАКСИМ. Покрасили.

ПЯТКИН. Пионеров отгладили?

ЗОЯ. Все как с иголочки.

ПЯТКИН. А сомнительные элементы?

МАКСИМ. Изолированы. В трудовом лагере.

ЗОЯ. Давно расстрелять надо было.

ПЯТКИН. Когда разнарядку пришлют. Не раньше. А где пионеры? Где комсомольцы? Где наша советская молодежь?

На площадь под барабанную дробь выходят Пионеры Коля, Петя и Вася. Они в шортах с подтяжками, белых рубашках с красными галстуками и пилотках. Коля несет флаг, Петя стучит в барабан, Вася несет горн. Коля командует.

КОЛЯ. Отряд! Стой! Раз-два!

ПИОНЕРЫ. «Мы, пионеры советской страны, славной традиции будем верны»!

Вася трубит в горн.

ПЯТКИН (показывает Зое на пионеров). Займитесь.

К причалу подходят студентки. Несмотря на осенний ветер, они одеты в легкие ситцевые платья и сандалии с белыми носочками, на голове: берет (Вера), платок (Люба) и шарфик (Надя). У Веры большой букет цветов.

ВЕРА. Мне летчики нравятся.

ЛЮБА. А мне моряки.

ВЕРА. А тебе?

НАДЯ. А мне … Бальзак.

ЛЮБА. Он летчик или моряк?

НАДЯ. Писатель.

ЛЮБА. Писатель - это Горький.

ВЕРА. Или Маяковский.

ЛЮБА. Ты что? Маяковский - это поэт.

ВЕРА. Хватит болтать. Горького пропустим.

НАДЯ. Я его обязательно узнаю.

ЛЮБА. По газетам?

НАДЯ. По усам.

Жмутся к ограде.

ВЕРА. Вы его видите?

ЛЮБА. Нет. Надо повыше забраться.

НАДЯ. Все хотят. (Залезает на парапет.)

ЗОЯ (Вере). Не лезьте, девушка. И цветы уберите.

ВЕРА. Всем курсом собирали…

ЛЮБА. Нам ничего не видно.

ЗОЯ. Стойте за ограждением.

Громче звучит музыка из репродуктора. На берег с парохода сходит Горький. Он одет в серый костюм, синюю рубашку, плащ. На голове у него шляпа. Горький снимает шляпу и машет ею. Все кричат и радуются.

ЛЮБА. Вон он, вон он!

ВЕРА. Я его вижу!

ПЯТКИН (Горькому). Мне поручено вас встретить, дорогой Алексей Максимович. От имени всех нижегородцев. Простите, горьковчан. (Председатель берет Горького за руку и подводит к фотоаппарату. Максим делает снимок.) Для истории.

Подходит Зоя с блокнотом.

ЗОЯ. Пару слов для «Нижегородской правды».

ГОРЬКИЙ. Правда, она одна. И она есть - человек. А человек - это звучит гордо.

ПЯТКИН. Замечательно! Лучше не скажешь. Дорогой вы наш человек, Алексей Максимович. (Трясет руку Горького.)

ЗОЯ. А что про вас пишет иностранная пресса?

ГОРЬКИЙ. Обо мне написано сто монографий. Никак не успокоятся.

ЗОЯ. Здорово вы им, товарищ Горький, насолили! Как вам на Родине?

ГОРЬКИЙ. Что? (Не слышит из-за оркестра.)

ЗОЯ. Как вы чувствуете себя на Родине?

ГОРЬКИЙ. С оптимизмом… (Поправляя плащ.) Прохладным.

ПЯТКИН. Мы вам особняк приготовили.

ГОРЬКИЙ. С камином? Без камина не приемлю. Мне нужно смотреть на огонь.

ПЯТКИН. Конечно, с камином. От буржуев остался.

ЗОЯ. Мы их всех прогнали.

МАКСИМ. А вредителей расстреляли.

ГОРЬКИЙ. Из-за меня?

ПЯТКИН. Нет. Из-за революции.

ГОРЬКИЙ. Бывшие люди не приняли революцию. Не поняли ее мировое значение. В карете прошлого - никуда не уедешь…

ПЯТКИН. Какая карета? Мы вам автомобиль приготовили…

К Горькому подходят пионеры и салютуют.

КОЛЯ. Товарищу Горькому наш большой пионерский салют!

ПИОНЕРЫ. Ура!

Все аплодируют. Горький наклоняется. Коля повязывает Горькому на шею пионерский галстук. Подбегают девушки, вручают цветы и целуют Горького.

ГОРЬКИЙ. Однако ж. Приятно.

Зоя подходит и вешает на шею Горького венок.

ГОРЬКИЙ. Это зачем вы из меня покойника делаете?

ПЯТКИН. Это от большой советской любви! Прошу в автомобиль. Будем ехать медленно, чтобы вы, товарищ Пешков, смогли насладиться видами своего города.

ГОРЬКИЙ. Столько лет в Нижнем не был.

ПЯТКИН. Теперь он Горький. Как вы.

Горький с товарищами уходит. Пионеры маршируют за ними.

ВЕРА. Надо всем нашим комсомолкам сказать, что Горький приехал.

ЛЮБА. А мы его видели.

НАДЯ. Завидовать будут.

Вера и Люба уходят. Надя задерживается, поправляя туфлю. На причал выходит человек, одетый в гимнастерку, подпоясанную ремнем, и черные брюки. На голове у него черная папаха-чапаевка, за спиной вещмешок.

ГАЙДАР. Девушка… девушка… Кого встречают? Челюскинцев?

НАДЯ. Сам Горький приехал! Алексей Максимович.

ГАЙДАР. И как он?

НАДЯ. Как живой!

ГАЙДАР. А где тут комнату снять можно?

НАДЯ. Да ну вас. (Убегает.)

Входит Максим. Забирает фотоаппарат.

ГАЙДАР. А вы Горького видели?

МАКСИМ. Видел. Экая глыба.

ГАЙДАР. Мне бы комнату…

МАКСИМ. Помогите донести.

Максим и Гайдар берут фотоаппарат-треногу за разные концы. Уносят.

Сцена вторая. «Дом крестьянина»

Небольшая комната в «Доме крестьянина». Стол, стул, шкаф, железная койка

без матраса. Обшарпанные обои. Матрас, скрученный, лежит на шкафу.

Входят Зоя и Гайдар.

ЗОЯ. Комната маленькая, но других нет. Восьмой съезд кооператоров. «Дом крестьянина» один на все районы.

ГАЙДАР. Ничего. Я привычный. Могу в шинели спать. На полу.

Гайдар снимает вещмешок и кладет на стул. Развязывает. Замечает на столе книгу.

ГАЙДАР. Кто-то книгу на столе оставил. (Берет.) Пушкин. Сказки.

ЗОЯ. Выбросьте… Буфет внизу. Чуете? Щами пахнет… Вам чай принести?

ГАЙДАР. Вы разве официант?

ЗОЯ. Сектор культуры. Рядом с буфетом есть точка. Радио Коминтерна. Бани у нас общественные. Мыло выдают по аттестату.

ГАЙДАР. У меня свой.

Гайдар достает из вещмешка хлеб, сало, папиросы, трубку. Кладет всё на стол.

ЗОЯ. Угостите?

ГАЙДАР. Курите. Окно открою.

Зоя берет и закуривает папиросу. Гайдар набивает трубку. Оба молча курят. Зоя подходит к столу и берет вторую папиросу.

ГАЙДАР. Вам курево не выдают?

ЗОЯ. На месяц не хватает.

ГАЙДАР. Кто здесь раньше жил?

ЗОЯ. Оркестрант какой-то.

ГАЙДАР. Уехал?

ЗОЯ. Увезли.

ГАЙДАР. Далеко?

Зоя молчит и пускает дым…

ГАЙДАР. Я там бывал. На Дальнем Востоке. «Тихоокеанская звезда». Семь месяцев.

ЗОЯ. Откуда к нам?

ГАЙДАР. Из Ростова. Совещание работников детских библиотек.

ЗОЯ. Кем служите?

ГАЙДАР. Журналист. Начинающий писатель.

ЗОЯ. Писатель у нас Горький.

ГАЙДАР. Да. Имя Горького у всех на устах…

ЗОЯ. Завидуете?

ГАЙДАР. Нет.

ЗОЯ. Мы ему дров в особняк привезли. Побольше.

ГАЙДАР. Зачем?

ЗОЯ. Любит смотреть. На огонь. Как горит старый мир.

Курят молча. Положив трубку, Гайдар достает со шкафа матрас. Стелет на кровать. Открывает шкаф. В шкафу стоит баян. Гайдар достает. Раздвигает мехи.

ГАЙДАР. Можно сыграть?

ЗОЯ. Играйте.

Гайдар садится на стул, играет и поет «Кавалерийскую походную» (1926 г.)

Травы наземь клонятся,

Ветер тучи рвет,

А по степи конница

Красная идет.

Пылью придорожною

Затуманен взор,

С вестью к нам тревожною

Прискакал дозор.

— Эй вы, кони-птицы!

Ну-ка, с шага в рысь…

К западным границам

Тучи собрались.

Странный шум нам слышен

С вражьей стороны,

Что-то ветер дышит

Запахом войны. —

Отвечал ребятам

Командир седой:

— Красные солдаты

Все готовы в бой.

Скатки приторочены,

Пики на весу,

Сабли поотточены,

Кони — понесут.

Смелости немало

Позапасено,

Красного сигнала

Ждем мы день и ночь. —

Травы наземь клонятся,

Сталь звенит о сталь,

Это рысью конница

Унеслася вдаль…

Гайдар встает и ставит баян на стол. Подходит к окну.

ЗОЯ (повторяет). Унеслася вдаль… Может быть, мне уйти?

ГАЙДАР. Нет, не беспокойтесь! Я не считаю вас предметом одушевлённым… Лучше скажите, где можно купить портрет Буденного?

ЗОЯ. А вам зачем?

ГАЙДАР. Хочу в комнате повесить. Вместо шкафа.

В комнату заглядывает товарищ Максим.

МАКСИМ. Товарищ Зоя…

ЗОЯ. Сейчас буду…

МАКСИМ. Пяткин вас обыскался…

Максим исчезает.

ЗОЯ. Инструмент заберу. Надо сдать. Завхозу. (Берет баян и поет частушку). «Летчики пилоты, бомбы-самолеты»… Товарищ комполка…

ГАЙДАР. Отчислен из РККА. По болезни.

ЗОЯ. Если что, я недалеко. В общежитии Учнархоза. Найдется помещение.

ГАЙДАР. Для диспута?

ЗОЯ. Можно назвать это так.

ГАЙДАР. Вы же комсомолка?

ЗОЯ. Могу побыть и крестьянкой. Как родители… Надоели безрукие…

Зоя уходит. Гайдар ложится на койку и кладет ноги на спинку.

ГАЙДАР. Не имею личного заработка и нуждаюсь в семейной обстановке вследствие моего крайне болезненного состояния…

Сцена третья. Камин

Просторная комната с камином в старом особняке. Большой письменный стол, заваленный бумагами. В кресле-качалке сидит Горький, накрытый пледом, и пишет в блокноте. Входит товарищ Максим.

ГОРЬКИЙ (диктует себе). …«города Нижнего Новгорода цеховой малярного цеха Алексей Максимович Пешков»… А города такого больше нет.

МАКСИМ. Алексей Максимович!

ГОРЬКИЙ. Сейчас, сейчас…

МАКСИМ. Вам телеграмма. От Челюскинцев.

ГОРЬКИЙ. Читайте.

МАКСИМ (читает). «Товарищ Горький! Поздравляем с сорокалетием творческой деятельности. Ваши книги согревали нас во время дрейфа на льдине. С коммунистическим приветом. Челюскинцы.»

ГОРЬКИЙ. Напомните мне, чтобы я написал ответ.

МАКСИМ. К вам посетители…

ГОРЬКИЙ (не расслышав). Сегодня первый раз писал на конверте вместо Нижний Новгород – Горький. Это очень неловко и неприятно. У меня с орфографией и пунктуацией нелады. А Катя в Москве. Товарищ Максим, у вас тут корректора толкового не найдется?

МАКСИМ. Так вот ведь пришли студентки. Пединститута. Будущие учителя.

ГОРЬКИЙ. Это хорошо. Пропустите.

Максим уходит. В комнату робко, затылок в затылок, заходят три девушки.

ГОРЬКИЙ. Что же вы стоите? И смотрите на меня, как на медведя в берлоге. Я не кусачий. Проходите.

ВЕРА. А мы думали, к вам не пустят…

ГОРЬКИЙ. Я же не арестант какой-то или злодей. Вот стулья. Садитесь. (Девушки берут стулья и садятся вокруг Горького.) Да поближе, поближе, сороки. Сделайте честь старику. Теперь рассказывайте. С чем прилетели?

ВЕРА. Алексей Максимович. У нас скоро будут «Горьковские чтения».

ЛЮБА. Мы все ваши книги наизусть знаем.

ГОРЬКИЙ. О как… Я «человек прошлого века». Так обо мне говорят молодые писатели. Говорят, мое место под стеклом. В каком-нибудь музее.

ЛЮБА. Да вы что? Не верьте!

Вера встает и заученно произносит.

ВЕРА. Основной пафос творчества А.М. Горького - мечта о «новых людях», бесстрашных и свободных, обладающих высочайшими интеллектуальными и физическими способностями, способных добиться сверхцелей за гранью возможного…

ГОРЬКИЙ. …не исключая бессмертия. Однако ж.

ВЕРА. Нам про это не говорили. (Садится.)

ГОРЬКИЙ. Вопросы богостроительства, я полагаю, вам не преподают…

ЛЮБА. Нет…

ГОРЬКИЙ. Тогда поговорим о литературе. У вас много читают?

ВЕРА. Много.

ГОРЬКИЙ. Небось Демьяна Бедного?

ЛЮБА. И Есенина, и Маяковского.

ВЕРА. Я категорически против «одемьянивания советской литературы» !

ГОРЬКИЙ. Да Бог с ним. Его сахарный диабет его добьет.

ЛЮБА. Алексей Максимович. Расскажите нам о русских писателях. Пожалуйста.

ГОРЬКИЙ. Пожалуй… (Встает.) Ну что вам сказать?.. (Берет со стола папиросы и закуривает.) Толстой - самый крупный. А я… самый пролетарский. Я пророс из гущи жизни. Мне этого ни Чехов, ни Толстой простить не могли. Я русских писателей ни в грош не ставлю. Особенно Гоголя, Тургенева и Достоевского. Только Толстого в молодости боготворил. А он меня избегал… и говорил, что бог у меня… - урод. Я к нему в Ясную Поляну в скотском вагоне ездил. Хотел коммуну толстовцев создать. (Пускает дым.)

ВЕРА. А он?

ГОРЬКИЙ. Не принял. Это Софья Андреевна прогнала. И правильно сделала. Потому что все мы для нее были «тёмными бездельниками». (Тушит папиросу и садится в кресло.) А вы сами откуда?

ЛЮБА. Из пединститута

НАДЯ. Будущие учителя.

ВЕРА. И журналисты.

ЛЮБА. Я буду работать в газетах.

ГОРЬКИЙ. А детишек письму… кто обучать будет?

НАДЯ. Я!

ГОРЬКИЙ. Молодец. (Вере и Любе.) А вы, будущие журналисты? Интервью брать умеете?

ЛЮБА. Не знаем.

ГОРЬКИЙ. Какие же вы журналисты? Такие советской прессе не нужны.

ВЕРА. Мы научимся. Обязательно научимся…

ГОРЬКИЙ. А ну-ка - возьмите у меня интервью.

ЛЮБА. Как?

ГОРЬКИЙ. Задавайте мне вопросы, а я буду на них отвечать. Согласны?

ВЕРА. Согласны.

ГОРЬКИЙ. Кто первый?

ВЕРА. Я… потому что комсорг.

ЛЮБА. А я член редколлегии…

ГОРЬКИЙ. Не все сразу. Слушаю.

ВЕРА. Алексей Максимович… мы про вас целую стенгазету напечатали, вместе со школьниками.

ГОРЬКИЙ. И где же здесь вопрос?

ВЕРА. Мы все ваши сочинения прочитали.

ЛЮБА. По три раза.

ВЕРА. У меня пятерка. За «Клима Самгина».

ЛЮБА. А у меня за «Буревестник».

ГОРЬКИЙ. Я дождусь ваших вопросов? Однако ж.

ЛЮБА. Простите.

ГОРЬКИЙ (Наде). Вот вы, девушка, почему молчите? Как вас зовут?

НАДЯ. Надя.

ВЕРА. Она у нас тихоня.

ЛЮБА. Ее вчера в комсомол приняли.

ГОРЬКИЙ. Правда, приняли?

НАДЯ. Да.

ГОРЬКИЙ. Поздравляю. А теперь вопрос.

НАДЯ. Я хотела спросить про вашу...

ГОРЬКИЙ. Новую книгу?

НАДЯ. Нет…

ГОРЬКИЙ. Про Беломорканал?

НАДЯ. Нет.

ЛЮБА. Не тяни…

НАДЯ. Про вашу… семью.

ВЕРА. Ты что? Это же в энциклопедическом словаре есть.

ЛЮБА. Разве такое можно спрашивать?

ГОРЬКИЙ. Не тараторьте. (Наде.) А мне ваш вопрос понравился, Надя. Потому что он мне тоже интересен.

ВЕРА. А можно я задам…?

ГОРЬКИЙ. Я еще не ответил на первый вопрос… Вам понятно?

НАДЯ. Да.

ГОРЬКИЙ. Следующий.

ВЕРА. Правда, что вас пять раз выдвигали на Нобелевскую премию?

ГОРЬКИЙ. Правда. А дали Бунину.

ВЕРА. Он же белый эмигрант?

ГОРЬКИЙ. Прежде всего - он хороший писатель. Да и я прожил в Италии пятнадцать лет. Значит, тоже эмигрант. Меня многие демонизируют. Пишут про меня черт знает что. Обвиняют в самолюбовании, неразборчивых связях, политической близорукости… А меня, между прочим, Ромен Роллан, Марк Твен и Герберт Уэллс за руку трясли.

НАДЯ. Вы на них не обижайтесь…

ГОРЬКИЙ. А хотите, я вам прочитаю? Свои стихи?

ЛЮБА. Конечно, хотим.

Горький откашлялся, долго, по-солдатски.

ГОРЬКИЙ. Слушайте:

«По деревне ехал царь с войны.

Едет – чёрной злобой сердце точит.
Слышит – за кустами бузины
Девушка хохочет.
Грозно брови рыжие нахмуря,
Царь ударил шпорами коня,
Налетел на девушку, как буря,
И кричит, доспехами звеня:
– Ты чего, – кричит он зло и грубо,
Ты чего, девчонка, скалишь зубы?
Одержал враг надо мной победу,
Вся моя дружина перебита,
В плен попала половина свиты,
Я домой, за новой ратью еду,
Я – твой царь, я в горе и обиде, —
Каково мне глупый смех твой видеть?
Кофточку оправя на груди,
Девушка ответила царю:
– Отойди – я с милым говорю!
Батюшка, ты лучше отойди.
Любишь, так уж тут не до царей, —
Некогда беседовать с царями!
Иногда любовь горит скорей
Тонкой свечки в жарком божьем храме.
Царь затрясся весь от дикой злости.
Приказал своей покорной свите:
– Ну-те-ко, в тюрьму девчонку бросьте,
Или, лучше, – сразу удавите!
Исказив угодливые рожи,
Бросились к девице, словно черти,
Конюхи царёвы и вельможи, —
Предали девицу в руки Смерти…

НАДЯ. Страшно-то как…

ГОРЬКИЙ. Понравилось?.. А как называется?

ЛЮБА. Не знаю.

ГОРЬКИЙ. А говорите, читали всего Горького. Поэма «Девушка и Смерть». Я её Сталину часто читаю.

Девушки вскакивают.

ВЕРА. Иосифу Виссарионовичу?!

ЛЮБА. Самому Сталину?!

ГОРЬКИЙ. Да. Иосифу. И Виссарионовичу. Думаете, легко стоять на трибуне Мавзолея? Я, когда стою на параде, про себя стихи читаю. Так быстрее танки проедут.

В комнату заглядывает товарищ Максим.

МАКСИМ. Товарищ Горький. Вы просили напомнить. Про челюскинцев.

ГОРЬКИЙ. Да, да... Мне надо работать…

ВЕРА. Мы пойдем?..

ЛЮБА. Мы запомним…

НАДЯ. Мы всем расскажем…

ГОРЬКИЙ. С богом!

Девушки удивленно смотрят на Горького и выходят, пятясь назад. Горький снова начинает писать.

Сцена четвертая. Пролетарская любовь

Надя возвращается и стоит в дверях. Она забыла на стуле шарф.

ГОРЬКИЙ. Вы почему от подруг отстали?

НАДЯ. Шарф забыла. На спинке.

ГОРЬКИЙ. Я уж думал, трофей достанется…

НАДЯ. Мне так неловко…

ГОРЬКИЙ. Не стойте в дверях. Сквозняк получится.

Надя входит в комнату. Горький встает, берет шарф и протягивает Наде. Надя берет за конец шарфа, и он медленно сползает с руки Горького.

НАДЯ. Простите меня, Алексей Максимович.

ГОРЬКИЙ. Я вас слушаю.

НАДЯ. Стесняюсь сказать…

ГОРЬКИЙ. Говорите. Как на комсомольском собрании. Честно и правдиво.

НАДЯ. Я вас… люблю.

ГОРЬКИЙ. … Думаете, почему я не удивился? Меня все женщины любят. И Катя, и Маша, и Мура, и Тимоша. А кого им еще любить, как не великого пролетарского писателя?

НАДЯ. На нашем курсе все девчонки в вас влюблены. Только одна в Гайдара.

ГОРЬКИЙ. Почему в Гайдара?

НАДЯ. Она из Арзамаса приехала.

ГОРЬКИЙ. Тогда понятно.

НАДЯ. Вы, наверно, думаете… что я самонадеянная и глупая?

ГОРЬКИЙ. Ничего я не думаю. Вы молодая, красивая, решительная. Нам такие девушки очень нужны.

НАДЯ. Кому нужны?

ГОРЬКИЙ. Советской власти.

НАДЯ. А можно, я вам галстук поправлю?

ГОРЬКИЙ. Однако ж. Поправьте. (Надя подходит вплотную и поправляет галстук.) Вам сколько лет?

НАДЯ. Двадцать один.

ГОРЬКИЙ. Вам двадцать один, а мне шестьдесят пять. У нас все еще впереди. (Гладит ладонью по плечу.)

НАДЯ. А можно, я вас за это поцелую?

ГОРЬКИЙ. Можно. Человека приласкать - никогда не вредно… Только аккуратно.

НАДЯ. Я буду стараться. (Целует в щеку.) Ой…

ГОРЬКИЙ. Что не так?

НАДЯ. Колется.

ГОРЬКИЙ. У меня усы, как у Ницше.

НАДЯ. А я думала, как у Сталина.

ГОРЬКИЙ. Сталин у меня перенял, а я у Ницше.

НАДЯ. Спасибо вам, товарищ Горький. Вы замечательный.

ГОРЬКИЙ. Да, я такой. Матерый человечище.

НАДЯ. А можно…

ГОРЬКИЙ. Я не в гостинице, а вы не горничная.

НАДЯ. Простите. Я когда вас увидела, на пристани, у меня голова закружилась. Так счастья хочется.

ГОРЬКИЙ. «Хочешь ты счастья себе… Ну, оно скоро не дается… Его, как гриб в лесу, поискать надо, надо над ним спину поломать… да и найдя, - гляди - не поганка ли?»

НАДЯ. А если мухомор?

ГОРЬКИЙ. Пните его ногой. Посильнее.

НАДЯ. Так я пойду?

ГОРЬКИЙ. Идите. И подругам своим расскажите, что совершили правильный поступок.

НАДЯ. Они мне не поверят.

ГОРЬКИЙ. Поверят. Я вам с балкона рукой помашу.

НАДЯ. А можно, я вам на память свой шарфик оставлю? Вы им помашите. Можно?

ГОРЬКИЙ. Сообразительная… Ну, беги.

Надя убегает. У Горького в руке остается шарфик.

ГОРЬКИЙ. Что бы сказала Мура? Да и Маша тоже… Совсем забыл про челюскинцев.

Сцена пятая. Заседание

Клуб имени Свердлова, бывшее здание Дворянского собрания. Большой зал. На сцене установлен длинный стол и трибуна с гербом СССР. Над сценой транспарант «Да здравствует мировая революция!». Зоя и Максим украшают зал вазами, поправляют белые шторы.

ЗОЯ. Товарищ Максим! Что за контрреволюция? Когда взносы сдадите?

МАКСИМ. Я уже сдавал.

ЗОЯ. А ДОСААФ?

МАКСИМ. ДОСААФ подождет.

ЗОЯ. А ОСОАВИАХИМ? … Несознательный вы, товарищ Максим. Весь народ. Вся партия. Вся молодежь. А вы?

МАКСИМ. Я уже потерял… одну руку.

ЗОЯ. Нам для революции ничего не жалко. Ни своей молодости! Ни своего тела!

МАКСИМ. Можно подержаться?

ЗОЯ. Приходите вечером. В общежитие. И взносы не забудьте.

В зал входит Пяткин.

ПЯТКИН. Я же говорил, в центр. В центр надо ставить! Черти драповые!

Пяткин хватает вазу и ставит по центру. На стене висит ретро-телефон. Он звонит. Подходит Зоя.

ЗОЯ. Да. Товарищ Пяткин? Здесь. (Председателю.) Григорий Семенович, райком.

Председатель подходит и берет трубку.

ПЯТКИН. Алле! Я. Рабфаковцев забрали на субботник? Безобразие! Это диверсия. Хуже. Саботаж! Да, да, саботаж! Так и доложу в горком партии. Как так некого прислать? А комсомольцев? Мобилизуйте партактив. Ты мне хоть октябрят в детском саду нарви. А массовость обеспечь! Всё! Конец! Точка!.. (Кладет трубку.) Черти драповые! Людей у них, видишь, нет… (Зое.) Пионеров пришлют. Дружину. (Вытирает платком лоб.) Нервная у меня работа. Каждый день сомневаюсь. Вернусь ли домой или… пошлют. В другой район. Руководителем.

Входят девушки и облепляют Пяткина.

ЛЮБА. Григорий Семенович, подпишите ордер…

ПЯТКИН. Позже, позже. У нас торжественное заседание. Сам Горький придет.

ЛЮБА. Мне обещали выделить общежитие.

НАДЯ. Почему библиотеку в шесть закрывают?

ВЕРА. Мне льготы положены. Как сироте.

ПЯТКИН. Ничего не могу поделать. Меня в Москве ждут. Садитесь пока. Садитесь. Горький выступать будет.

Девушки занимают места в зале. Входят маршем пионеры под дробь барабана.

ПЯТКИН. Товарищ Зоя, товарищ Зоя. Посадите детей. Иначе я лопну.

Зоя рассаживает пионеров. Пяткин подходит к Максиму, который одной рукой возится со шторой.

ПЯТКИН. Телеграммы были? Поздравительные.

МАКСИМ. Не могу знать.

ПЯТКИН. А вы проверьте. Для меня жизнь - это работа. Руководящая. (Загибает пальцы.) Совнархоз. Исполком. Коминтерн. Райкооперация. Кустарная промышленность… А культурой вообще невозможно командовать. Они, видите ли, творческие люди. Сколько от нас до Москвы?

МАКСИМ. Четыреста километров.

ПЯТКИН. Года за три пройду.

Подходит Зоя.

ЗОЯ. Григорий Семенович…

ПЯТКИН (жмет ей руку). Я вас, товарищ Зоя, с собой возьму. У вас рука крепкая.

В зал входит Гайдар, проходит мимо сцены туда-сюда. Не знает куда сесть.

ПЯТКИН. Товарищ, товарищ. Не загораживайте. У нас мероприятие.

ГАЙДАР. Мне на него попасть решительно необходимо.

ПЯТКИН. Вы от какого учреждения?

ГАЙДАР. Советского.

ПЯТКИН. Кем служите?

ГАЙДАР. Журналист.

ПЯТКИН. Из какой газеты?

ГАЙДАР. «Тихоокеанская звезда».

ПЯТКИН. Удостоверение есть?

ГАЙДАР. Конечно. (Достает.)… А, это «Северная правда».

ПЯТКИН. Тю! А я думал, правда только Нижегородская. Так журналист, значит? (Читает.) Аркадий Голиков. Голиков, Голиков… Что-то знакомое.

ГАЙДАР. У меня и псевдоним есть.

ПЯТКИН. Какой?

ГАЙДАР. Гайдар.

ПЯТКИН. Гайдар?! Товарищ Гайдар?! Что же вы сразу не сказали?! «Р.В.С»? (Загибает палец.)

ГАЙДАР. Да.

ПЯТКИН. «Школа»? (Загибает палец.)

ГАЙДАР. Да.

ПЯТКИН. «Мальчиш-Кибальчиш»? (Загибает палец.)

ГАЙДАР. Да.

ПЯТКИН. Как устроились?

ГАЙДАР. Сносно.

ПЯТКИН. Идемте скорее. Я вас в президиум посажу. Рядом с Горьким.

Пяткин уводит на сцену Гайдара. В зал входит Горький. Все встают и аплодируют. Горький кивает и проходит на сцену. Садится в президиуме вместе с Гайдаром и Пяткиным. Пяткин стоит в центре, по бокам сидят Гайдар и Горький.

ПЯТКИН. Товарищи! Прошу тишины. Слово имеет товарищ Горький.

Все хлопают. Горький встает. Пяткин садится.

ГОРЬКИЙ. Товарищи! Я хочу сказать про труд и про нашу замечательную советскую молодежь. Когда труд - удовольствие, жизнь - хороша! Когда труд - обязанность, жизнь - рабство! Нам, наконец, великолепно удалось показать самим себе и всей России, – а может быть, всему миру, – что день свободного, дружного труда есть в то же время - день прекрасного праздника. … Десятки тысяч людей впервые увидали, что свободный труд – весёлый труд, и как чудесно он продуктивен!.. А где труд, там и человек.

Че-ло-век! Надо уважать человека! Не жалеть… не унижать его жалостью… уважать надо! Поэтому мы должны нашу молодежь поставить на ноги. Крепко поставить. Чтобы не стыдно было! И в этом нам поможет железная воля Иосифа Сталина, рулевого партии … Мы создадим нового человека. И вы нам в этом поможете!

ПЯТКИН. Ура, товарищи!

Все встают и хлопают.

ПЯТКИН. Товарищ Горький. Как мудро вы говорите. Вы еще прочитайте нам про Пингвина и Буревестника.

ГОРЬКИЙ. В другой раз… После победы мировой революции.

ПЯТКИН. За победу, товарищи!

ГАЙДАР (Председателю). Товарищ председатель. Я бы тоже хотел выступить…

ПЯТКИН. Регламент… Давайте занавес.

Опускается занавес.

Сцена шестая. Суицид

Комната в «Доме крестьянина». На столе лежит длинный нож, хлеб и сало, стоит бутылка водки и стопка. Гайдар в гимнастерке без ремня нервно ходит по комнате, вдруг быстро хватает со стола блокнот, садится на стул и пишет, периодически поднимая голову и смотря вдаль.

ГАЙДАР (пишет). «В лечебнице до черта всякой сволочи, особенно главврач и завхоз. Выйду из больницы - шарахну хорошенькую статью, поядовитей…» (Поднимает голову, снова пишет.) «Здоровье мое хорошее. Одна беда: тревожит меня мысль - зачем я так изоврался. Казалось, нет никаких причин, оправдывающих это постоянное и мучительное вранье, с которым я разговариваю с людьми... образовалась привычка врать от начала до конца, и борьба с этой привычкой у меня идет упорная и тяжелая, но победить я ее не могу... Иногда хожу совсем близко от правды, иногда - вот-вот - и веселая, простая, она готова сорваться с языка, но как будто какой-то голос резко предостерегает меня - берегись! Не говори! А то пропадешь! И сразу незаметно свернешь, закружишь, рассыплешься, и долго потом рябит у самого в глазах - эк, мол, куда ты, подлец, заехал!..» [Из письма к писателю Р. Фраерману (1941 год) (прим. авт.).]

Гайдар бросает на стол блокнот. Хватает нож. Кладет нож. Засучивает рукав гимнастерки. Снова берет нож. Хочет порезать вену. У него вся рука в порезах.

В комнату входит Горький. Он стучит кулаком о косяк.

ГОРЬКИЙ. Куда же вы делись после заседания? Обиделись? Что слово не дали?

ГАЙДАР. … Не ночевал у себя в номере.

ГОРЬКИЙ. Пошли на поправку?

ГАЙДАР. Сбежал. И от нее сбежал. (Кладет нож на стол.) Стыдно.

ГОРЬКИЙ. Много нагрешили?

ГАЙДАР. Да. По ночам снятся люди, убитые мной в детстве... Слышите меня?

Горький берет стул и подсаживается.

ГОРЬКИЙ. Писатель должен уметь слушать…

ГАЙДАР. Я в партии с четырнадцати лет. Не щадя живота рубился с врагами, а меня сняли с должности, исключили из партии, отправили на психкомиссию.

ГОРЬКИЙ. Вы, Аркадий Петрович, чувствуете, что с вами поступили несправедливо?

ГАЙДАР. Это не справедливость, а целесообразность. Расстреливать пленных проще, чем выделять людей для конвоя. (Хватается за голову.) М-м! Если бы не эта боль. Я вены режу, чтобы потише было…

ГОРЬКИЙ. А что врачи говорят?

ГАЙДАР. Травматический невроз. Злобность, ухарство, развинченность. Еще рюмку не принял, а уже готов. (Берет стакан.)

ГОРЬКИЙ. Работа лечит.

ГАЙДАР. Авансы хватаю, а сроки срываю… (Наливает из бутылки.)

ГОРЬКИЙ. Тем и Демьян Бедный грешен…

ГАЙДАР. Полюбуйтесь. Уже всю руку порезал… (Показывает шрамы на одной руке, потом закатывает рукав на другой.)

ГОРЬКИЙ. Помню в Самаре, в девятнадцать лет я стрелялся из-за несчастной любви к взрослой женщине. Метил в сердце, а попал в легкое… Теперь кашляю. (Откашливается.) Всю жизнь кашляю… Я и дочь пережил, а теперь и сына… Воспаление легких. Несмотря на старания врачей. А было ли оно? Это старание? Без сына мои корни вырваны из земли...

ГАЙДАР. И больно, и знакомо. Когда жена сына забрала, чуть палец не отрезал.

ГОРЬКИЙ. Я Катеньку тоже обижал. Жил с Машей, а писал в Нижний. Нехорошо-с. Людям грех - черту смех… Еще можно ухо отрезать. Как Ван Гог.

ГАЙДАР. Кто это?

ГОРЬКИЙ. Художник один. Французский.

ГАЙДАР. Лучше выпьем.

Гайдар берет в стакан и пьет залпом.

ГАЙДАР. Водка… она как жена. Честная и нелюбимая. Будете? (Трясет бутылку.) На дне осталось.

ГОРЬКИЙ. «На дне» - это пьеса. А мне бы лучше чаю. Или покурить. (Достает папиросу и закуривает.) В ночлежку сходили?

ГАЙДАР. Ночлежка у вас слишком культурная вышла. Так босяки не говорят.

ГОРЬКИЙ. Зато зрители поверили. В этом сила искусства.

ГАЙДАР. Это не правда. А правдоподобие…

ГОРЬКИЙ. А кое-кто от правды в детскую литературу спрятался.

ГАЙДАР. Я другого не умею. Меня всегда тянуло к военным. Как мальчишку. Которому бы только скакать да рубить.

Горький пускает струю дыма вверх.

ГАЙДАР. Алексей Максимович?

ГОРЬКИЙ. Что, Аркаша?

ГАЙДАР. Если я спрошу, вы ответите?

ГОРЬКИЙ. Возможно…

ГАЙДАР. Вы на Беломорканал ездили?

ГОРЬКИЙ. Ездил.

ГАЙДАР. Всё сами видели?

ГОРЬКИЙ. Видел.

ГАЙДАР. А почему молчите?

ГОРЬКИЙ. Еже ли я скажу, им там, на Беломорканале, легче будет?

ГАЙДАР. Нет.

ГОРЬКИЙ. Вот. И я так думаю.

ГАЙДАР. Значит, правду не скажете?

ГОРЬКИЙ. Правду? Правда - человек. Вот - правда. И, потом, не один я ездил. Делегацией. В сто двадцать человек. В литерном поезде…

ГАЙДАР. А припишут Горькому.

ГОРЬКИЙ. Да. Превратили в разменную монету. Все парки - Горького, все улицы Горького. Собрания сочинений тоже Горького. Такие люди.

ГАЙДАР. А беляки? Тоже люди?

ГОРЬКИЙ. Люди, они разные. Вот, к примеру, Сталин. Обещал мне Италию. А сам не выпускает. Откупился дачей. В Крыму.

ГАЙДАР. Почему? Боится? Чего?

ГОРЬКИЙ. Мне, Аркадий Петрович, хуже вашего. Везде чекисты сидят. Боюсь чемодан открыть. Вдруг оттуда - с наганом. Меня Генрих Ягода, наш нижегородец, на Мавзолей водит. Как дама собачку выгуливает. Покажут народу, и стою, как Петрушка на базаре, будто в меня снизу палец воткнули и вертят туда-сюда, туда- сюда. (Водит папиросой.)

ГАЙДАР. А вы насрите.

ГОРЬКИЙ. На палец?

ГАЙДАР. На того, кто водит.

ГОРЬКИЙ. У старого медведя в губе кольцо. Со мной целый клан. В Крым. С граммофоном и самоваром. Едим и пьем, по потребностям… За всё, что человек берет, он платит собой. (Тушит на столе папиросу.)

ГАЙДАР. Хороший у вас аттестат. Не то что мой.

Горький встает и надевает шляпу.

ГОРЬКИЙ. Знаете, зачем я вас разыскал?

ГАЙДАР. Нет. (Встает.)

ГОРЬКИЙ. Вспомните Маяковского. Предлагал ему покровительство. А он… пулю пустил. Не берите с него пример.

ГАЙДАР. У меня мать дворянка. Гордится мной. Из-за нее не смогу.

ГОРЬКИЙ. Знаю, знаю… С Лермонтовым в родстве… Идемте на набережную. Пароходы смотреть. А потом в Крым. Для акклиматизации…

Подходят к двери. Горький останавливается.

ГОРЬКИЙ. Вам обязательно надо съездить в Италию. Море. Солнце. Еда вкусная… и женщины.

ГАЙДАР. Я языков не знаю.

ГОРЬКИЙ. Пятнадцать лет прожил, и тоже не знаю. (Уходит.)

Гайдар идет к столу, выпивает из горла остатки водки, втыкает нож в сало и бросается на кровать.

ВТОРОЙ АКТ

Сцена первая. Конь в пальто

Набережная. Чугунная ограда. Волга с пароходами. Здание, на котором большая вывеска «Шахматный клуб». Перед входом - большая фигура коня в человеческий рост. Стоит столик и два стула. На столе - шахматная доска с расставленными фигурами. Сидит Горький и играет с собой в шахматы. Барабанит пальцами по крышке стола мелодию «Взвейтесь кострами», делает ход и переворачивает доску. Снова барабанит пальцами по столу. К нему подходит товарищ Максим в белом бушлате официанта с подносом, на котором стоит стакан чая.

МАКСИМ. Ваш чай.

Горький берет стакан и отпивает.

ГОРЬКИЙ. М-м… почему у вас чай горький?

МАКСИМ. У нас теперь всё горькое…

ГОРЬКИЙ. Вы не похожи на официанта.

МАКСИМ. Стараюсь.

ГОРЬКИЙ. Ягода приставил?

МАКСИМ. Товарищ нарком…

ГОРЬКИЙ. Телеграфируйте Генриху, что я еще не сбежал. В Италию.

Максим кивает и уходит с подносом. Мимо идет Гайдар.

ГАЙДАР. Алексей Максимович…

ГОРЬКИЙ. Моя фамилия Пешков. Это имеет отношение к шахматам.

ГАЙДАР. Что тут у вас? Король?

ГОРЬКИЙ. Король у нас Иосиф. Я, в лучшем случае, конь…

ГАЙДАР. Почему конь?

ГОРЬКИЙ. Память лошадиная. Аркаша… сыграйте со мной.

ГАЙДАР. Я больше шашки люблю. Еще с гражданской.

Гайдар садится напротив.

ГОРЬКИЙ. Шашкой тут махать негде. Ваш ход.

ГАЙДАР. Тогда так…

ГОРЬКИЙ. Отлично. Дебют четырех коней.

ГАЙДАР. Нас только двое.

ГОРЬКИЙ. Еще есть официант и товарищ Зоя. Пойду сюда. (Передвигает фигуру.)

ГАЙДАР. А так можно? (Передвигает фигуру.)

ГОРЬКИЙ. А это уже революционный ход. Как в партии Ленина и Богданова. В 1908 году. Играли на моей даче. На Капри.

ГАЙДАР. Вы же приняли революцию?

ГОРЬКИЙ. Да. Только февральскую… (Барабанит пальцами по столу.)

ГАЙДАР. Над чем задумались?

ГОРЬКИЙ. Хорошо на Волге. Здесь дышать легко. Даже кашлять перестал… Я вот что скажу. Главное в жизни - это стиль. Шляпа. Усы. Соленое словечко. Давно не был в России, приехал - и ни одного «подмаксимовича».

ГАЙДАР. Всех расстреляли.

ГОРЬКИЙ. Гадость это. И по-революционному, и по-человечески. Ваш ход.

ГАЙДАР. Зато по-большевистски. Мы должны быть беспощадными с врагами социалистического отечества… Я пешку возьму. (Переставляет фигуры.)

ГОРЬКИЙ. Для большевиков идея важнее, чем человек. А я думаю иначе.

ГАЙДАР. «Народ заплатит за светлое будущее озерами крови». Это же вы писали?

ГОРЬКИЙ. Я… и оказался прав. (Берет фигуру.)

ГАЙДАР. Наша правда была сильнее. Поэтому мы победили и белых, и интервентов.

ГОРЬКИЙ. Писатель должен понимать и чужую правду.

ГАЙДАР. А теперь вы говорите, как кулак.

ГОРЬКИЙ. Не кулак, а бурлак… Кем я только не был… Письмоводителем, красильщиком, пекарем, рыболовом, десятником. Даже на богомаза учился… Правда - она больше и тебя, и меня, Аркаша. Она всегда прорастет. На наших могилах. (Делает ход.)

ГАЙДАР. Свою бы найти. Еще при жизни. Меня даже из армии выгнали. За жестокость.

ГОРЬКИЙ. Однако ж. Это для детского писателя не обязательно.

ГАЙДАР. А для пролетарского? В самый раз?

ГОРЬКИЙ. Ты, Аркаша, подумай. Каково мне с товарищем Сталиным. За одним столом. Как ты со мной. Часами беседовать.

ГАЙДАР. Страшно? Там? В Кремле?

ГОРЬКИЙ. И страшно, и интересно. Где судьба миллионов … решается.

ГАЙДАР. Вы про него напишете?

ГОРЬКИЙ. Нет.

ГАЙДАР. Почему?

ГОРЬКИЙ. Пожить еще хочу. Мне тут новый автомобиль подарили. Испробую. Когда в Крым поеду. И потом, семья, дом… полон просителей. Знаете, у меня их сколько? Маша, Катя, Мура, Тимоша, Липа. Целый гарем. И все меня любят. А автомобиль-то один.

ГАЙДАР. Алексей Максимович, вы писатель или султан?

ГОРЬКИЙ. Я классик! Этим и интересен.

ГАЙДАР. А я только на лошади… Возьму ладью. Конем. (Берет фигуру.)

ГОРЬКИЙ. Еще успеете. В тридцать лет. И обязательно вступайте в Союз.

Союз писателей…

ГАЙДАР. А примут?

ГОРЬКИЙ. Ну, ежели сам Алексей Максимович рекомендует… Ты, Аркаша, хороший писатель, молодой. Стране сейчас очень нужны молодые писатели. У меня нюх на таких, как ты. Я поговорю со Сталиным. Насчет членства. Только мне оставь Нижний, а себе бери Арзамас. И начинай писать… на большие темы.

ГАЙДАР. Какие? (Делает ход.) Шах!

ГОРЬКИЙ. Как ты меня, не в бровь, а в глаз… Отойду. (Переставляет короля.) Надо учиться использовать собственные пороки для создания настоящей литературы. Писатель должен быть злой, и в тебе это есть. Из мести много хорошего прорасти может. Как у Шекспира.

ГАЙДАР. Война тоже месть?..

ГОРЬКИЙ. Что же вы, Аркаша, всё время пишете? РККА[3] да РККА. Жизнь богата не сюжетами. Пахучими деталями. Вот их-то и надо выволакивать на свет.

ГАЙДАР. Я не знаю больше о чем писать… Нет у меня ни одной книги без Красной армии. Нет!

Вбегает Максим.

МАКСИМ. Товарища Кирова убили. По радио передали.

ГАЙДАР. Кто убил?

МАКСИМ. Шпионы, говорят. Враги.

ГОРЬКИЙ. А вы говорите, писать не о чем? Все партия... (Встает). Нужно телеграмму послать. Соболезнования… (смотрит на Волгу) Эх, Волга! Лишь бы не стать пароходом или самолетом. (Уходит.)

Гайдар встает.

МАКСИМ. Закурить угостите? (Гайдар достает из нагрудного кармана и протягивает курево. Максим закуривает.) Герой гражданской войны?

ГАЙДАР. Да.

МАКСИМ. Я тоже. (Показывает на отсутствие руки.) Частично. А кто в партии победил?

Гайдар переворачивает доску, и все фигуры с нее падают.

ГАЙДАР. Мировая революция.

Уходят.

Сцена вторая. Комсомольская честь

Набережная. На лавочке сидит товарищ Максим с газетой «Правда». Читает заголовки. Переворачивает страницы. Делать ему это одной рукой очень неудобно.

МАКСИМ. Столица Советской Украины переведена из Харькова в Киев. В Москве с 17 августа по 1 сентября состоялся первый Съезд писателей. Албания восстановила дипотношения с СССР. Гитлер провозглашен фюрером и рейхсканцлером Германии. Максим Горький вернулся на Родину и сказал: «Если враг не сдаётся, его уничтожают.» … (Сворачивает газету одной рукой.) Хорошо, что я им не попался. Тогда…

Максим уходит. Входят Надя и Люба.

ЛЮБА. Смотри, лавочка. Свободная. Присядем.

НАДЯ. Что ты хотела прочитать?

Надя и Люба садятся.

ЛЮБА. Из Маяковского…

НАДЯ. Давай.

ЛЮБА. (Декламирует Маяковского.)

Из тучки месяц вылез,

молоденький такой...

Маруська отравилась,

везут в прием-покой…

… Короткой жизни точка.

Смертельный яд испит...

В малиновом платочке

в гробу Маруся спит.

Развылся ветер гадкий.

На вечер, ветру в лад,

в ячейке об упадке

поставили доклад…

НАДЯ. А мне больше Есенин нравится:

До свиданья, друг мой, до свиданья!..

Всё пройдет, как с белых яблонь дым...

Все, что было - было не случайно.

В вечности остался молодым...

Входит Вера.

ВЕРА. Морально разлагаетесь?

НАДЯ. Стихи читаем.

ЛЮБА. Ты о чем?

ВЕРА (Любе). Ты знаешь, что она сделала?

ЛЮБА. Нет.

ВЕРА. Пусть сама скажет.

ЛЮБА (Наде). Говори!

НАДЯ. Я не могу…

ВЕРА. А целоваться могла?

ЛЮБА. С кем?

ВЕРА. С НИМ. С Горьким.

ЛЮБА. Да ты что? С самим Горьким?

ВЕРА. Да. С Алексеем Максимовичем.

НАДЯ. Что тут такого? Он же не Врангель или Петлюра.

ЛЮБА. И что ты ему сказала?

НАДЯ. Что люблю.

ВЕРА. Мы все его любим. Но вперед партии не лезем.

НАДЯ. Я по-другому.

ЛЮБА. Не по-комсомольски? ... Тогда - это грех!

ВЕРА. Это измена!

НАДЯ. Какая измена?

ВЕРА. Делу Ленина и Сталина. Мировой революции.

НАДЯ. Я его просто люблю.

ВЕРА. Ты хотела лишить нашу молодежь веры в великого пролетарского писателя.

НАДЯ. Ничего я не хотела.

ВЕРА. Ты - комсомолка!

НАДЯ. Да.

ВЕРА. Мы должны тебя судить. На собрании.

НАДЯ. За что судить?

ВЕРА. Давайте проголосуем. Я - за! (Поднимает руку.)

ЛЮБА. Я тоже! (Поднимает руку.)

Надя встает.

НАДЯ. Девчонки, мы же подруги…

ЛЮБА. БЫЛИ подруги.

ВЕРА. Теперь ты - враг!

НАДЯ. Я же не думала…

ВЕРА. Всё. Пойдем, Люба.

Люба встает.

НАДЯ. Куда вы?

ВЕРА. В комитет комсомола. Резолюцию выносить.

ЛЮБА. Доложим в деканат.

НАДЯ. Постойте… Меня же исключат. Из пединститута.

ВЕРА. Изменщица. Ты хуже наймитов. Говори - кто тебя подослал? Кулаки? Подкулачники? … Шпионы!

НАДЯ. Я сама…

ЛЮБА. Идем, Вера. А тебе с нами не по пути. Катись по наклонной…

НАДЯ. Ты сама не любишь, потому и злишься.

ВЕРА. Я просто не хочу. Пока мировая революция не победит.

Уходят. Надя, одна, садится и плачет. Входят Пионеры под барабанный бой. Проходят мимо и поют.

ПИОНЕРЫ. …Радостным шагом с песней веселой

Мы выступаем за комсомолом.

Близится эра светлых годов.

Клич пионера: "Всегда будь готов!"…

Слышно, как над набережной летит самолет.

ПЕТЯ. Смотрите, смотрите! Самолет летит…

Пионеры бегут к ограде набережной.

ВАСЯ. Это - Чкалов!

КОЛЯ. Вовсе не Чкалов.

ВАСЯ. Чкалов, говорю.

КОЛЯ. Нет, не Чкалов… Чкалов бы под мостом летел.

ПЕТЯ. Бежим во Дворец пионеров?

ВАСЯ. Зачем?

ПЕТЯ. Самолет Чкалова клеить.

КОЛЯ (командует). Становись!

Пионеры строятся.

КОЛЯ. Речёвку!

ПИОНЕРЫ. Мы на солнце полетим, коммунизм там учредим!

КОЛЯ. Шагом марш!

Уходят…

Сцена третья. Острог

Острог на площади Свободы. Входят Горький, Гайдар и товарищ Максим, у которого большая связка ключей.

МАКСИМ. Мы вам камеру покажем. Лучшую.

ГОРЬКИЙ. Лучше ту, где я сидел. Три раза.

Максим уходит.

ГАЙДАР. Наследие царизма?

ГОРЬКИЙ. А какие здесь люди бывали! Свердлов, Дзержинский, Короленко. Все стены мемориальными досками завесить. Я даже побег видел.

ГАЙДАР. Неужели?

ГОРЬКИЙ. Через эту стену. (Показывает шляпой.)

Входят пионеры под барабанный бой.

КОЛЯ. Стой, раз-два! Товарищ Горький. Отряд имени Павлика Морозова прибыл для проведения экскурсии в казематах царизма. (Отдает салют.)

ГОРЬКИЙ. Орлята?

ГАЙДАР. Мальчиши-кибальчиши.

ГОРЬКИЙ. А вот мы сейчас проверим…

ГАЙДАР. Что проверим?

ГОРЬКИЙ. Смогут ли наши герои совершить побег. (Пионеру.) Тебя как зовут?

ПЕТЯ. Петя.

ГОРЬКИЙ. А тебя?

КОЛЯ. Коля.

ГОРЬКИЙ. А тебя Вася?

ВАСЯ. Вася.

ГОРЬКИЙ. Аркадий Петрович. Вы забором побыть можете?

ГАЙДАР. Кем?

ГОРЬКИЙ. Забором. Вставайте спиной.

Гайдар поворачивается спиной.

ГОРЬКИЙ. Вот что, Петя-Коля-Вася. Подойдите к забору.

ПИОНЕРЫ. А что делать? (Подходят.)

ГОРЬКИЙ. «Напали на вас буржуины из-за черных гор». Правильно я говорю, Аркадий Петрович?

ГАЙДАР. Правильно.

ГОРЬКИЙ. Посадили они пионеров-героев в острожный замок.

КОЛЯ. А где он?

ГОРЬКИЙ. Вот стоит. (Показывает на Гайдара.) Ты, Петя, вставай тут.

КОЛЯ. Я Коля. (Встает слева.)

ГОРЬКИЙ. А ты, Вася, вставай тут.

ПЕТЯ. Я – Петя. (Встает справа.)

ГОРЬКИЙ. Возьмитесь за руки. Так. (Васе.) А ты залезай на руки товарищам.

Вася залезает на руки Коле и Пете и оттуда - на спину Гайдара. Потом садится ему на шею. Гайдар поворачивается.

ГОРЬКИЙ. Вот так и убежали наши герои.

ПИОНЕРЫ. Ура!

ГОРЬКИЙ. В Кремлевской стене тоже есть трещины. Можно и туда залезть.

ВАСЯ. Я высоты боюсь… (Начинает хныкать.) Снимите меня. Снимите…

КОЛЯ. Трус!

Гайдар снимает Васю. Тот хнычет.

ПЕТЯ. А еще товарищ!

ГОРЬКИЙ. Так и тогда товарищи убежали из острога.

ГАЙДАР. А вы чего же не убежали?

ГОРЬКИЙ. Меня через три дня выпустили. Под давлением мировой общественности. Идемте. Впереди у нас… тюрьма.

Горький и Гайдар отходят. Горький достает платок и громко сморкается.

ГОРЬКИЙ. Кем станут эти мальчики? Кем станут эти девочки?

ГАЙДАР. Мы уничтожили самодержавие. Свергли царя. Всё для них.

ГОРЬКИЙ. А тюрьмы остались. (Присаживается на камень и закуривает.) Устал я очень. Словно забором обложили. Не встать, не шагнуть. Остается только умереть вовремя.

ГАЙДАР. Умереть? Правильное решение.

ГОРЬКИЙ. Не спеши, Аркаша. Скоро война.

ГАЙДАР. С кем?

ГОРЬКИЙ. Разве это важно?.. С империалистами. Ты ее только дождись. Погибнешь как герой. А сейчас, Аркаша, тебе обязательно нужно в Москву. Осесть. Пустить корни в советских учреждениях. Обзавестись хозяйством. Обабиться, так сказать.

ГАЙДАР. Я в одиннадцатикомнатной квартире никогда не жил.

ГОРЬКИЙ. А зря… Вот и я скоро умру.

ГАЙДАР. Что вы, Алексей Максимович?!

ГОРЬКИЙ. Не спорь. Умру и буду лежать у кремлевской стены. А если постараешься… и ты тоже.

ГАЙДАР. (показывает на пионеров) Они воздвигнут нам памятники.

ГОРЬКИЙ. А может, будут судить.

ГАЙДАР. По крайней мере, не назовут дураками.

Коля достает горн, Петя барабан. Вася ревет.

КОЛЯ. Не реви.

ВАСЯ. Тогда дай подудеть.

КОЛЯ. Не дам.

ПЕТЯ. Я тоже хочу.

КОЛЯ. У тебя барабан есть.

ПЕТЯ. Не дашь - отниму.

КОЛЯ. Я - командир.

ПЕТЯ. И чего? (Тянет на себя.)

КОЛЯ. Пусти!

ПЕТЯ. Отдай, жильдос!

КОЛЯ. Держи! (Бьет Петю.)

ПЕТЯ. Ну, ты у меня получишь.

Петя и Коля отдают горн и барабан Васе, а сами начинают драться. Вася стоит и смотрит. Подходят Горький и Гайдар.

ГОРЬКИЙ. А вот и наши орлята. Полюбуйтесь. Колошматят друг друга, как зверята.

Гайдар разнимает.

ГАЙДАР. Зачем вы товарищей бьете?

КОЛЯ. Мы не хотели.

ПЕТЯ. Мы больше не будем.

ГОРЬКИЙ. Озорничать любите?

ВАСЯ. Нет.

ГОРЬКИЙ. По глазам вижу, что любите.

КОЛЯ. Мы - пионеры. Делу Ленина-Сталина верны.

ГОРЬКИЙ. А шишки собирать умеете?

КОЛЯ. Какие шишки?

ПЕТЯ. Круглые?

ВАСЯ. Зеленые?

ГОРЬКИЙ. Да. Мои внучки, Даша и Марфа, отлично собирали шишки. На острове Капри. Там совсем шишек не осталось.

ГАЙДАР. Зачем, Алексей Максимович, вам шишки?

ГОРЬКИЙ. Камин есть, а дров в нем нет. Закончились. Затопить нечем. (Пионерам.) А я знаю, что один из вас… стучит. И я даже знаю кто. А ну-ка, доставай свой барабан. (Петя достает барабан.) Стучи походный марш.

Петя начинает барабанить. Коля командует.

КОЛЯ. Пионеры. Становись. За шишками! Шагом марш!

Пионеры маршируют под барабанную дробь.

ГОРЬКИЙ. Дети - это завтрашние судьи наши. Мы не должны их обижать. Даже маленькому человеку нужен утешитель.

ГАЙДАР. Как Лука?

ГОРЬКИЙ. Как Толстой. Он умер. Теперь я за него… А кто следующий - не знаю. Может, ты, Аркаша?

ГАЙДАР. Плохой из меня утешитель. Скорее мечтатель…

ГОРЬКИЙ. Надо однажды сказать себе: правда - бог свободного человека.

ГАЙДАР. Так кто же вы? Сатин или Лука?

ГОРЬКИЙ. Немного от каждого.

ГАЙДАР. Понять не могу. Вы за приспособление или за бунт?

ГОРЬКИЙ. Я? Замаскировался. Всю жизнь боялся… биографию испортить… В ней столько ошибок. Редактировать да редактировать. Заново. Чтобы стать большим писателем, нужно найти хорошего корректора. Я нашел. И не один раз.

ГАЙДАР. А мой корректор от меня ушел. И сына забрала.

ГОРЬКИЙ. Аркаша, ты еще молодой. Еще не всех баб понюхал.

Входит товарищ Максим.

МАКСИМ. Ну что же вы? Я камеру открыл.

ГОРЬКИЙ. Идем уже… Однако ж.

Горький уходит вслед за Максимом.

ГАЙДАР. (Записывает в блокнот.) «Старик подействовал на меня, как кислота на ржавую монету…» Всех разделил на ужей и соколов. А ведь испортил… (Уходит.)

Сцена четвертая. Председатель

Клуб имени Свердлова. Длинный стол с зеленым сукном. На столе графин с водой и стакан. Пяткин ходит вдоль стола.

ПЯТКИН. Многие думают, что руководить - это пустяковое занятие. Особенно после того, как Ленин сказал про кухарку. Я с товарищем Лениным полностью согласен.

Наливает себе из графина и пьет. Входит Зоя.

ПЯТКИН. Где Алексей Максимович?

ЗОЯ. Ушел…

ПЯТКИН. Как ушел? Куда ушел? У нас культурная программа, а не «ушел».

ЗОЯ. Гулять ушел.

ПЯТКИН. Один?

ЗОЯ. Один.

ПЯТКИН. Как же вы его одного отпустили? Он же заблудится.

ЗОЯ. В родном городе?

ПЯТКИН. Он теперь город Горький. Его имени.

Входит Гайдар.

ГАЙДАР. Что случилось?

ЗОЯ. Горького в Горьком потеряли.

ГАЙДАР. Как потеряли?

ЗОЯ. Временно.

ПЯТКИН. Меня товарищ нарком в порошок сотрет. (Зое.) Беги за ним!

Зоя идет, но входит Горький. Зоя уходит.

ПЯТКИН. Алексей Максимович…

ГОРЬКИЙ. Мне с вами нужно категорически поговорить.

ПЯТКИН. Слушаю вас.

ГОРЬКИЙ. Я против всяких переименований. Неприлично памятник живому ставить.

ПЯТКИН. Мы уже присвоили ваше имя улице, парку и заводу.

ГОРЬКИЙ. Я не давал на это согласие. Нет, нет!

ПЯТКИН. Это воля советского народа, трудового класса. Всех нижегородцев.

ГОРЬКИЙ. Верните всё обратно.

ПЯТКИН. Мы уже проголосовали.

ГОРЬКИЙ. Однако ж… Оставьте только парк.

ПЯТКИН. Вы - наша гордость и пример. Глядя на вас, жить, строить светлое будущее и бить врагов.

ГОРЬКИЙ. Каких врагов?

ПЯТКИН. Недобитых… Интеллигенцию, к примеру.

ГОРЬКИЙ. А интеллигенция – враг?

ПЯТКИН. А как же. Саботажник, нытик и временный попутчик. Да ну ее, эту интеллигенцию…

ГОРЬКИЙ. Я ведь тоже интеллигенция… Тоже попутчик…

ПЯТКИН. Вы, дорогой Алексей Максимович, наше всё! Правая рука товарища Сталина.

ГОРЬКИЙ. Наверно, левая - нарком Ягода.

ПЯТКИН. Да. Он тоже нижегородец.

ГОРЬКИЙ. Спасибо нижегородцам. Только я тут у вас загостился. Завтра еду.

ПЯТКИН. Конечно, конечно… как из Москвы позвонят…

Горький уходит.

ГАЙДАР. Я тоже поеду.

ПЯТКИН. Куда вы теперь?

ГАЙДАР. Где понравится, там и останусь.

ПЯТКИН. Да что мы, хуже Пензы? Что у нас, хороших девчат мало?

ГАЙДАР. В Москву поеду.

ПЯТКИН. К Сталину?

ГАЙДАР. Может, и к Сталину.

ПЯТКИН. Ну, супротив Москвы мы не возражаем… Конец! Точка!

Гайдар уходит. Входит Зоя.

ЗОЯ. Вам телеграмма. Правительственная.

ПЯТКИН (радостно). Скорей. (Пробегает глазами.)

ЗОЯ. Новое назначение?

ПЯТКИН. Разнарядка… На десять тысяч… А где товарищ Максим?

ЗОЯ. Изобличен! В сношениях с лицами, состоящими в контрреволюционных организациях.

ПЯТКИН. Кем изобличен?

ЗОЯ. Мною. Он в общежитие взносы принес. И начал свою контрреволюцию храпеть. А я, ночью, всё слышала.

ПЯТКИН. Черти драповые!

ЗОЯ. Он не товарищ Максим. Он - вахмистр Белякович. Хотел поезд пустить под откос. С самим Горьким.

ПЯТКИН. Как же мы такое прошляпили? Разоблачили, значит?..

ЗОЯ. Полностью. Он ночью на фрацузском бормотал…

ПЯТКИН. А вы как узнали?

ЗОЯ. Рядом лежала.

ПЯТКИН. Только лежала?

ЗОЯ. Как партия велела, так и лежала.

ПЯТКИН. А он?

ЗОЯ. Жениться не хотел.

ПЯТКИН. А чего хотел?

ЗОЯ. Самолет с Горьким подорвать.

ПЯТКИН. А как же поезд?

ЗОЯ. С поездом у него ничего не вышло.

ПЯТКИН. Почему?

ЗОЯ. Разоблачили. Даже пытался в меня проникнуть. Для диверсии.

ПЯТКИН. Черти драповые! Поехали на Воробьевку. Списки готовить…

Уходят.

Сцена пятая. Поехали

Причал. Вдалеке стоит пароход. На лавочке сидит Надя и плачет. Входит Горький.

ГОРЬКИЙ. Вы почему плачете?

НАДЯ. Меня исключили…

ГОРЬКИЙ. Как исключили?

НАДЯ. Из комсомола.

ГОРЬКИЙ. Из-за чего?

НАДЯ. Из-за вас.

ГОРЬКИЙ. Однако ж. Я не помню, чтобы мы с вами чем-то плохим занимались.

НАДЯ. Я подругам всё рассказала. А они…

ГОРЬКИЙ. Позавидовали?

НАДЯ. В комитет комсомола пожаловались.

ГОРЬКИЙ. Ничего, ничего. Это дело молодое, поправимое. Вы на каком курсе учитесь?

НАДЯ. На последнем.

ГОРЬКИЙ. Приезжайте ко мне летом. В Москву. Я вас в Союз писателей устрою. Секретарем.

НАДЯ. Ой, спасибо, Алексей Максимович. Можно, я вас еще поцелую?

ГОРЬКИЙ. Не стоит. Меня будут сейчас провожать. Лучше бегите к своим подругам. Хоть и бывшим.

Надя уходит. Входят Пионеры. Коля несет мешок, Петя самолет. На крыльях самолета надпись «СССР».

КОЛЯ. Товарищ Горький! Наш пионерский отряд имени Павлика Морозова желает вам крепкого пролетарского здоровья. (Протягивает мешок.) А это вам на дорогу!

ГОРЬКИЙ. Что здесь?

КОЛЯ. Шишки!

ПЕТЯ. Мы всем отрядом собирали.

КОЛЯ. Передайте Даше и Марфе, что наш отряд зачислил их почетными пионерами.

ГОРЬКИЙ. Обязательно передам.

ПЕТЯ. И это вам. Самолет. Я сам склеил. В Доме пионеров.

Петя отдает Горькому самолет. Горький рассматривает подарки.

Вбегает Вася и несет ведро.

КОЛЯ. Ты где был?

ПЕТЯ. Мы тебя хотели разжаловать.

ВАСЯ. Смотрите, смотрите, что у меня есть!

КОЛЯ. Ведро?

Коля и Петя заглядывают внутрь.

ПЕТЯ. Мороженое?!

ВАСЯ. Целое ведро мороженого!

КОЛЯ. Откуда оно?

ВАСЯ. Товарищ Гайдар подарил! А я ему цветы и наш галстук, а он мне, то есть нам, мороженое.

КОЛЯ. Побежали всех наших угощать.

Пионеры убегают. Входит Гайдар с цветами и галстуком на шее. За ним идет Зоя. На Зое платье, а не военная форма.

ЗОЯ. Опоздаете на пять минут, всю жизнь жалеть будете.

ГАЙДАР. А вас точно зовут Зоя?

ЗОЯ. Мать хотела назвать Афродита. Но это не по-комсомольски.

ГАЙДАР. Мне пора…

ЗОЯ. Куда теперь?

ГАЙДАР. В Москву.

ЗОЯ. Я вам портрет достала. Буденного. Вместо шкафа.

ГАЙДАР. Берегите его.

ЗОЯ. Может, вы мечтаете о другой женщине?

ГАЙДАР. У меня только одна мечта: РККА. Держите… (Отдает Зое цветы.) Пишите. Обязательно пишите… (Зоя целует Гайдара.) А если завтра война?

ЗОЯ. Мы должны быть лучше фашистов. И мы будем, товарищ Гайдар!

ГАЙДАР. Жаль, что вы не корректор.

ЗОЯ. Я старая комсомолка.

ГАЙДАР. Товарищ Зоя…

ЗОЯ. Щас заплачу.

Зоя убегает. Гайдар и Горький подходят к причалу. Горький с мешком и самолетом.

ГАЙДАР. Так хочется увидеть кремлевскую стену. Впереди зима.

ГОРЬКИЙ. А я в Крым. В вагоне с отдельной столовой. Надо распорядиться продукты загрузить. Держите! (Отдает самолет.)

ГАЙДАР. Зачем мне самолет?

ГОРЬКИЙ. Писателю обязательно нужны крылья.

ГАЙДАР. Чтобы полететь на солнце? Как Икар?

ГОРЬКИЙ. Чтобы улететь из этой страны. В Италию. Меня теперь не выпускают. Двадцать лет прожил под надзором полиции. Под надзором Ягоды столько не проживу…

ГАЙДАР. «Человек - это звучит гордо». [Цитата из Горького (прим. авт.).]

ГОРЬКИЙ. И у этого человека есть имя.

ГАЙДАР. Сталин?

ГОРЬКИЙ. Нет. Горький. Посмотришь в небо - «Горький» летит. Выйдешь на Волгу - «Горький» плывет. Сядешь в вагон - «Горький» дымит. Везде я успеваю. А теперь еще и город в мою честь назвали.

ГАЙДАР. Вы сказали, что против?

ГОРЬКИЙ. Конечно, сказал. Потому что скромный. Меня мой дед скромности розгами учил. Всю гордыню из меня выбил. Старый Каширин.

ГАЙДАР. А правда, что его фамилия не Каширин, а Кашэрин?

ГОРЬКИЙ. Правда.

ГАЙДАР. Значит, вы тоже?

ГОРЬКИЙ. Я? Нет. Я пролетарского происхождения. Да и как иначе. Чтобы великий пролетарский писатель был из этих. Вы меня еще в графья или белогвардейцы запишите. Кукиш!..

Горький и Гайдар садятся на пароход. Начинает играть праздничная музыка. На причал бегут советские люди. Входят девушки, кричат и машут цветами. Горький и Гайдар стоят на палубе и курят. Горьки машет шарфиком Нади.

ЛЮБА. Алексей Максимович!

ВЕРА. Алексей Максимович! Вы на «Горьковские чтения» приедете?

ГОРЬКИЙ. Возможно. (Гайдару.) Идемте в каюты, а то стоим, как две черные фигуры, а вокруг беснуется оптимизм.

Пароход дает гудок. Репродуктор играет песню «Летчики-пилоты! Бомбы-пулеметы!».

ЛЮБА. Поехали на летное поле Главвоздухфлота. В Канавино.

ВЕРА. Воздушный парад будет?

ЛЮБА. Говорят, сам Чкалов полетит.

НАДЯ. И я с вами…

Убегают.

Все

---

[1] Максим Горький (настоящее имя – Алексей Максимович Пешков) (16[28] марта 1868 – 18 июня 1936) – русский писатель, прозаик, драматург.

[2] Аркадий Петрович Голиков (Гайдар) (9[22] января 1904 – 26 октября 1941) – русский советский детский писатель и киносценарист, журналист, военный корреспондент. Участник Гражданской и Великой Отечественной войн.

[3] Рабоче-крестьянская Красная армия – сокращенно РККА.