ВСЕ АВТОРСКИЕ ПРАВА НА ЭТО ПРОИЗВЕДЕНИЕ ЗАЩИЩЕНЫ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Евгений Балакин

«Ч е л о в е к в ф у т л я р е»

По мотивам произведений Чехова А.П. и Гоголя Н.В.

Гротеск

Б Е Л И К О В С в я т о п о л к А н т о н о в и ч

Б А Ш М А Ч К И Н А к а к и й А к а к и е в и ч

К О В А Л Е Н К О М и х а и л С а в в и ч – учитель географии

В А Р Е Н Ь К А – его сестра

А Ф А Н А С И Й - слуга Беликова

П Л Е М Я Н Н И К О В А О л ь г а Н и к и т и ч н а

П Е Р Е Г Н О Е В – ветеринар

А Н А Н А С О В С т е п а н А в а н г а р д о в и ч - учитель истории

А Н А Н А С О В А З и н а и д а – его жена

П Е К Л О В А н а ф е м П р о к л я т ь е в и ч – Чёрт, ставший временно Тараканом

ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ

На сцене высвечены двустворчатые двери. Раздаётся долгий, протяжный стон и из дверей показывается голова, потом нога, потом рука, опять голова, зад. Затем раздаётся мучительный крик и появляется голый человек. Следом за ним тянется пуповина. Это – Беликов Святополк Антонович.

Беликов – Эй, больно ведь! Полегче-то можно было, а? Кто акушер! Эй, как его фамилия? За плечи тянуть надо, а не за голову, урод! Я тебе подсказывать ещё должен, да? Форменное безобразие! Куда только смотрит министерство здравоохранения! Родился антропос, человек, а не какое-то там домашнее насекомое! Господа, позвольте Вам представиться - Беликов Святополк Антонович! Титулярный советник, что в Табели о рангах равняется гражданскому чину девятого класса. И, как и положено, в подобных случаях, я полностью ему соответствую по образу своих мыслей, и по их содержанию. Душа моя чиста и незамутнённа никакими, упаси Боже, либеральными искушениями. Имею единственную, но совершенно безвредную для общества профессиональную слабость к древним языкам. И категорически не согласен с более чем предвзятым мнением о том, будто бы языки эти являются мёртвыми по существу. Вопрос этот давно уже был решён на коллегии министерства просвещения самым положительным образом и разослан циркуляром по всем гимназиям империи. Как Вы только что изволили сами убедиться, господа, рождён я был в муках и страданиях. Как, собственно, и положено любому истинно верующему христианину. И если сегодня один из дней Великого поста, то никто не сможет упрекнуть меня в злоупотреблении скоромным. Хотя, по правде сказать, в этой жизни я ещё пока ничего не ел и уже очень проголодался. Но вполне допускаю, что чувство голода у чиновника девятого класса, не идёт, ни в какое сравнение с подобным же чувством чиновника классом выше. Таков естественный закон природы! Как видите, я полностью перед Вами открыт и считаю это едва ли не самым главным своим достоинством!

Стучит ногой в дверь и оттуда вылетает чемодан. Беликов открывает его и в течение дальнейшего своего монолога надевает на себя форменный китель, пальто, калоши, шляпу, перчатки, чёрные очки, всовывает в уши вату.

- Я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт, я открыт…. Я открыт, я открыт, я открыт…. Я полуоткрыт! Я полуприкрыт! Я просто крыт! Я суперкрыт…И т.д., пока не оденется.

Стучит в дверь, оттуда выпадает зонт. Раскрывает его над собой.

- Ну, вот! Теперь я полностью готов! Господа, Вы, наверное, думаете, что я смешон? Несуразен? Карикатурен? Эксцентричен? Это Ваше право. Думать – это высшая привилегия, которая дана человеку Богом. Одно слово - антропос! Но, уверяю Вас, господа, Вы ошибаетесь! Я просто исключительно мотивирован. Причём, заметьте, для вашей же пользы и в ваших же интересах. Потому что, в противном случае, имей Вы хоть капельку здравого смысла, Вы же первые меня и осудили бы. Да, кстати…. Пока я был там, (показывает на дверь) мне было видение, и открылась истина! Это довольно часто происходит с избранными людьми. Но со мною это произошло, скорее по недоразумению, случайно, потому что я самый обычный человек. Так вот, относительно истины… Я приоткрою Вам её… Слушайте меня внимательно. Сначала было Слово! Помните? Всё верно, всё так…. Почти так! Потому что, сначала было Пять Слов! Пять! Вы спросите меня, каких? А я Вам их подскажу, но не буквально и не сейчас. И чтобы Вы меня правильно понимали, дорогие мои, я должен быть рядом с Вами всегда. Желательно, в течение всей вашей жизни! Так что уж не обессудьте. Простите за некоторую назойливость, но я ещё раз напомню Вам своё ФИО. Беликов Святополк Антонович! Честь имею!

Беликов уходит

Квартира Беликова. Афанасий бьёт мухобойкой тараканов.

Афанасий – Много уж их нынче развелось! Людей в Санкт-Петербурге и то меньше, чем тараканов в этом доме! Так от людей хоть польза какая-то есть! Они же на службу ходят, как мой хозяин. На бега ходят, в рестораны, а от этих ганибалов одна беда. Сидят себе по углам, усища свои повыставили и шевелят ими на нашу погибель! Ей Богу! Вон, через дорогу, у булочника Сыромясова, говорят, они его мальчонку насмерть своими усами защекотали! До полного трупа. А может, врут люди…. Вчера он, вроде, живой под нашими окнами яблоки у торговки воровал. (Убивает таракана) Попался, турок! (Достаёт бутылку с водкой) От всякой Божьей твари, даже от такой ничтожной и никчемной, должна быть хоть какая-то польза…. Я тут понял, что ежели нашу водку настаивать на домашних тараканах, то по вкусу она становится очень похожей на французский коньяк. (поёт) «Когда я на почте служил ямщиком….» Так вот, когда я служил денщиком у секунд-майора Головомойкина, он угощал меня хорошим французским коньяком. Полтора раза! (Говорит с тараканом) Ну, потому что в первый раз он мне налил его сам, а во второй раз, я выпил его без разрешения. А может, это был и не Головомойкина коньяк вовсе. А чей-нибудь другой…. Ну-с, приступим-с…. Сейчас я оторву от твоей безмозглой головы усы, чтобы водка от них не пахла псиной. Вот так…. Теперь у меня здесь плавают тридцать три таракана! Осталось ещё положить сюда шестьдесят семь для ровного счёта, и через два дня это можно будет употреблять. Ну, хотя можно и пораньше, через день! Ежели постараться…. Так, шестой час, однако. Скоро господин Беликов придёт на обед, а у меня ещё не всё готово…. Ничего, подождёт. Не-е, ругаться он не будет, он никогда не ругается. Обычно он просто уставится на тебя своими чёрными стекляшками, помолчит и тихо скажет – «Как бы чего не вышло!». И так это скажет, что у многих людей от этих его «Как бы чего не вышло» сразу колени подгибаются…. Я часто это видел. А у меня не подгибаются, потому что артрит. И я его не боюсь…. Много уж их нынче развелось! А ежели подумать хорошенько, то ничего в нём такого и нет. Ростиком с веник, голосок, как у замороженной селёдки…. Чудеса! А ещё он всё, что можно в чехольчики прячет. Это, наверное, чтобы не украли. Зонтик у него в чехольчике, часы в чехольчике и даже ножик перочинный и тот в чехольчике…. Ну, про мебель про его я уже даже и не говорю – она вся в чехлах стоит. Да он просто чокнутый! Скажу больше – он сумасшедший. Я это сразу понял…. Но виду не подаю, чтобы он не догадался…. А то, как бы чего не…. Тьфу! Прилипла, как зараза!

Афанасий уходит на кухню. Появляется Беликов.

Беликов – Фу-у, последние два квартала пришлось просто бежать. Какой-то подозрительный тип шёл за мною от самого Исаакиевского собора, а сам из всех сил делал вид, будто просто прогуливается со своей спутницей. Врёшь, меня на мякине не проведёшь! Я за три квартала опасность чую! Да и не спутница это, наверное была, а любовница! Как бы чего не вышло… Надо будет двери сменить на железные Эти, какие-то ненадёжные. Чуть посильнее толкнёт кто плечом, так с петель и слетят. Студенты-то, вон, ходят все здоровенные какие! Выкормили на свою голову…. Одно слово – нигилисты! И замок надо бы на них другой повесить – амбарный. А то, как бы чего не вышло…. Афанасий! По Невскому проспекту на извозчике ездить стало очень опасно. Они ведь все такие лихачи стали извозчики эти, в основном все с Кавказа. Того и гляди опрокинут тебя из коляски прямо на мостовую! Да на булыжники! Да под железные копыта…. И ведь пока ехал – только одного городового и увидел. Возле Гостиного двора за тумбу прятался. Это в столице-то! Как бы чего не вышло…. Захотят враги наши Медного всадника украсть – и ведь украдут! И в Швецию на всеобщее поругание утащат! А там припомнят нам Полтаву! Надо же, один городовой на весь Невский…. А на всю Россию тогда их сколько стоит? Афанасий!! Солнце нынче какое-то странное…. В это время года его вообще видно не должно быть. А оно, напротив, как специально, выперлось из-за туч, да так и норовит тебе через стёкла зайчика прямо в глаз подпустить, чтобы, значит, ты споткнулся и непременно упал! Да ещё и с увечьем…. Афанасий!!!

Появляется Афанасий со сковородой.

Афанасий – Чего орать-то… Здесь я. Чуть что, так сразу Афанасий! Беспомощный, как дитё малое. Опять от кого-то бежали, Ваше благородие? Не надоело Вам ещё? Извольте пальтишко своё снять.

Беликов – Что?

Афанасий – Я говорю тебе, глухая тетеря, извольте пальтишко своё снять!

Беликов – Что ты там шепчешь? Я не понимаю тебя! Громче говори!

Афанасий – А Вы, Ваше благородие, ватку-то вставьте себе в ушки, сразу всё услышите. (Показывает жестами на свои уши)

Беликов (вставляет в уши вату) – А-а… Забыл…. Очень проголодался я, Афанасий. С утра, как покушал дома, так больше крошки в рот не брал. В гимназии-то у нас невесть чем накормить могут. Там опасно! Такую отраву дадут, что родных узнавать перестанешь! Вон, учитель физики Нитратов позавчера съел котлетку с бигусом, а потом пришёл в кабинет директора и стал тому кричать, что он, Нитратов, Наполеон Бонапарт Пятый! С нормальной котлеткой, разве ж человек стал бы называть себя Наполеоном Бонапартом Пятым? Когда их всего было четыре. Тут же увезли на Обводной канал… Антисанитария в гимназии, как в пещерном веке! А крысы?! Они ведь там первыми все блюда дегустируют. Как бы чего не вышло…. Я уже и в попечительский совет записку написал, чтобы там обратили на это безобразие своё внимание. Моя бы воля, я бы позакрывал все эти столовые при гимназиях, и заставил всех питаться бы исключительно одним только древнегреческим языком, а запивать его крепкой классической латынью, да жаль, не приспособлен к этому организм наш физиологически.

Афанасий – Позвольте, Ваше благородие, всё ж таки пальтишко ваше снять?

Беликов – Нет! Зачем это? Не дам! Не дай Бог, свежий ветер дунет или сквозняк какой и всё – поминай, как звали! Вон, у нас классный надзиратель Безголосов, месяц тому назад простой насморк от открытой форточки подцепил, а кончилось дело чем? Чахоткой! Нынче вот только что снесли его на Колпинское кладбище и в яму закопали. Как бы чего не вышло…. Хотя, слишком вольных мыслей был покойный, против телесных наказаний постоянно высказывался, такого и жалеть-то нечего. Одним словом – дрянь, а не человек! Что у тебя там на сковородке?

Афанасий – Судак.

Беликов – Судак? Сейчас же не пост, Афанасий. Почему рыба?

Афанасий – Зато на коровьем масле.

Беликов – Ладно. Пусть будет судак на коровьем масле. Давай его сюда! Есть хочу… Постой, руки мне свои покажи!

Афанасий – Не могу.

Беликов – Почему не могу?

Афанасий - Сковородку ими держу.

Беликов – Так поставь на стол сковородку-то! Я же не на неё хочу смотреть, а на твои руки. (Тот исполняет) Показывай, давай! Ближе! Так и знал… Так и знал! Грязь под ногтями! Смерти моей хочешь, злодей!

Афанасий – Мыл я руки…

Беликов – Когда? На прошлой неделе?

Афанасий – Почему на прошлой неделе? Вчера мыл. И не грязь это вовсе….

Беликов – А что это, по-твоему, как не грязь? А? Что это? Вот это что?

Афанасий – Это, Ваше благородие, у меня под ногтями усики тараканьи остались….

Беликов – Что? Какие ещё усики? Вот придумал! Афанасий, ты хоть соображаешь, что ты говоришь?

Афанасий – Правду…

Беликов – Да ты её в глаза никогда не видел! Правду он говорит… Так, ладно… С завтрашнего дня прислуживать мне будешь в перчатках! И чтобы снимал их только на ночь….

Афанасий – Уволюсь.

Беликов – И ведь уволится, непременно уволится, анафема такая! Как бы чего не вышло без него…. Да и с ним-то тоже опасно! Того и гляди, возьмёт да и прирежет ночью ножиком или придушит подушкой, вон выражение-то у него, какое бандитское…. Отменяю перчатки. Но не больно-то радуйся…

Афанасий – Рыба остывает, Ваше благородие.

Беликов – Ничего, подождёт. Ей спешить некуда. Что-то у тебя сегодня, Афанасий, судак какой-то скучный, неприглядный….

Афанасий – А с чего ему быть радостным? Вы бы, Ваше благородие, на его месте также смотрелись.

Беликов – (апарт) Как заговорил, как заговорил-то, злодей…. Уже дерзит! Не иначе, что-то уже затаил против меня! Надо будет приглядывать за ним повнимательнее. Пистолет что ли купить? А лучше – два! Зонт раскрой и держи его надо мною.

Афанасий – Зачем это?

Беликов – А затем, что в прошлую пятницу урядник Твердолобов вот так же изволил судака откушать, а с потолка кусок штукатурки свалился, да прямо ему в темя угодил! Еле откачали….

Афанасий – Там, где Вы, Ваше благородие, сейчас сидите у нас ещё в прошлом году вся штукатурка с потолка отвалилась. Вы пересядьте на другое место, тогда уже точно мимо не пролетит…

Беликов – Держи, говорю! А то, как бы чего… С тобою, Афанасий, последнее время невозможно стало разговаривать… Противоречишь, оговариваешься! Какие это ты газеты начитался интересно мне знать?

Афанасий – Только те, что в уборной…

Беликов - Всё, молчи и не порти мне аппетит. Отойди от меня подальше… Отведаем-с! Что это?

Афанасий – Где?

Беликов – Запах!

Афанасий – Ну вот, опять Афанасий виноват! Я, Ваше благородие, давно уже в коридор выхожу воздух портить!

Беликов – Я не об этом! Почему у тебя судак ваксой пахнет? Ты им что, сапоги свои чистил?

Афанасий – Нет! Я что, совсем что ли, рыбой сапоги чистить?

Беликов – С тебя станется…… А запах тогда почему?

Афанасий – Ну… Я эту сковородку сапожной щёткой полировал.

Беликов – Зачем?!

Афанасий – Мухи засидели. Много уж их нынче развелось! Ну, и чтобы блестела… Думал, наоборот, похвалите, а Вы… Вот всегда так!

Беликов – Вот смотрю я, Афанасий, на твою сытую, подлую физиономию и думаю...

Афанасий – Об чём?

Беликов - За что я тебе, дураку, деньги только свои плачу? Вот об чём!

Афанасий – Вы бы, Ваше благородие, не разговаривали во время еды. А то, как бы чего не вышло… Вон, в соседнем доме, экзекутор Пингвинюк раков изволил перед сном откушать, а тут к нему в гости тёща неожиданно заявилась. Он как увидел её, так сразу левой клешнёй насмерть и подавился. Только и успел у тёщи прощения попросить…

Беликов (кашляет, подавившись) – Да ты под руку-то не говори мне об этом!

Стук в дверь.

Беликов – Стой! Не открывай! Не открывай, говорю! Наверное, квартиры перепутали…. Так всегда бывает! Сейчас уйдут…. Постучат и уйдут. Подождать надо….

Стук.

Афанасий – Не уходят…. Может, помер кто в доме? А может, пожар?

Беликов – А может и то, и другое! Только этого ещё не хватало! Как бы чего не вышло… Вон, случай был недавно на Васильевском острове у мещанина Головотяпова. Стучат к нему вот так же, как сейчас, он открывает, а там налоговая полиция! Так он от них прямо с шестого этажа в окно и сиганул! Думали – всмятку, а он жив остался, только кровь носом немножко пошла… Страсть не люблю, когда вот так вот стучат неопределённо... Вот, как хорошо было бы, чтобы у каждого сословия - свой стук. Статский, например, чиновник по-своему стучит, по благородному, комильфо, так сказать; военный – по-другому, маршеобразно там или пушечно… Уголовный какой элемент – тюремным образом, этапным… Вот теперь сиди и догадывайся, что за люди там за дверью!

Стук.

Афанасий – Я знаю, Ваше благородие, кто это стучит.

Беликов – Кто?

Афанасий – Это полиция!

Беликов – С ума сошёл! Зачем? Какая ещё полиция?

Афанасий – Наша полиция! Питерская… Я слышал тут намедни на Средней Подьяческой старуху-процентщицу топором насмерть убили. Убийцу-то ещё, говорят, не нашли, по всему городу ищут!

Беликов – Что ты, дурак, такое говоришь! Откуда здесь может быть убийца? Ну, ты сам-то подумай мозгами! Фантазия это твоя деревянная… Лучше, молчи! Опять же, если долго не открывают, сразу подозрения возникнуть могут! Предположения всякие дурные, алиби начнут узнавать, спрашивать, где был, что делал? Прицепятся, и доказывай им потом, что ты топор год уж как в руки не брал! Ты вот что, Афанасий, поди-ка, отопри, на всякий случай, двери. А то, как бы чего не вышло… Постой! Будут спрашивать меня, скажи – нет дома! Мол, уехал хоронить свою тётку… Нет, нет! Ничего не говори! Скажи, ушёл, а куда – не сказал. Так будет надёжнее. Запомнил?

Афанасий – А что тут запоминать. Велел сказать, что его нету дома! Так будет надёжнее…

Беликов – Да не велел сказать, что нету, а просто его нет дома! Меня нет дома! Топор, топор-то на всякий случай, убери! Спрячь его с глаз куда-нибудь подальше!

Беликов залезает в шкаф, Афанасий идёт открывать. Но перед этим наливает себе стакан водки с тараканами и пьёт. Берёт топор, прячет его за спину. Заходит их сосед – Акакий Акакиевич Башмачкин.

Башмачкин – Здравствуй, Афанасий. Что-то долго не открывал ты, братец. Спал, поди? Я уже уходить собрался. А что Святополка Антоновича дома нет? Ещё на службе?

Афанасий – Его благородие, изволило сказать, что их нету дома… Просто его нет дома! И вообще, ежели долго не открывают, сразу подозрения возникнуть могут!

Башмачкин – Какие подозрения, любезный? Я ведь не полицейский. А что это у тебя, Афанасий, на губе прилипло, черненькое? Да, да, на нижней… Никак таракан?

Афанасий – Вот это?

Башмачкин – Вот это…

Афанасий – Нее… Это не таракан. Это я ситный ел. Видать, изюм в тесто попал…

Из шкафа вылезает Беликов.

Беликов – Полицейский!? Зачем полицейский? Я не виноват! Меня там не было… А-а, это Вы, Акакий Акакиевич! Вы это зачем сюда пришли? Уже поздно, я спать начал укладываться... (Тихо) Топор-то убери отсюда, Афанасий! Сказал ведь…

Башмачкин – Помилуйте, Святополк Антонович, восьмой только час. Да Вы же сами вчера просили меня зайти к вам сегодня вечером. Вот я и зашёл…

Беликов – Я просил? Ничего я у Вас не просил. Выдумываете Вы всё…

Башмачкин – Да как же?

Беликов - Ах, да! Вспомнил… И что, уже переписали? (Афанасию тихо) Топор убери, дубина!

Башмачкин – Как обещал. Вот, извольте! Полночи сидел, писал! Вы меня просили переписать десять копий, а я Вам сделал их сразу пятнадцать. Не смог вовремя остановиться. Вот обратите внимание - особые невыгораемые английские чернила, полный академический трёхчетвертной наклон, художественная каллиграфия, перо из левого крыла трёхлетнего чёрного гуся! Не эпистолы получились, а кулинарные деликатесы! Так бы сам и съел! Вы не поверите мне, Святополк Антонович, но когда я переписываю бумаги для именитых сановников с первого по четвёртый класс, да ещё и на теснённой бумаге, у меня начинается что-то вроде экстатического воодушевления! Какой-то лихорадочный апофеоз электричества! Я, как архаичный Перун своим гусиным пером, как копьём просто молнии на бумагу кидаю! Буквально, сам не свой делаюсь. Начинаю чувствовать себя эдаким Моцартом чистописания! Да что там Моцартом, самим Петром Чайковским буквотворения! Иногда мне даже кажется, что гласными и согласными буковками я могу писать симфонические поэмы! Да-с… У меня аж давление подскочило… Вот, возьмите листы! Фамилии начальников департаментов, Святополк Антонович, впишите уж сами. Конечно, не моего скудного ума это дело, но, судя по тому, что я переписывал, Вы предлагаете поменять всё жизнеустройство Санкт-Петербурга?

Беликов – Берите выше!

Башмачкин – Боже! Неужели целой империи?! Могучий вы человек, Святополк Антонович! Настоящий административный Геракл! Я на такие подвиги не способен по слабости здоровья, - родился трёхмесячным… Да и робок не в меру. Лошадей сильно боюсь и дворников. Этих так особенно. Как увижу их бороды метровые и бляхи медные, так сразу хочется куда-нибудь спрятаться, в уголок забиться и сознание насмерть потерять. Единственное к чему имею необыкновенную страсть и силы богатырские, так это к подвигам чернильным! Но подвиги эти столь ничтожны и малы, что и говорить-то об этом стыдно и как-то неловко. Но, хотя иногда бываю начальством своим особо отмечен и даже облагодетельствован…

Афанасий – Пряжкой в петлицу да геморроем в поясницу!

Башмачкин – Да, да… Бывает. А вообще-то, у меня завтра, Святополк Антонович, событие намечается такого масштаба, что даже дух захватывает от такой подлости с моей стороны….

Афанасий – Никак жениться собираетесь, Ваше благородие?

Башмачкин – Да если бы! На эдакое и не замахиваюсь даже. Меня ведь, Святополк Антонович, особо и любить-то не за что… А за что меня такого любить? За четыреста рубликов в год или за внешность мою канцелярскую? Да и боюсь я их, женщин этих, пуще огня…. По мне, так лучше в клетку с тигром войти, чем наедине с какой-нибудь Афродитой остаться! Я ведь даже толком не знаю, о чём говорить-то с ними нужно. Медвежьим своим инстинктом понимаю, что полагается комплиментация какая-нибудь бисквитная в их адрес или на французском что-нибудь эдакое легкомысленное мелким бисером рассыпать в воздухе, а не могу! Молчу, словно рыба запеченная… Однако, судак у вас сверхъестественный! Так пахнет дивно, что вот так бы и съел вместе со сковородкой… Аж не могу! Так вот, я про женщин не договорил. Иная из их брата, как глянет на меня своими русалочьими глазами, как развернётся в мою сторону своим бюстом, так я сразу в гвоздь превращаюсь ржавый. Только и годен на то, чтоб меня топором в какой-нибудь забор по самую шляпку вбили… А Вы говорите – жениться!

Беликов – А почему это Вы, господин Башмачкин, про топор заговорить изволили? Где это Вы видите здесь топор? Я не вижу никакого топора! Я, вообще, уже год, как топора в руки не беру и денег в долг ни у кого не занимал…

Башмачкин – Да это просто к слову пришлось про топор-то…

Беликов – А не надо так словами бросаться… Опасно это! Как бы чего не вышло!

Башмачкин – Не буду больше…

Беликов – То-то! А событие-то, какое у Вас будет завтра, любезный Акакий Акакиевич? По мне, так лучше бы никаких событий и вовсе не происходило. Так спокойнее…

Афанасий - Наша жизнь без событий была бы скучна, как дохлая собака.

Беликов – Помолчи, умник.

Афанасий – В газете так было написано…

Башмачкин – Шинель я свою, того…

Афанасий – Пропили?

Башмачкин – Нет. Я же говорю, того… Завтра новую шинель буду себе шить заказывать! Никому ещё не говорил об этом, сглазить боялся. Вы первые узнали… Полгода уж, как в лихорадке живу из-за этого. Ем раз в сутки, экономлю на всём… За новую шинель - три полсотни рублей портной запросил! Я ему давай плакаться, что, мол, дорого – сбавь на десятку! А он – ни в какую. Дешевле, говорит, только на покойника шить. Пришлось соглашаться… Я в старой-то своей шинельке двадцать годков отходил. Думал, она у меня вечная. Ещё, мол, лет десять-то поносить смогу, да люди на улице начали на меня пальцами показывать, тыкать… И нищие перестали ко мне за милостынькой подходить, за своего, видать, признали. Так что, вот… А воротник у меня, Святополк Антонович, на новой шинели будет теперь застёгиваться на серебряные лапки под апплике и отделан будет среднеазиатской куницей!

Беликов – Куницей!? Акакий Акакиевич, не соглашайтесь! Настоятельно Вам рекомендую заменить куницу кошкой! Так будет для Вас гораздо безопаснее. И спокойнее… А то, как бы чего не вышло… Вон, знакомый мой, товарищ председателя суда Пятиглазов давеча тоже сшил себе шинель, а на воротник, не хуже Вашего, положил выхухоль. И что Вы думаете? Пошёл он с женой в театр смотреть «Пиковую даму», три акта наслаждался, в антракте в буфете бутылку водки выкушал, хреновиной закусывал. После оперы забирает шинель из гардероба, глядь, а вместо выхухоли у него на воротнике кролик сидит! Скандал был страшный! Жена тут же сразу на развод подала… Сам Пятиглазов пошёл директору театра морду бить и зеркала! Еле его утихомирили… Артисты хора и миманса… Двадцать три человека! Вот тебе и три карты! Вот тебе и А.С. Пушкин! Так что откажитесь от куницы, Акакий Акакиевич. Откажитесь, пока не поздно! Слишком это революционно!

Башмачкин – Простите меня, Святополк Антонович, за некоторую самостоятельную буйность и даже наглую вольность взглядов, но… Нет! Всё же пусть у меня на воротнике будет куница!

Беликов – Но почему?

Башмачкин – Да потому что второй раз в своей жизни такой шинели мне уже больше не заказать будет. Я себя знаю… А в оперу на «Пиковую даму» я всё равно не пойду! Вот только сейчас, когда да сорока шести лет дожил, так захотелось почувствовать себя хотя бы человеком! Чтобы, эдак, выйти не спеша на Невский проспект в новой своей шинели, задумчиво так, и ни на кого не обращая внимания, пройтись мимо Александринского театра, в Казанский собор зайти, на Дворцовую выйти площадь! А там, глядишь, возле Зимнего дворца и самого Государь Императора повстречаю! Подойдёт он тогда ко мне, по-простому так, по плечу похлопает да и скажет: «Ну, как ты, братец Башмачкин, поживаешь? Вижу ты в новой шинели! Ба! Да ещё и с куницею на воротнике! Молодец! На вот тебе Анну Первой степени и ведро дорогих чернил за такое отношение к своему внешнему виду и за служебное рвение на пользу государства Российского!»… Однако какой же у вас судак аппетитный… Сил просто нет…

Башмачкин валится в обморок.

Беликов – Что это с ним? Эй! Акакий Акакиевич, что это Вы себе позволяете! Вы не у себя дома, чтобы так вот запросто укладываться на чужом полу… Акакий Акакиевич, вставайте!

Афанасий – Не встанет… Обморок это у него…

Беликов – Почему обморок? С чего бы это?

Афанасий – С голодухи, с чего… Он же сам Вам сказать изволил, что только раз в день кушает. А сегодня, может, совсем не ел… Нанюхался теперь нашего судака и знание потерял…

Беликов – Вот те раз! Что значит, потерял? А кто ему это разрешил? А? Как бы теперь из-за этого чего не вышло… А ежели он сейчас тут возьмёт да и помрёт, так меня ж по судам из-за этого затаскают! Попробуй им тогда докажи, что это не я, а судак виноват!

Афанасий - Не дышит… Всё!

Беликов – Что всё… Что всё?

Афанасий - Кажись, помер.

Беликов – Как помер?

Афанасий – Как, как... Натурально. Как люди помирают? Понюхал судака, перестал дышать - и всё!

Беликов - Зарезал! Без ножа зарезал шинелью своей!

Афанасий – Нет, кажись, дышит… Хрипит одной ноздрёй. Слышите? По-хорошему, надо бы, Ваше благородие, доктора сюда позвать. Негоже человеку помирать, не дождавшись новой шинели… Несправедливо это как-то.

Беликов – Конечно, конечно… Ты вот что, Афанасий! Иди, скажи дворнику, чтобы он срочно нашёл какого-нибудь доктора! Только не говори, зачем… Мол, не твоего ума дело! Так ему и скажи! А то, как бы чего не вышло. На, вот, отдашь ему за это пятиалтынный.

Афанасий – (апарт) За пятиалтынный я и сам, куда хочешь сбегать смогу…

Афанасий убегает.

Беликов – Акакий Акакиевич! Вы меня слышите? Господин Башмачкин! Не слышит… Лежит, будто труп… Даже как-то страшно делается! А ведь ещё пять минут назад говорил, мыслил, думал… Мечтал! О глупостях всяких утопических мечтал… И вот, домечтался! А что! Воротник вон ему, видите ли, подавайте из куницы! Шинельку ему, извольте, сшейте новую! Анну на шею повесьте Первой степени! А вот о том, как бы чего из этого не вышло, не подумал. Вот оно и вышло! А всё почему? Да потому что новое всем подавай! А по всему старому мы утюгом горячим! Каблуком железным! А что хорошего в этом новом-то? Что? Что, раньше люди хуже вас думали, хуже вас строили, хуже всех вас книги писали? Или спектакли плохие ставили? А? Сомневаюсь, что-то я. Да Вы прежде, чем всё перешивать, перестраивать да переписывать - хорошенько подумайте, как бы чего из всего этого не вышло! Топором-то махать много ума не надо. Старухи-процентщицы тоже для чего-то нужны! А Вы вот сохранить умудритесь то, что до Вас умные люди сделали. То, что по крупицам веками собирали! Так и ты, Акакий Акакиевич, на шинельке на старой-то своей заплаточки б понаприделывал, рукавчики, подольчик подреставрировал бы, глядишь, и не валялся б сейчас у меня тут на полу навозной кучей. И ел бы, как и положено титулярному советнику три раза в день. И от такого судака ни в обморок бы падал, а нос бы свой воротил! Вот люди… О, топор до сих валяется! Ведь сказал же дубине этой по-русски – унеси подальше и спрячь! А то, как бы чего не вышло…

Поднимает топор, в это время заходит соседка Ольга Никитична Племянникова.

Племянникова – Святополк Антонович, пришлите ко мне, пожалуйста, вашего Афанасия дымоход мне прочистить…

Видит Беликова с топором возле лежащего Башмачкина, с испугу кричит.

Беликов – Вы как сюда зашли?

Племянникова – Дверь была открыта… (кинулась к Башмачкину) Акакий Акакиевич, что с Вами? Вам плохо? Он не дышит... Не дышит! Вы что, его убили?

Беликов – Нет! Это не я… Это судак!

Племянникова – Какой судак? Это что, фамилия такая?

Беликов – Нет! Это не фамилия такая, это рыба. Вот она здесь лежит перед Вами на сковородке…

Племянникова – Рыба?! Вы что говорите-то? А зачем тогда у Вас, Святополк Антонович, топор в руке! Для чего Вы его держите? Я Вам не верю! Как это рыбой на сковородке можно убить Акакия Акакиевича?

Беликов – Можно! Рыбьим запахом, Ольга Никитична, можно убить не только титулярного, но даже и действительного тайного советника, если его полгода в сутки раз кормить! И вообще, от вашей подозрительности, нехорошо пахнет. Как бы чего не вышло…

Племянникова – Да уже вон вышло и не по моей вине. А что это Вы на меня с топором-то идёте, Святополк Антонович! Порешить меня хотите, как старуху-процентщицу на Средне Подьяческой, да?

Беликов – Больно Вы мне нужны. Топор иду выкинуть... Топор не мой! Не знаю, как он сюда попал… А то, как бы чего не вышло…

Племянникова – Что Вы заладили, как пономарь – вышло, не вышло! Я вот возьму и всем расскажу!

Беликов – А что вы расскажете?

Племянникова – Что Вы опасный для общества человек, вот что!

Беликов – Да? Очень интересно. И чем же это я, простой учитель гимназии, так опасен для общества?

Племянникова – Тем, что… Тем, что Вы…

Беликов – Ну, ну?

Племянникова – Да тем, что Вы всех женщин ненавидите!

Беликов – Да кто ж Вам такое про меня сказал, Ольга Никитична? Глупости всё это! Гадость одна… Очень даже люблю… Всех женщин люблю! Я и Вас люблю… Помните, как у Моцарта – «О, пол женский, пол прекрасный! Разгадать Вас труд напрасный, кто на свете всех умней…»

Башмачкин приходит в себя и долго стонет.

Племянникова – Акакий Акакиевич! Вы не умерли! Вы живы! Живы!

Башмачкин – Ваше императорское Величество! Я знал, я знал! Счастье-то какое лицезреть Ваш державный лик… «Боже, царя храни сильный, державный. Царствуй во славу нам…»

Племянникова – Акакий Акакиевич, это вы бредите… Это же я – Ольга Никитична, соседка ваша!

Башмачкин – Великодержавная Ольга Никитична! Верноподданно заверяю Вас в своей искренней…

Племянникова – Акакий Акакиевич, вы меня не узнаёте?

Башмачкин - Где я?

Беликов – В моей квартире, вот где. Вы, Акакий Акакиевич, изволили полчаса тому назад потерять сознание и упасть в голодный обморок, вдохнув моего судака. Чуть стул мне при этом не сломали…

Племянникова – Бедненький! Что ж Вы молчали? Так Вы оказывается голодный! Сказали б мне, я бы Вам каждый день по такому вот судаку готовила! Даже по два! Вставайте, Акакий Акакиевич, вставайте! Обопритесь об меня! Вот так… Пойдёмте скорее отсюда… Нечего Вам тут лежать. Я Вас сейчас домашним покормлю. Я быстро приготовлю. Вы что больше любите: жареную картошечку с лучком и селёдочкой или пельмени с расстегаями? А то давайте я Вам салатиков настрогаю…

Башмачкин – Ах, Ольга Никитична, чем же я заслужил от Вас столь благосклонное расположение? Я даже ушам своим верить отказываюсь! Я ведь, в сущности, человек ничтожный, совсем крошечный человек… Да и не человек я вовсе, а так, букашка на теле общества. Прыщ, одним словом! Ничего толком и делать-то не умею, только что бумаги переписывать… Двадцать годков только этим и занимаюсь. Из беднейших слоёв выслужился, можно сказать, из чистого навоза сформировался. Я ведь в детстве своём, стыдно сказать, яблоками да грушами на привозе торговал…

Племянникова – Да у кого совести-то хватит осудить Вас за это, Акакий Акакиевич? У кого рука подымится бросить в Вас за это камень? Яблоками он торговал! Да Вам гордиться этим надо! Что силы нашли в себе, что не сломались, что рук не опустили, что талант в себе такой богатырский развили! А вы говорите – букашка! Да вы настоящий исполин! Атлант! Преклоняюсь перед Вами! Я всем рассказывать буду про Вас, в пример приводить! А Вы знаете, Акакий Акакиевич, научите и меня красиво буквы писать. Я всю жизнь завидовала людям с красивым почерком! А? Научите? А ежели некогда Вам будет заниматься со мной, так я просто рядышком с Вами постою, посмотрю, как Вы изящно пером по бумаге водите. Мне уже и от этого хорошо будет…

Башмачкин – Ольга Никитична… Оленька! У меня аж слёзы навернулись от услышанного…. Что ж Вы со мною делаете! Ведь мне никто никогда в жизни таких слов не говорил! Никто и никогда! Вы первая… На службе, иначе как чернильница или штуляр, ко мне никто и не обращается, а женщины, так и вообще, смотрят сквозь меня, словно и нет меня вовсе, словно я дырка какая, пустое место, космос… Вы сейчас своими словами в мозгу моём прямо-таки сокрушительные действия произвели! Словно в голове моей пушечное ядро разорвалось… Но разрушения эти приятные и очень благотворные для всего моего физического здоровья. Спасибо Вам, Ольга Никитична! Спасибо… Конечно же, я научу Вас всему, что знаю и умею. И для меня это не составит никакого труда, одну только радость! Радость невозможную! Радость великую! Поверьте мне! Скорее пойдёмте к вам, любезная Ольга Никитична! Пойдёмте… До свидания, Святополк Антонович! Простите, что вот так всё как-то нескладно… Если бы не новая шинель…

Беликов – Конечно, конечно… Я всё понимаю. Идите, Акакий Акакиевич! Прямо домой к Ольге Никитичне и идите. Не сомневаюсь, что Вам там вдвоём, наверное, будет очень даже хорошо-с. Под селёдочку-то с расстегайчиками… Да только вот, есть тут одна, пардон, незадачка… Не знаю, как и сказать-то Вам об этом…

Башмачкин – А что такое? Я не понимаю Вас, Святополк Антонович. Какая незадачка?

Беликов – Да, так, сущий пустяк… Видите ли, Акакий Акакиевич, ваш столоначальник, надворный советник Прищепкин Фаддей Кузьмич, кстати, он мой очень хороший знакомый, всегда невероятно серьёзно относится к вопросам нравственного порядка и чистоты…

Башмачкин – Простите, я не совсем улавливаю, что Вы имеете в виду…

Беликов – Вы не улавливаете? Ну, как же? Это более чем странно… Извините, конечно, что приходиться говорить с Вами об этом не впрямую, а, так сказать, по окружности, или даже, по касательной кривой… Тема весьма деликатная, как бы чего не вышло-с… Я, Акакий Акакиевич, заметьте, для вашей же пользы, предупреждаю Вас о том, что Фаддей Кузьмич может не совсем правильно понять ваши совместные с Ольгой Никитичной практические действия…

Племянникова – Не поняла! Это какие такие практические действия? А как ещё можно понять действия голодного человека, который пришёл есть жареную картошку с селёдкою?

Беликов – Да в том-то и беда, Ольга Никитична, что Акакий Акакиевич, между нами говоря, голоден не только на жареную картошку с селёдкою, но и, извините за прямоту, на особ женского полу. Видите, видите, как он сразу глаза свои опустил долу! Стыдно, видать, стало! Вот Вам и подтверждение. Вот я и говорю, как бы чего не вышло-с… Не пришлось бы Вам, Акакий Акакиевич, перед лицом вашего непосредственного начальства, так сказать, фигурально выражаясь, неожиданно обкакаться… Опять же, подумайте об Вашей будущей новой шинельке с куницею…

Племянникова – Фу! Фу! Какую гадость Вы произносите, Святополк Антонович! Да как Вам не стыдно! Как только у Вас язык-то поворачивается такие вещи произносить… Не слушайте его, Акакий Акакиевич, не слушайте! Это он в шутку так говорит. Никому он ничего не скажет… Идёмте отсюда!

Башмачкин – Нет…

Племянникова – Нет?! Почему нет?

Башмачкин – Потому что... Не знаю… Видите ли, я сам не знаю почему. Не знаю и всё тут! Вернее, знаю, но что-то мне как-то уже расхотелось идти к Вам. Да и чувствую я себя уже гораздо лучше. Вы ступайте, Ольга Никитична, но без меня. Я, как-нибудь, того… Как-нибудь в другой раз к Вам приду и покажу Вам всё, о чём Вы меня попросили… Из каллиграфии или ещё чего-то подобного… Но в другой раз. Идите без меня, пожалуйста… Прошу Вас…

Племянникова – Акакий Акакиевич, да не слушайте Вы этого человека! Да он же больше пугает Вас… Вам-то, Святополк Антонович, какое от всего от этого удовольствие? Да вы сами-то промолчите и никакой Фаддей Кузьмич об этом сроду никогда ничего не узнает! Ему и дела-то до этого всего нет. Да и Вы-то это не скажите! Вам страх человеческий нужен! Зачем Вы это делаете? Зачем? А я поняла… Ведь Вам недоступны души прекрасные порывы! Вам вообще никакие порывы недоступны! Вы же их боитесь! Они Вас в ступор вгоняют, потому что счастливые люди для Вас опасны! Потому что счастливые люди солнце над головой даже сквозь тучи увидят, а вам этого не дано! Они ведь думать начинают по-другому, самостоятельно, не по-вашему! Они же смеяться над Вами будут! А Вы больше всего на свете боитесь показаться смешным, жалким и ничтожным! То есть, истинное своё лицо боитесь показать!

Беликов – Гадости говорить, Ольга Никитична, большого ума не надо. И человеколюбие своё напоказ тоже не надо выставлять и всем демонстрировать. Нескромно это… А то, как бы чего не вышло… Ограничусь в Ваш адрес только двумя словами – подите вон!

Племянникова – Акакия Акакиевича оставлять Вам здесь я не намерена. И не надейтесь! Он несчастен! Его поддержать надо! Без него не уйду! Хоть полицию вызывайте!

Беликов – Да-а… Как же мне не охота про всю эту опереточную мелодрамку Фаддею Кузьмичу рассказывать… Но видит Бог, придётся.

Башмачкин – Ольга Никитична, да что же Вы наше терпение столько времени испытываете? Вам же, однако, русским языком сказали, чтобы Вы… Чтобы Вы…

Беликов – Шли вон…

Башмачкин – Да! Чтобы Вы, простите, шли вон!!!

Беликов – Ну, вот! Видите, до чего Вы человека довели своим упрямством? До нервного припадка!

Племянникова – Хорошо. Я пойду… Успокойтесь, теперь я уже точно – пойду. Больше меня здесь ни что не держит. Ещё минуту назад на что-то надеялась, во что-то верила, за что-то цеплялась, а сейчас оборвалось где-то внутри. И так-то на волоске висело… Больно от всего от этого. Даже, как-то неожиданно больно. До свидания, Акакий Акакиевич. Как Вы там давеча сами о себе сказали - букашка на теле общества, из чистого навоза сформировались… Прыщ, одним словом! Хотела бы я Вам сейчас возразить, да нечем. Стало быть, это правда.

Ольга Никитична уходит. Башмачкин беззвучно плачет.

Беликов – Акакий Акакиевич, Вы держались настоящим молодцом! Смелым гусаром! Благоразумие из Вас прямо-таки било фонтаном! Я вами восхищаюсь! Всё правильно, так и надо! Ни в коем случае нельзя идти на поводу у своих инстинктов. Они могут завести очень далеко. В Сибирь! А женщинам вообще верить нельзя! Эти существа способны только тратить мужнину зарплату и часами разглядывать себя в зеркале, словно они впервые видят собственное изображение. Всё, что находится вокруг нас создано руками таких же титулярных советников, как мы с Вами и всех тех, кто чином выше. Все остальные – это те, кто торгует в розницу на Апраксином дворе и стоят на паперти Казанского собора, то есть всякая мелочь. Что с Вами? Опять плохо?

Башмачкин – Подите вы вон!

Беликов – Что, что? Позвольте! То есть, как это – подите? Я, между прочим, господин Башмачкин, у себя дома нахожусь.

Башмачкин – Из жизни моей подите! Сил нет, как тошно от Вас… (уходит)

Беликов – Акакий Акакиевич, а рыбку-то, рыбку? Судака этого можете себе домой забрать! Там у него ещё хвост и плавники остались в съедобном состоянии. Правда, он немного ваксой отдаёт… Но Вы на это внимания не обращайте, зато поедите на ночь. А то бессонница замучает либо татарин приснится… Берите прямо со сковородой.

Башмачкин – Да подавитесь Вы этим своим судаком вместе со сковородкою… Бесчеловечно это и жестоко! Бесчеловечно… Есть ли в Вас хоть капля сострадания к людям, Святополк Антонович! Вы человек или нет?!

Беликов – Однако, странно мне от Вас подобные речи слышать. И даже, как-то немного обидно. Вы ведь, Акакий Акакиевич, не подумав, мне это высказали? Сгоряча, так сказать? Я ведь исключительно об ваших интересах заботился. Можно сказать, спас Вас от грязной сплетни, от слухов гадких и вот благодарность! А я ведь завтра увижу Фаддея Кузьмича, он может спросить про Вас, поинтересоваться и… И что я должен буду ему ответить? А? Правду. Только правду! Вы же понимаете, как бы чего не вышло…

Башмачкин забирает сковороду с остатками судака и, молча, уходит.

Беликов – Странные какие люди… И ведь при этом, весьма опасные! Под приниженной, совершенно никчемною внешностью и сущностью господина Башмачкина Акакия Акакиевича, единственной мечтою и целью жизни которого является новая шинель, вдруг внезапно и неожиданно появляется бунтарская, нагло ухмыляющаяся рожа, какого-нибудь Стеньки Разина или, того хуже, Емельки Пугачёва! И это в нашем современном, цивилизованном обществе! А что мы имеем в качестве защиты? Что мы можем противопоставить таким лицам? Что? Одного единственного полицейского на весь Невский проспект! Это очень страшно. Очень! Как бы чего не вышло…

Заходит Афанасий, сильно нетрезв. Вместе с ним – ветеринар Перегноев.

Беликов – Кто это, Афанасий? Что нужно? Зачем сюда? По какому праву?

Афанасий – Вы ж сами, Ваше благородие, велели сбегать за доктором. Вот, я и сбегал… До Сенной, сначала… А потом бежал по Литейному, по Садовой, затем от Мойки до Гороховой…

Беликов – Что за чушь ты несёшь, Афанасий? Зачем тебе надо было на Гороховую-то?

Афанасий – Там напитки подешевле… И докторов побольше!

Перегноев – Перегноев! Практикующий специалист высшей категории. Своевременная и незамедлительная помощь на дому. Владею самыми передовыми способами и методами лечения, основанными на древнейших египетских и ассирийских практиках. Стажировался в Мачу-Пикчу! Гороховая, 6. Цена визита – десять рублей. Участникам русско-турецкой войны 1878 года – скидка пять процентов. Но не будем терять время, показывайте мне своё животное!

Беликов – Что показывать?

Перегноев – Животное.

Беликов - Какое животное?

Перегноев – Что значит, какое? То, которое живёт у Вас дома! Домашнее! То, которое нуждается в моём профессиональном лечении и скорой помощи. Поторопитесь, я спешу… Некогда мне.

Афанасий – Много уж их нынче развелось! Нет у нас собак! Только тараканы…

Беликов – Афанасий! Ты кого сюда привёл?

Афанасий – Кто? Я?

Беликов – Да, ты!

Перегноев – Что значит, кого? Простите, но я Вам не кого! Я, по-моему, вполне русским языком Вам представился. Перегноев! Практикующий специ…

Афанасий – Глядите, а его нету! Он же тут, на этом самом видном месте лежал… Под столом. Акакий Акакиевич! Акакий… О! И судак исчез вместе со сковородкой! Ну, я прям даже и не знаю, что тут сказать… Доктор, в этой квартире всё исчезает - люди, жареная рыба, сковородки! Это как-то можно вылечить с помощью медицинского спирта?

Беликов – Афанасий, пошёл спать!

Афанасий – Не хочу! Я днём выспался. И потом, надо же мне найти судака. Не мог же он со сковородки сбежать! Он же не птица! Ладно, ладно… Иду. И не надо на меня так смотреть! Много уж их нынче развелось! А то, как бы чего… Тьфу!

Беликов – Вы тоже, господин Перегноев, ступайте отсюда. Я занят…

Перегноев – Послушайте, мне это даже, как-то странно слышать! Что значит, ступайте! Что значит, я занят! Никуда я не пойду! Я вполне отчётливо Вам произнёс – цена визита десять рублей! Меня вызвали, я приехал, поэтому извольте заплатить! Я, между прочим, специалист с дипломом и со стажем! У меня грамота английская имеется!

Беликов – Я отправил своего человека за доктором, а не за ветеринаром. А Вы как раз ветеринар! У меня в доме животных нет. Вы же видите. Вернее, есть одно непарнокопытное, но, в этом случае требуется уже не ветеринар, а психиатр. То есть, к сожалению, тоже не Вы! А посему, прощайте, господин Перегноев. Наверняка, сейчас в этот момент один из представителей крупного рогатого скота где-то остро нуждается в вашей профессиональной помощи, а Вы тут бездарно тратите своё драгоценное время и знания.

Перегноев – Нет, позвольте! Позвольте! Вы за кого это меня принимаете! Я не из таких! И не надо иронизировать в мой адрес, тем более, в адрес моей профессии! Без денег я никуда не пойду! Слышите? Вот сяду и буду сидеть! Мы не туареги какие-то там, чтобы вот так вот по-скотски друг с другом поступать и ноги об себя вытирать я никому не позволю! У меня, между прочим, сегодня день рождения брата жены и гости - десять человек, а я всё бросил и на извозчике к Вам приехал, только одну рюмку мадеры и успел выпить! Пока обратно доберусь, гости всё сожрут!

Беликов – Вот вам на извозчика.

Перегноев – Отказываюсь! На извозчика - это не деньги! Подавайте мне мои законные десять рублей! Я лучший во всём городе специалист! Не заплатите за вызов, позову полицию! Я на Вас в суд подам! Я с вас не десять, я с Вас шестьдесят рублей сдёрну компенсации!

Беликов – Хорошо. А теперь, молодой человек, если Вы так на этом настаиваете, послушайте внимательно меня. А то ведь, как бы чего не вышло… Сказанного-то ведь потом не воротишь. Итак, завтра же я сделаю запрос на вашу фамилию в Ветеринарное управление Министерства внутренних дел. Там служит один мой очень хороший знакомый. Слыхали, наверное, коллежский асессор Пуголов? Нет? Значит, услышите! А вот краткий перечень вопросов, ответы на которые я попрошу мне дать в самое короткое время. Когда заканчивается разрешительная лицензия на частную практику господина Перегноева, не просрочена ли, и, вообще, имеется ли она у него в наличие? В каком скотолечебном заведении учился господин Перегноев, а также когда и где? Как учился оный господин, и не получилось ли так, что он, в нарушение закона, купил себе свой диплом? Имеются ли отрицательные, в скобках, негативные отзывы населения от ветеринарной деятельности господина Перегноева? Нет ли у него проблем с налоговой инспекцией? Не завышает ли расценок за предоставляемые услуги? Каков его моральный облик…

Перегноев – Не надо дальше!

Беликов – Почему?

Перегноев – Я думаю, этого уже вполне хватит, минимум, на три уголовных дела. Пощадите меня… Пожалуйста! Надеюсь, что Вы, как дворянин, будете достаточно благородны, чтобы не ввергать отца двух маленьких деток и неработающей жены, в бездну отчаянной нищеты! Я ведь не со зла, из обстоятельств… Вы думаете, я не знаю, что всё это подло, что всё это противно природе человеческой, да, по другому-то, не получается! Нельзя по-другому! Как прожить маленькому человеку в наше-то время без напора, без волчьих зубов, без кистеня, на одной только совести? Как? Да никак! Через полгода загнёшься, в одних трусах останешься. Да и те за долги с тебя снимут! И тебя же ещё и осудят все, мол, жить не умел! Не приспособился! Неудачник! Нету другого выхода, нету! Либо в петле удавиться, либо мерзавцем стать! Потому и вынужден был уголовно преступать, себя ломать через колено. Душу свою насиловать! Николай Васильевич Гоголь, про таких, как я - свои поэмы писал. На всю Россию ославил… Вы думаете, легко, что ли подлецом-то жить? Врагу не пожелаю… Но Вы не думайте, я вполне готов Вам за это заплатить. Двадцати рубликов будет достаточно?

Беликов – Пятьдесят!

Перегноев – Пятьдесят пять! Приятно было с Вами познакомиться! Безмерно счастлив! Святой вы человек! Ежели заведёте себе канареечку какую или там мопсика французского – непременно ко мне! Совершенно бесплатно! Гороховая, 6! Да просто заходите - на чай-с! С женой познакомлю… Особо специализируюсь на лошадях. Не брезгую и свиньями! Исключительно рад знакомству! Исключительно-с! Ещё раз благодарю-с! И вот Вам пятёрочка для ровного счёта! Откланиваюсь… Откланиваюсь… Откланиваюсь…

Перегноев, пятясь, уходит.

Беликов – Подлец, подлец… Просто форменный мерзавец! Но как оборотист! Такой из любой ситуации сухим из воды выйдет, как гусь. Надо было бы с него все сто рублей содрать за такое хамство... А я ведь даже из-за всего этого, как следует и не поел… То, Башмачкин со своей шинелью, то, эта свинья Перегноев… Афанасий! Вот ещё, то бревно, а не человек. Низший сорт… Разменная монета. Злобен, хитёр и ленив! С таким всегда надо ухо держать востро, а то, как бы чего не вышло… Афанасий!

Появляется Афанасий. Видно по лицу, что он спал.

Афанасий – Чего?

Беликов – Чаю мне принеси. Пятиалтынный вычту из твоего жалования.

Афанасий – За что?

Беликов – За Гороховую улицу.

Афанасий – Печка уже остыла…

Беликов – Тогда холодный неси.

Афанасий уходит, возвращается со стаканом чая. Беликов его выпивает.

Беликов – Афанасий, я сейчас пойду делать визит к учителю истории Ананасову. Вернусь поздно. Надо поддерживать добрые отношения с товарищами по гимназии. Считаю это своим долгом и прямой гражданской обязанностью. А то…

Афанасий – Как бы чего не вышло?

Беликов – Вот, вот… Двери запри и никого не впускай!

Беликов уходит. Афанасий идёт закрывать, возвращается со сковородой.

Афанасий – Нашёлся судак! Под дверями лежал, бедненький… Сам домой пришёл! Что, плохо быть бездомному? Некому даже съесть твои хвост и плавники? Тогда я съем, по дружбе… Не тараканам же тебя оставлять. Много уж их нынче развелось! (бьёт мухобойкой таракана) Лёгок ты, братец, на помине… Подслушивать нехорошо. А подать мне сюда твои усы ганибальские! (Бросает таракана в бутылку) Маловато ещё будет… Цвет не набрал напиток. Не настоялся ещё, выдержки мало… Тогда пойду-ка я завтра на Апрашку и продам этот французский коньяк каким-нибудь диким немцам. Скажу, что это алтайский эликсир долголетия… По столовой ложке три раза в день… В оба глаза. И натирать грудь… Иногда!

Пьёт из горлышка и уходит.

Далее - комната учителя истории Ананасова.

Ананасов – Ах, Зинаида, как же это было бы славно, если б все люди жили счастливо, в мире и покое, и умирали бы не от того, что им нечем кредит погасить, а исключительно от старости! Чтобы на улицах, в учреждениях и в очередях были бы только спокойные, благожелательные лица! Чтобы начальники с подчинёнными говорили ласково, кротко и приветливо, чтобы, если кто-то вдруг споткнётся на дурной дороге, то в помощь ему бросятся сразу несколько человек с выражением сочувствия, бескорыстной помощи и любви! Чтобы все тёщи возлюбили своих зятьёв! Чтобы, если уж и берёт чиновник взятку, так чтобы размерами своими она была минимальной, крошечной, незаметной и скорее напоминала бы тёплое, дружеское отцовское наставление! Ну, разве это было бы не чудесно!

Ананасова – Такие чудеса бывают только в сказках, а в жизни их не бывает. Стёпа, ты опять начитался Фурье и Сен-Симона? Посмотрела бы я на этих господ, если б им самим пришлось существовать в этом добром мире на жалование простого учителя истории! Представляю, какие б у них были приветливые и ласковые лица, когда бы им принесли счёт за квартиру и коммунальные услуги! То, о чём ты сейчас говоришь, противно самой природе человеческой. Такого не будет никогда, и такого не было никогда. И зачем, в таком случае, об этом говорить? Кому, как не тебе знать, что вся история человечества – это одни сплошные войны! Ты и сам-то в таком сусально-конфетном обществе дня не проживёшь! Обязательно захочешь в физиономию кому-нибудь заехать со скуки. Я удивляюсь тебе!

Ананасов – Ах, Зинаида, а я удивляюсь тебе! Ты рассуждаешь с позиции примитивного обывателя! Ну, нельзя же быть такой приземлённой. Бог сказал – да будет свет! Это значит, что если человек захочет, то он сможет всё! Для человека нет ничего невозможного в этом мире! У нас есть разум, у нас есть язык - средство общения, с помощью которого мы можем транслировать вокруг себя позитивные, жизнеутверждающие идеи, прекрасные мысли! Подымать простого человека с колен, стыдить сильных мира сего, создавать атмосферу любви, братства…

Ананасова – Спать хочу…

Ананасов – Зинаида, с тобой невозможно ни о чём поговорить. У тебя на всё есть своё противоречивое мнение! Ну, так нельзя, пупсик. Я уважаю твои суждения, твои взгляды, но почему надо всё время быть такою категоричной. Почему? Как жена, ты должна быть заодно со мною, должна стараться понять меня, поддержать, быть моим союзником, а ты наоборот ищешь любые поводы, чтобы поспорить и вывести меня из себя!

Ананасова – Я никому ничего не должна! Мы уже говорили с тобой на эту тему и не раз. Пожалуйста, Ананасов, не начинай разводить здесь домострой и крепостные порядки! Меня это унижает. Я не твоя рабыня и никогда ею не буду! Мы достаточно уже от вас натерпелись за все века насилия и несправедливости! Женщины в современном обществе теперь вполне могут вполне обойтись и без вас! Мы можем работать, мы можем учиться, мы отвоевали себе избирательное право! Долой кухню и стирку! Отныне и навсегда женщина свободна!

Ананасов – Но я не умею готовить, Зинаида.

Ананасова – Учись! Я тоже не умела…

Ананасов - И потом, у меня уже накопилась целая гора грязного белья…

Ананасова – Стирай! Любой учитель истории может этому научиться. Это не так уж и сложно. Гораздо проще, чем выучить имена всех твоих римских императоров.

Ананасов – Ну, во-первых, они не мои, а, во-вторых, Зинаида, я, конечно, всё понимаю… По крайней мере, я изо всех сил стараюсь всё это понять. Эмансипация, феминизация, диморфизм, суфражистки всякие, разные там права и прочая, и прочая… Я даже готов научиться готовить и стирать, но…

Ананасова – Что но?

Ананасов – Но мы же всё-таки с тобой - муж и жена! Супруги! А где подтверждение этому, где? Получается, что таковыми на самом деле мы являемся только на бумаге, то есть, совершенно, абсолютно формально… И меня это очень возмущает, Зинаида! Я не чувствую себя мужчиной! Это, между прочим, унижает меня, как личность! Или это, что – тоже имеет какое-то отношение к раскрепощению женщин? К её совершенствованию? Эдак Вы можете в такие дебри забраться, что сам чёрт не разберёт!

Ананасова – Ананасов, прошёл только месяц, как мы поженились.

Ананасов – Целый месяц, Зина! Целый месяц!

Ананасова – Если ты об этом, то я ещё не готова!

Ананасов – А я настаиваю на этом! Я настаиваю!

Ананасова – Вот! Вот теперь ты и показал мне своё истинное лицо! Ради удовлетворения своих собственных прихотей, ты, Ананасов, готов перешагнуть через меня, как через свою вещь, через мои желания, через мои принципы, готов сломать мою волю! Тебе дела нет до того, чем я живу, чем я дышу – тебе только кровать подавай! Знаешь ты кто после этого? Ты – домашний деспот и тиран! И он только что декларировал тут лживые слова о бескорыстной помощи и любви! Как же я была слепа, выйдя за тебя замуж! Так вот, я подчиняюсь насилию, но никогда, ты слышишь, Ананасов, никогда я тебе этого не прощу! А теперь давай, терзай меня и моё слабеющее тело, изверг!

Ананасов – Зинаида, ты хоть немного соображаешь, что ты сейчас сказала? Нет, я с ума сойду от этой женщины… Всё! С меня хватит! Завтра же подам на развод! Завтра! Лучше быть одному, чем вот так – вдвоём! Всё это – просто курам на смех…

Стук в дверь. Ананасов открывает. Заходит Беликов.

Ананасов – Господин Беликов? Здравствуйте… Чем обязан в столь поздний час? У Вас что-то случилось?

Беликов (апарт) – Нет, ничего не случилось. Давно вот обещался зайти к Вам в гости да никак собраться не мог. А потом вдруг подумал, как бы чего не вышло и тут же собрался и пришёл… Всё ж таки, мы с Вами, господин Ананасов, в одной гимназии имеем честь учительствовать, поэтому придти в гости, считаю своей прямой товарищеской обязанностью. Да и директор гимназии всегда интересуется, как подчинённые устраивают свой быт, как живут. А то, как бы чего не вышло… Бывает что в гимназии человек – аккуратен и порядочен, и хочешь, да придраться не к чему, а дома водку пьёт или жену свою тиранит! И такое бывает! Это я не про Вас, господин Ананасов. Это я, к слову, так сказать… Я ненадолго – часок, полтора и – обратно домой, баиньки. Зато доброе дело сделаю… А Вы внимания-то на меня не обращайте… Я сяду, куда-нибудь в уголок, меня и видно не будет. А то, как бы чего не вышло… Супруга Ваша? Очень приятно! Святополк Антонович Беликов! Титулярный советник! Я слышал, у Вас медовый месяц сейчас идёт? Ну, и правильно… Дело молодое, похвальное. Государственное… Вот на эту табуреточку я сяду и нет меня, а то как бы чего, сами понимаете, не вышло…

Беликов сел в угол и замолк. Молчат и хозяева. Пауза затянулась.

Ананасов – Вы не ответили, у Вас что-то случилось? Вы зачем пришли? Как-то неожиданно это всё… Сказали б нам пораньше, что придёте, мы бы хоть приготовились. Жена бы гречневой каши наварила… С квашеной капустой очень даже вкусно было бы. И полезно… Вы любите, господин Беликов, гречневую кашу с квашеной капустой? (пауза) Честно говоря, мне тоже она не очень нравится… Вот, значит, так мы и живём… Да-с… Тесновато, конечно, но по деньгам меня с супругой это вполне устраивает… И хозяйка спокойная, всего пару раз в месяц скандалит. Зато клопов мало – с десяток за ночь только на себе и прихлопнешь. А у Вас дома клопы есть? (пауза) А другие насекомые? (пауза) Понятно… А так, всё хорошо… Детей, пока ещё, как видите, не завели, но здоровая тенденция к этому уже имеется. А Вы любите детей, господин Беликов? (пауза) Лично мне хотелось бы мальчика. Такого здорового бутузика… Чтобы эдак - палец ему в рот, а он тебя своими зубками - хрясь и… И чтобы непременно звали Петром! Да, Зинаида?

Ананасова – Отстань!

Ананасов – Зиночка, при посторонних-то! Ради Бога… Я тебя умоляю! Не смей… Словом, на жизнь не жалуемся. В публичную библиотеку по воскресениям хожу… Профессионально, так сказать, развиваюсь… Изучаю сочинения господина Геродота. Глубина мысли и размах обобщения не поддаётся никакому пониманию! Нет, это я не про себя! Я-то сам понимаю… Это я в том смысле, что велик сей учёный муж, как египетская пирамида! Одно слово – древний грек! Вы же любите древних греков? (пауза) А Вы, господин Беликов, сами-то, где изволите проживать? (длинная пауза) Понятно…

Ананасова – Ананасов, зачем ты его к нам впустил?

Ананасов – Молчи, молчи… Супруга моя – Зинаида Титовна, урождённая Винегретова, в данный момент домохозяйка, но пять раз в неделю посещает женские вечерние курсы, то есть, прогрессивно развивается… Курсы очень интересные, современные… Э-э.. Зинаида, на какие курсы ты ходишь? Господин Беликов интересуется…

Ананасова – Ничем он не интересуется! Отстань от меня, идиот! Я спать хочу…

Ананасов – Зинаида! Не смей так со мною говорить… Не смей! А жена у меня, господин Беликов, просто чудесная! Сам до сих пор не верю такому своему счастью! Всё у неё горит в руках - что шить, что стирать, что готовить. Рукодельница, слов нет! Так заплатку на штаны приладит, что и сам портной, который эти штаны шил, не найдёт её сроду… А Вы сами-то изволите быть женатым? (длинная пауза) Понятно…

Ананасова – Скажи этому своему чучелу, чтобы он сейчас же от нас ушёл! Или я сама ему это скажу…

Ананасов – Зинаида, не смей! Потерпи, он уже скоро уйдёт… А то, как бы чего не вышло... Ещё мы, Святополк Антонович, театр очень любим. Вот, не далее как месяц тому назад сходили вместе в Александринку, на пьеску господина Островского... Э-э-э… Зинаида, как пьеска-то называлась, не помнишь?

Ананасова – Не было меня там с тобой, не ври! Любовницу, поди, свою водил в театр, на галёрке целоваться. Знаю я, какой театр ты любишь!

Ананасов – Ты что же это позоришь-то меня при посторонних, дура! Молчи, пожалуйста! А-а, вспомнил! Это же я не с тобою ходил! Это я с Налимовым ходил. Приятель мой, вместе в педуниверситете учились. Вы его, Святополк Антонович, не имеете чести знать… О, и название пьески вспомнил! Смешное такое название - «Не в свои сани не садись»! Да, да… Презабавная вещица! Там ещё господин Давыдов изволил превосходно играть, не помню только кого… Фамилия такая смешная в роли у персонажа… Собачья какая-то у него фамилия! Вертится, где-то в голове, а вспомнить её не могу… Вспомнить не могу… А что это Вы всё время записываете, господин Беликов? Мы вроде не на лекции, чтобы конспекты писать и так мы не договаривались с Вами… Зачем это Вы пишите? (пауза) Я спрашиваю, зачем это Вы пишите?! Да что же это Вы всё молчите да молчите, словно немой? Это уже на нервы даже действует! Говорили же раньше… Я человек без предрассудков, но от такого с ума можно тронуться! Если Вы, господин Беликов, в гости пришли, так хоть чем-нибудь поинтересуйтесь у нас, поговорите, о себе расскажите! Чего сидеть-то полным истуканом… Ты смотри, опять что-то пишет! Зинаида, скажи ему что-нибудь! У меня уже сил нету на это смотреть… Что хочешь ему говори, мне уже всё равно! Лишь бы только не молчал…

Ананасова – Стёпа, иди ко мне!

Ананасов – Зачем это?

Ананасова – Обними меня…

Ананасов – С ума сошла!

Ананасова – Нет.

Ананасов – А зачем тогда при нём-то просишь?

Ананасова – Хочу!

Ананасов – Да ведь он же здесь сидит! Смотрит! Неприлично это!

Ананасова – Тогда выгони его сейчас же отсюда вон!

Ананасов – Зинаида!

Ананасова – Передумаю!

Ананасов – Ну, неудобно как-то, Зина… Человек в гости пришёл, а я его в шею!

Ананасова - Ну?!

Ананасов – Сейчас, сейчас… Господин Беликов, Вам не кажется, что Вы уже несколько превысили… Так сказать, засиделись! Что пора бы уже и честь знать! Вы меня слышите? Слышите, слышите – не притворяйтесь! Если Вы сию же минуту не оставите мой дом, я вынужден буду позвать дворника и применить к Вам силу! Вдвоём! Считаю до трёх! Один!... Два!... Два с половиной… Зинаида, он же ведь на педсовете всё про нас расскажет, Иуда! Всё, как есть выложит! Ещё и приукрасит! Не могу я… Как бы чего не вышло… Давай, хотя бы свет погасим… А он пусть сидит себе, как сыч... Хоть до самого утра! (Ананасов выключает свет)

Ананасова – Тряпка! Мужик называется…

ЗТМ. На переднем плане появляются Михаил Саввич Коваленко и Варенька. В руках – чемоданы.

Варенька – Ах, Минчик! Ты посмотри, посмотри красота-то какая! Дома, дворцы, церквей-то сколько на одном только Невском проспекте – не перечесть! Вольно же тут людям, должно быть, живётся. Как же хорошо нам будет здесь! Как славно! Ну, что же ты молчишь, братец? Скажи мне сейчас же, как здесь красиво! Ну? Говори, а то не отстану! Ну, скажи, скажи, скажи!

Коваленко – Варвара! Ну что ты, как банный лист ко мне прилипла. Дай после дороги в себя придти… Извозчика ещё надо поймать…

Варенька – Нет, скажи! Скажи! Не отстану от тебя, ты меня знаешь!

Коваленко – Ну, красиво…

Варенька – Нет! Скажи без ну! Ты без души сказал, без сердца. Я тебе не верю! Ты по-другому можешь сказать… Пожалуйста, Мишенька!

Коваленко – Здесь красиво.

Варенька – Сказал, сказал! Молодец! Вот теперь я тебе верю, Михаил Саввич! Эх, как же радостно у меня на душе! Новое что-то в жизни появилось, неизведанное! Новый город, новые люди и никто здесь нас ещё не знает. Здорово! Миша, мы с тобой как два инопланетянина! Как у Герберта Уэллса! У-у-у! (смеётся)

Коваленко – Да, ладно… Инопланетян нашла. Тут полно земляков с Малороссии, ещё надоедят нам. Конечно, Варенька, здесь замечательно… Всё ж таки, столица империи. А на Крещатике в Киеве тоже красиво…

Кутаясь в старую шинель, мимо идёт Башмачкин. Варя догоняет его и подаёт монетку. Акакий Акакиевич денежку берёт, кланяется.

Коваленко – А нищих-то, гляжу, здесь тоже хватает… И даже среди такой красоты. Пойдём, Варенька!

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

Беликов сидит при свече. Произносит слова, как в экстазе.

Беликов – ЭгО дэ милАо элиникА. Дэн сас каталавЭно. ПОтэ. СИмера. Аврио. ЭхтЭс. АргОтэра. СИндома. АпО кэрО. ЭвдомАда. ЭргАсиси мЭра… Милые мои древнегреческие слова! Как же я люблю вас! Я восхищаюсь вами! Я вас обожаю! Вы изящны, вы трепетны, вы чувственны! Я едва смею прикоснуться к вам вибрацией своего души! Вы никогда мне ещё не изменяли! Вы безопасны, вы правильны, вы благонадёжны! Вам недоступна лихорадка сегодняшнего дня, вы вечны, как мировой порядок, как космос! Благозвучия, проверенные временем! Греческие тексты - это мантры европейской цивилизации, её культуры. Люди, не понимающие этого, достойны только гильотины. Древние языки дисциплинируют мозг и развивают интуицию… Я не могу позволить себе молчать, зная, какие выгоды обществу и государству в целом сулят такие преимущества! Об этом срочно надо писать в министерства просвещения, внутренних дел и юстиции… Латынь в массы! В повседневный быт! В отношения между полами… В международную политику!

Увлёкшись, Беликов не замечает, как за стол, напротив него садится Анафем Проклятьевич Пеклов. Беликов видит его, пугается.

Беликов – Кто вы? Зачем Вы здесь? Что Вам здесь нужно? Не понимаю, как вы сюда попали? Афанасий вот только сегодня сменил все замки на дверях. Вы что, не знаете, что за проникновение в чужую квартиру, вас ждёт уголовное наказание! От трёх до пяти, с конфискацией! Афана…

Анафем – Сядьте, господин Беликов! Хватит орать. У меня уже голова от вас заболела. Так-то Вы гостей своих встречаете? Удивлён. Не по-русски, это, знаете ли, как-то… Где салат оливье, где заливная рыба, где икра паюсная? Водка где, наконец! Не очень-то вежливо с вашей стороны, Святополк Антонович. Так нельзя… Нельзя так! Не по-человечески это как-то…

Беликов – Не по-человечески?! Да вы на себя посмотрите! На свой собственный вид! И с чего это Вы вдруг взяли, что я должен икрой Вас угощать? Вы мне кто? Мама родная?

Анафем – Скорее, папа. Я ваше всё… Ну, или почти всё. Хватит, Святополк Антонович, хозяина-то из себя ломать, хватит. Квартирка-то эта наша общая. В совместном пользовании находится…

Беликов – В каком это ещё совместном пользование? Нет такого и не было! Квартира это моя! Я её в прошлом году себе отсудил! Три года за неё судился! Тысячу судье в руку сунул! Имейте в виду, околоточный надзиратель Супостатов - мой хороший знакомый! Он с такими как Вы церемониться не будет! Живо за Урал на перекладных отправит! Что Вы так ухмыляетесь? Что Вы так на меня смотрите? Вы меня не пугайте… А то, как бы чего не…

Анафем – Тихо! Господин Беликов, приберегите свою страшненькую реплику для кого-нибудь другого, попроще.

Беликов – Я требую, чтобы Вы немедленно отсюда…

Анафем – Он требует! Ты кто, чтобы так требовать? Губернатор? Премьер-министр? Папа Римский?

Беликов – Послушайте, если Вы вор, возьмите деньги и уходите! Под подушкой последние пятнадцать рублей лежат… На чёрный день…

Анафем – Ай-яй-яй! Пятнадцать рублей всего, говорите? Святополк Антонович, ай-яй-яй! Память-то у Вас, как у младенца. Чёрный день с Вашими-то способностями? Не смешите. А где шестьдесят рублей, что вам ветеринар Перегноев дал в подарок? А? Где они?

Беликов – Откуда Вам это известно? Не было такого! Не было! Не знаю я никакого ветеринара Перегноева… Да кто Вы, чёрт Вас побери?

Анафем – Вот это уже ближе… Кто я… Это даже как-то странно… Неужели я Вам никого не напоминаю, а? Ну же! Напрягите свою память! Она же у Вас хорошая. Вы же латынь знаете! Посмотрите на меня внимательно, Святополк Антонович. Вспомните классиков…

Беликов – Каких ещё классиков?

Анафем – Русских, конечно. Не древнегреческих же…

Беликов – А при чём тут они… О, Боже!

Анафем – А вот этого лучше не надо!

Беликов - Да нет, не может быть! Как это? Неужели… Неужели это Вы?!

Анафем – Я. На колени!

Беликов – Простите! Вид у Вас не совсем, так сказать, канонический… Виноват, не признал… А где же у Вас тогда, эти…

Анафем – Рога?

Беликов – Да. Рожки…

Анафем – Холост. Не успел пока ещё ими обзавестись. Шучу! В том положении, в котором я сейчас нахожусь, господин Беликов, усы даже нужнее, чем рога. Зато хвост в наличие имеется. Вот, взгляните… И копыта есть! Ладно, подымайтесь с колен. Прощаю Вам Вашу безграмотность. Гоголя читать надо больше. Давайте знакомиться – Анафем Проклятьевич Пеклов! Чистокровный чёрт! Мы, Пекловы, род свой ведём ещё от древнегреческих фавнов и сатиров! Кстати, Вы и сам большой оригинал. Вы, Святополк Антонович, только честно, в бане в парную также ходите в пальто, в шляпе и в калошах?

Беликов – Нет… Только в пальто и с зонтиком. А-а… А как мне Вас, Анафем Проклятьевич, прикажете величать?

Анафем – Да как хотите.

Беликов – А можно Вашим сиятельством?

Анафем – Валяйте, батенька. Только бы не Вашим преподобием! Ха-ха…

Беликов – Простите, Выше сиятельство, что не смог Вас сразу признать. Растерялся… Но это всё потому, что у Вас, Ваше сиятельство, вид немного странный. Не совсем, простите, типичный. Как я уже сказал, в классические нормы не очень вписываетесь… Скорее наоборот. Напоминаете, как бы это сказать поточнее…

Анафем – Да говорите, как есть. Чего ломаетесь пряником.

Беликов – Таракана, извините, напоминаете… Почему так?

Анафем – Ах, Святополк Антонович, Святополк Антонович… Удивляете Вы меня. Это Вы у себя должны спросить, почему?

Беликов – У себя? Почему у себя? Я не совсем понимаю Вас…

Анафем – Ваше сиятельство!

Беликов – Да, да! Извините, Ваше сиятельство!

Анафем – Не понимаете?

Беликов – Нет… Не понимаю.

Анафем – Тогда слушайте… Никогда не думал, что доживу до такого. Ну, вот ответьте мне, господин Беликов, какое у нас, у чертей, самое главное занятие на земле? Так сказать, основополагающая сверхзадача? Ради чего всё?

Беликов – Ну… Чтобы людей искушать…

Анафем – Правильно! Искушать и совращать их с пути добра на… Куда?

Беликов – На стезю зла.

Анафем – С Вами приятно иметь дело, господин Беликов. Да вот только теперь это занятие наше и плевка не стоит. Я бы даже сказал, харчка! Извините за мой французский… А-а, вижу, наконец-то, Вы начали догадываться! Правильно! Совращать стало не с чего! Пути добра уже, извините, нет… Нет! И, что самое невероятное, люди стали намного хитрее нас, чертей. Вы только вслушайтесь в это – люди стали хитрее нас, чертей! Что называется, дожили до светлых времён! Вот и приходиться, поэтому нам идти против своей природы, как-то выживать, мимикрировать, в моём случае, отказываться от рогов. Тараканам тоже, оказывается, черти нужны. Пока ещё… Ну, посудите сами! Как я могу искусить какого-нибудь человека, ежели он, подлец такой, в Санкт-Петербурге классический университет закончил на отлично, всеми науками овладел, огонь, воду и медные трубы прошёл? В политику, в науку и литературу мы давно уже не вмешиваемся, потому как ни рожна в ней не понимаем. Как я могу учить Вас украсть рубль, когда Вы уже без моей помощи, самостоятельно, сотни тысяч тяпнули? Как?!

Беликов – Простите меня, Ваше сиятельство, но я не тяпаю! Я стараюсь жить, так сказать, предельно честно. Чтобы, как бы чего не…

Анафем – Да причём тут Вы? Я ведь совсем и не про Вас это говорил… Про других. Короче, жуткая сейчас для нас, чертей, картина! Хоть обратно в омут полезай. Вот и приходится в тараканы уходить, чтобы на и земле остаться, и хоть как-то выжить…

Внезапно появляется полуодетый Афанасий. В руках у него мухобойка и бутылка с тараканами. Замечает Анафема, в ужасе останавливается.

Анафем – Чего уставился? Пошёл спать! …А ну-ка, стой! Поди-ка сюда. Ближе, ближе... Ежели ты, коровья лепёшка, ещё хотя бы одного таракана прибьёшь, усы оторвёшь и в пойле своём утопишь, я тебя тогда за это на сковороде живьём поджарю, как судака. А сверху ещё и касторкой полью! Ты меня понял?

Афанасий – П-п-понял…

Анафем – Повтори.

Афанасий – Повторяю… «Отче наш иже еси на небесех, да святится Имя Твое да придет Царствие твое…»

Анафем – Пошёл вон!

Афанасий – Слушаюсь!

Афанасий опрометью кидается вон.

Анафем – Заметьте, уважаемый Святополк Антонович, я ведь его не искусил и даже не совратил, а всего лишь навсего напугал… Так это любой квартальный надзиратель сумеет сделать получше всякого чёрта. Мелкая работа, никчемная… Не моя квалификация. А по-другому уже не получается, к сожалению… Не тот пошёл человек. Не тот! За людей обидно…

Беликов – А как же нам тогда, Ваше сиятельство, совсем без вас, без чертей прикажете обходиться-то? Ведь это же неправильно! Это же ненормально! Ведь это же тогда никакого порядка на земле не будет! Это ж тогда человек совсем распояшется, бояться перестанет, озвереет, назло всё делать начнёт! Ещё, чего доброго, царём природы себя обзовёт!… А Вы - без работы!

Анафем – А мы без работы и безо всякой перспективы… Под сокращением! (Чёрт всхлипывает) Простите меня, Святополк Антонович, не могу сдержаться… Наболело! Никогда так подло с нами чертями ещё не поступали… Никогда… Позор! Ну вот, для примеру, совсем недавно случай был у меня. Я ведь у себя, там внизу, по ведомству культуры, искусства и архивного дела прохожу. Ну, в плане двусмысленностей всяких, непристойностей, скабрёзности, нелитературных выражений и прочих пошлостей в художественных произведениях. Чтобы всё это присутствовало, но в меру. Ну, вы понимаете, о чём я. Так вот, прихожу я, как-то под видом богатого клиента к модному художнику Безобразову, у него ателье на Галерной улице, 66 и говорю: Вы можете нарисовать мне портрет бездушного человека? Ну, я-то наивно полагал, что он отказываться начнёт, мол, говорить, что нет таких! Что это будет неправда жизни, не по-божески и всё такое. А я бы ему тогда золота пообещал для совращения… Ну, как обычно это делается. А он мне вдруг заявляет, что у него давно уже всё нарисовано, выносит мне портрет Сатаны в непристойном, голом виде и предлагает его купить! Мне от увиденного так неловко стало, что я даже покраснел! Вы когда-нибудь, Святополк Антонович, видели красного от стыда чёрта?! И я не видел… Ну, как после такого можно с вами, с людьми, жить? Как?! (Рыдает)

Беликов – Успокойтесь, Ваше сиятельство… Анафем Проклятьевич… Может ещё обойдётся…

Анафем – Нет! Не обойдётся… Слишком далеко всё зашло. Распустились! Обнаглели! А вот тоже случай был… Не так давно пришёл я с инспекцией в один очень уважаемый драматический театр, выпили с директором, как полагается, у него в кабинете по сто пятьдесят, пошёл я на сцену и вдруг там за кулисами вижу шекспировскую тень! Я сразу к нему – здравствуйте, мол, господин Шекспир! Каким ветром в Санкт-Петербург занесло, что Вам в раю не сидится? А он рыдает, слова сказать не может. Еле успокоил его неприличным анекдотом... Спрашиваю, что Вас так расстроило? Выясняется, что в наше время во всех его пьесах, что ни слово, то матерок, жаргонизмы и прочая ненормативная лексика! И без вариантов! Ну, что мне оставалось делать? Посочувствовал ему и только... Порыдал в жилетку да пообещал всех завлитов отправить в ад! Без очереди... И режиссёров тоже!

Беликов – Ужасно…. А как у других чертей? Так же всё плохо?

Анафем – В основном, да. Ну, есть среди нас, конечно, и диссиденты, предатели всякие, которые бросили ад и поступили в люди. И много таких… Трудно им, конечно, с вами конкурировать, но спасибо хорошим людям, научили их взятки брать, на это и живут. А то бы давно уже с голоду переколели. А некоторым бывшим чертям так особенно повезло. Они женились на богатых и отлично живут. Многие из них даже занимаются адвокатурой, банковским делом, кто-то газеты издаёт и вообще они очень дельные и уважаемые люди! Я вот тоже начинаю подумывать в люди податься, а пока что вот в тараканах третий месяц…

Беликов – Ваше сиятельство, а как же сделать так, чтобы всё было, как прежде? Чтобы, по-старому вернуть? Чтобы и искушение было, и соблазн, и стезя, и возможность выбора между добром и злом? Как?

Анафем – Как, как… Никак! Бог его знает, как… Становитесь лучше, тогда мы и вернёмся. А пока, извините, нет… Кстати, Вас, Святополк Антонович, очень скоро ждёт серьёзное искушение. Извините, но я всё-таки чёрт! Не смог удержаться… От своей природы ведь не уйдёшь. И к нашему счастью, у вас, людей, ещё остались слабые места, которые не поддаются, так сказать, техническому прогрессу… Сказать Вам какое искушение? А? Сказать? А то, как бы чего не вышло!

Беликов – У меня, Ваше сиятельство, на все искушения - один метод борьбы с ними – молчу многозначительно. А если это не помогает, тогда к высшему начальству с докладом иду, мол, так и так, обнаружено искушение! Как прикажете поступить? И поступаю в соответствии с указанием.

Анафем – Ох, и хитёр же ты, титулярный советник Беликов! Ох, хитёр! Только боюсь, что с этим искушением тебе не справиться ни самому, ни с помощью начальства. Так что, готовься…

Беликов – Ваше сиятельство, сколько живу и ни разу не было ещё такого, чтобы я с собственным искушением не смог бы справиться! Не было такого!

Анафем – А теперь будет. Потому что Вы, Святополк Антонович, как не крути, а всё ж таки мужчина.

Беликов – Ну, это ещё доказать надо!

Анафем – Докажут! Не сомневайтесь…

Беликов - А я пол себе поменяю!

Анафем – Поздно, батенька, поздно. К сожалению, уже не успеете… Да и современный уровень медицины пока что этого не позволяет… А то, давайте к нам в тараканы! Я устрою! Правда, у них там Табели о рангах нет и первобытнообщинный строй, но в остальном - всё, как у людей…

Беликов – Нет. Мне, знаете ли, и здесь пока хорошо.

Анафем – Ну, ваше дело… Вам видней. Рад был знакомству, Святополк Антонович.

Беликов – Взаимно, Анафем Проклятьевич!

Анафем – Увидимся…. (уходит)

Беликов – Нет уж, лучше прощайте… Прощайте! В церковь надо бы сходить, причаститься да покаяться… Да за нечистую силу молебен заказать, а то, как бы чего не вышло… Не будет у нас порядка без чертей-то… Не будет!

Беликов забирается на кровать под глухим пологом. ЗТМ. Утро следующего дня. С опаской появляется Афанасий.

Афанасий – Это же чистое беззаконие вот так вот людей по ночам пугать! Человек может встал в два часа ночи по своему делу, а тут такое увидел, что даже забыл, зачем встал… Много уж их нынче развелось! Я в суд пойду жаловаться! У меня свояк там работает! Сторожем… Я этого дела так не оставлю! Пусть меры примут… Я только с виду такой здоровой, а на самом деле во мне давно живого места нет, одни органы… (Увидел таракана, замахнулся мухобойкой, но передумал) Нервно-кишечный трактат парализован, пищемарение хромает… Теперь, как только понюхаю какую-нибудь провизию, купленную в Охотном ряду, так сразу рвать тянет! А раньше всё ел… Кто же это такое было? Сидел здесь… А может, мне всё это приснилось, а я зря мучаюсь? Ну, не бывает говорящих тараканов! Ну вот, ей Богу, не бывает! Не говорят они по-русски… Я понимаю ещё в цирке, в каком-нибудь антракционе могут показать дрессированную блоху со львами…

Стук в дверь

Афанасий – Стучат… Иду, иду! Нет, не иду… Откроешь так вот без разрешения, а он опять пятиалтынный из жалования вычтет… Лучше спрошу. Стучат, Ваше благородие, прикажите двери открыть? Ваше благородие… Спит, не слышит. Ну и не буду открывать, а то, как бы чего не… Тьфу! Чокнешься тут со всем с этим! А вдруг это полиция! Или дворник долг мне принёс…

Открывает. Заходит Варенька.

Варя – Здравствуйте! Мы ваши новые соседи, только что приехали из Чернигова. Меня зовут Варвара Саввишна. Брат мой, учитель истории и географии будет работать здесь в гимназии. Узнала, что в этой квартире живёт учитель греческого языка и решила с ним познакомиться.

Афанасий – Нет его…

Варя - А Вас как зовут?

Афанасий – Афанасием…

Варя – А по отчеству?

Афанасий – Григорьичем…

Варя – Ну, вот, Афанасий Григорьевич, мы с вами и познакомились! Афанасий Григорьевич, Вы первый мужчина, с которым я познакомилась в этом городе! Причём, сама! Мне от этого даже неловко…А Вы здесь родились?

Афанасий – Нет. В Вологодской губернии…

Варя – Ой, я такая глупая в географии, что понятия не имею, где она находится, эта Вологодская губерния. Сегодня же спрошу у брата. Он у меня, ужас, сколько городов на память знает! Всю Российскую империю! А стран так ещё больше… Такой умница! Мы с ним часто по вечерам играем в такую игру. Я завязываю ему глаза, раскручиваю перед ним глобус, называю какую-нибудь страну, и он останавливает пальцем глобус как раз в нужном месте! Все удивляются такой его способности… Правда, это необыкновенно?

Афанасий – Ну-у…

Варя – Афанасий Григорьевич, а вы петь любите?

Афанасий – Трезвым?

Варя – Да всяким. Каким хотите…

Афанасий – Очень…

Незаметно из-за полога кровати вылезает Беликов. Смотрит на Варю.

Варя – А я так просто обожаю… У меня и мама хорошо поёт. Да у нас вся родня поющая. Бывало, как соберёмся все вместе, как запоём, так со всего Чернигова люди к нам идут слушать. Я тут недавно посчитала, сколько я песен знаю, так, больше пятисот получилось! Ужас! А Вы?

Афанасий – Что я?

Варя – Вы сколько песен знаете?

Афанасий – Одну… Не до конца.

Варя – Ну и что, что одну! Есть люди, которые вообще ни одной песни не знают. И ничего! Живут себе… А я так считаю, что каждый человек должен песни петь! Потому что душа человеческая без песен не может. Затоскует она и почернеет, а это плохо. Я Вас, Афанасий Григорьевич, ещё и другим песням научу. Нашим, малороссийским… А особенно я люблю петь по утрам! Когда солнышко ещё раннее. Когда день только начинается. Тогда и голос совсем по-другому звучит и ни одной фальшивой нотки. Только вот не знаю, как вы это воспринимать будете… Больно уж у меня голос громкий. А здесь, наверное, через стены всё слышно?

Афанасий – Нее… Не всё. Тут до Вас коллежский асессор Прихвостнев жил. Так вот они с женою всегда только шёпотом разговаривали. Даже, когда ругались! Слышно только что шипят друг на друга, как две змеи, а вот слов было не разобрать… Так что не всё слышно.

Варя – Поняла. Ну, тогда я потихоньку буду петь, как маленькая птичка… Тихо, тихо, чтобы Вас не побеспокоить. Ладно?

Беликов – Нет, отчего же! Пойте, как Вам нравится…

Варя – Ой, здравствуйте! А и я не заметила, когда Вы с улицы вошли!

Беликов – Я не вошёл. Я дома был…

Варя – Но вы так одеты… И вот Афанасий Григорьевич мне сказал, что Вас дома нет… А Вы, должно быть, куда-то собрались?

Беликов – Нет. Я никуда не собрался.

Афанасий – А он всегда так ходит... Он даже спит так, в галошах. Чтобы, как бы чего… Человек он такой…

Беликов – Что-то ты разговорился, Афанасий. Не к добру это... Смотри, а то, как бы чего не вышло. Ступай-ка отсюда, да принеси нам чаю. Простите, не имею чести знать Вас?

Варя – Меня зовут Варвара Саввишна. Мы с братом приехали сюда из...

Беликов – Я всё слышал... Позвольте и мне в свою очередь представиться – Беликов Святополк Антонович! Титулярный советник, учитель греческого языка и классической латыни.

Афанасий – «Когда я на почте служил ямщико-о-о-м…»

Беликов – Афанасий! Я что тебе сказал? Чаю принеси – мне и Варваре Саввишне.

Афанасий – А я Вам, Ваше благородие, господин Беликов, не Афанасий, а Афанасий Григорьич! Я, между прочим, к вашему сведению, в армии служил денщиком у самого секунд-майора Головомойкина! Слыхали поди о таком! Мы с ним Измаил штурмом брали! Оба… (уходит)

Беликов – Сейчас очень нелегко найти себе хорошего слугу, Варвара Саввишна… Вот поэтому и приходиться терпеть у себя дома денщика какого-то там секунд-майора Головомойкина. Неуправляемый человек. Думаю, что он опасен…

Варя – Да что Вы такое говорите! Чем же он может быть опасен? У него глаза добрые… И сам он такой забавный. Не ругайтесь на него, пожалуйста, Святополк Антонович. А вообще, у Вас такое редкое имя. Никогда такого не слыхала. И мне оно очень нравится… Оно какое-то древнее, словно из глубины веков… От него даже холодок где-то в груди… Наверное, латынь – это так трудно, Святополк Антонович? А мне нравится, когда трудно. Если захотеть, то, наверное, любой язык можно выучить! Говорили же раньше люди на латыни…

Беликов – Малороссийский язык своею нежностью и приятной звучностью напоминает древнегреческий.

Варя – А ещё мне очень нравиться готовить греческий салат.

Беликов – Вынужден признать, Варвара Саввишна, что у Вас хороший вкус и здравые размышления. К сожалению, это довольно редкое явление среди современных девушек. Я просто очень хорошо знаю их уровень, по крайней мере, тех, кого имею несчастье учить в гимназии. И у меня имеются сильные сомнения относительно перспективы их умственного развития. Читают они плохо, катастрофически мало, кругозор – ниже среднего, древние языки их не впечатляют, интересуются только исключительно вещами и молодыми людьми. В разговорах преобладают сплетни, зависть и нездоровые интересы…

Варя – Да помилуйте, Святополк Антонович! Что ж Вы так строго людей-то судите? Мы же все такие разные, непохожие друг на друга! Как же это можно обо всех одно мнение иметь?

Беликов – Своё мнение иметь не только можно, но и нужно. Гражданскую позицию ещё никто не отменял. Но вот Вы, к примеру, Варвара Саввишна, всем им – полная противоположность!

Варя – А вот тут-то Вы, Святополк Антонович, и ошибаетесь! Потому что я тоже, как и они, интересуюсь красивыми вещами, молодыми людьми, плохо знаю географию и совершенно не разбираюсь в политике и в экономике! Вот! Нет, ещё не всё… Посплетничать люблю! Как и все женщины.

Беликов – Позвольте с Вами не согласиться, Варвара Саввишна! Вот Вы - это совершенно другая материя!

Варя – Почему другая? С чего это Вы взяли? Я такая же, как и все.

Беликов – Нет! Вы не такая… Я ещё никогда никому такого не говорил, но Вы не такая. Вы другая… Вы лучше… Вы песни хорошо петь умеете…

Варя – Да Вы ж ещё не слышали ни одной, Святополк Антонович. А может Вам вовсе и не понравится, как я пою…

Заходит Афанасий. Несёт две чашки с чаем.

Афанасий - «Когда я на почте служил ямщико-о-о-м…» Угощайтесь, Варвара Саввишна! Вот Вам чай с настоящим абрикосовым вареньем! У одного китайца в Гостином дворе за полведра лягушек выменял. А вам, Ваше благородие, простой кипяток. Без сахара… Кончился сахар потому что…

Беликов – Да как это кончился? Ты что говоришь-то, Афанасий? Вчера вечером ещё целых три фунта было!

Афанасий – У Вас же ночью гость тут был… Вот Вы, наверное, с ним все эти три фунта и съели.

Беликов – Приснилось тебе всё! Не пейте, Варвара Саввишна, с этим вареньем чай. Не советую. Подозрительно оно… Может, этот китаец своё абрикосовое варенье тоже из лягушек делает. Как бы чего не вышло…

Варя – Спасибо за беспокойство, Святополк Антонович, но я по запаху и цвету способна и сама различить, из чего сделано это замечательное абрикосовое варенье… Спасибо, Афанасий Григорьевич.

Стук в дверь.

Беликов - Стой! Не открывай, Афанасий! Не открывай, говорю! Наверное, квартиры перепутали…. Так всегда бывает! Сейчас уйдут…. Постучат и уйдут. Подождать надо….

Варя – Подождите… Как это – не открывать? Почему не открывать-то, Святополк Антонович? Ведь кто-то же пришёл к Вам. Кому-то Вы нужны… Ведь это же не тюрьма, а жильё человеческое. Да мало ли зачем люди могут постучаться? Помощи попросить… Свою предложить.

Коваленко (за кулисами) – Варвара! Ты здесь? Варя!

Варя – Это мой брат! Верно, потерял меня уже… Лучше откройте, а не то он здесь все двери выломает. Он у меня такой…

Беликов – Афанасий, ну что ты встал? Иди, отпирай живее…

Заходит Коваленко Михаил Саввич.

Варя – Потерял меня, Мишук? Не бойся, я не маленькая, за себя постою. Я ж твоя сестра. Знакомьтесь, это брат мой родной – Михаил Саввич Коваленко! Душа буйная и неугомонная! И в тоже время – чистая и бескорыстная. Кого полюбит, так навсегда, а кого невзлюбит, тому не позавидую…

Коваленко – Здравствуйте! Значит, мы с Вами соседи? Тогда будем жить в мире и согласии, как соседям и положено. Хотя, честно признаюсь, со мною мало, кому удаётся общий язык найти. Скандалить сильно люблю… На людей кидаюсь. Потому что принципы свои уважаю и всегда отстаиваю.

Варя – Миша, ну, что ж ты на себя наговариваешь-то? Не верьте ему… Он шутит так. На самом деле он человек мягкий, добрый и сговорчивый…

Беликов - Беликов Святополк Антонович. Титулярный советник, учитель греческого языка и классической латыни и хозяин этой квартиры.

Варя – А это – Афанасий Григорьевич.

Беликов – Слуга мой.

Афанасий – Бывший денщик секунд-майора Головомойкина!

Коваленко – Вот и познакомились! Милости прошу теперь к нам в гости с ответным визитом. Хорошим людям мы всегда рады. Сестра моя готовить любит и умеет это делать очень даже недурно. Разносолов всяких там не обещаем, но вкусно будет, и голодными не останетесь. Посидим, выпьем за знакомство, песни попоём…

Афанасий - «Когда я на почте служил ямщико-о-о-м…»

Беликов – Афанасий!

Коваленко – А пока, с Вашего позволения мы откланиваемся. Идём с Варенькой на велосипедах кататься! Развлечение новое и нам обоим оно очень нравится! До свидания!

Беликов – Позвольте! Я не ослышался? Вы сказали, что Варвара Саввишна будет на велосипеде кататься?

Коваленко – Нет. Вы не ослышались. А что тут такого?

Беликов - При всех?

Коваленко – Не понял Вас… Что значит, при всех? А как же ещё иначе можно на велосипеде кататься, как не на улице и не при всех? Странный Вы однако… Или Вы предлагаете дома нам это делать?

Беликов – Я Вам ничего не предлагаю, господин Коваленко, а только спрашиваю. А разве преподавателям гимназии и женщинам прилично ездить на велосипеде?

Коваленко – А что же тут неприличного? Постойте, Вы это серьёзно или шутить изволите?

Беликов – В вопросах морали и нравственности я никогда не шучу! А то, как бы чего не вышло-с!

Коваленко – То есть, Вы хотите сказать, что катание на велосипедах – это с нашей стороны безнравственно и аморально?

Варя – Миша, перестань!

Коваленко – Не лезь, Варвара! Послушайте, господин Беликов, по-моему, гораздо безнравственнее совать свой нос, куда не следует. Вам-то от этого всего, какое дело? Однако вы конфликтный тип! Позвольте же нам самим решать, что и как нам делать. Без вашей помощи! Идём, Варвара!

Беликов – Я веду себя как вполне порядочный человек, господин Коваленко! Я давно служу, Вы же только начинаете службу, и я считаю долгом, как старший товарищ, предостеречь Вас. Катание на велосипеде – забава совершенно неприлична для воспитателя юношества!

Коваленко – Почему это?

Беликов – Да разве тут надо ещё объяснять, Михаил Саввич, разве это и так не понятно? Если учитель едет на велосипеде то, что же остаётся ученикам? Им остаётся только ходить на головах! И раз это не разрешено циркулярно, то и нельзя. Женщина или девушка на велосипеде – это ужасно!

Варя – Какие же Вы всё-таки оба! Было б из-за чего подымать весь этот сыр-бор. Каждый человек имеет право на собственное мнение. Но нельзя же быть такими категоричными! Миша, Святополк Антонович, помиритесь! Не хорошо это в первый день знакомства.

Коваленко – И не подумаю! Сначала, пусть он извинится!

Беликов – Не считаю это возможным по принципиальным соображениям.

Варя - До свидания, Святополк Антонович!

Афанасий - «Когда я на почте служил ямщико-о-о-м…»

Варя – До свидания и Вы, Афанасий Григорьевич!

Коваленко и Варя уходят. Пауза.

Афанасий – Что прикажите на ужин готовить? Рыбу?

Беликов - Да что хочешь… Всё равно мне. Всё равно… Ах, Анафем Проклятьевич, Анафем Проклятьевич… Тут ты прав оказался. Вот она – ахиллесова пята человечества! Здесь Вы из нас верёвки можете вить. Только не честно так... Не честно! Афанасий!

Афанасий – Чего?

Беликов – Чего, чего… Деревня вологодская! Сходи за Башмачкиным и приведи его сюда!

Афанасий – Не пойдёт он…

Беликов – Пойдёт. Скажи, что я ему за это пять рублей дам.

Афанасий – Я бы и за десять не пошёл…

Беликов – Чего?

Афанасий – Ничего… (уходит)

Беликов – Так… Где же они у меня лежат-то? Где? Столько уже времени с тех пор прошло… Немудрено и забыть, куда засунул. Кто бы мог подумать, что это юношеское баловство сейчас мне пригодиться может... Да это и не искушение вовсе. Я обета безбрачия не никому давал! Это, если можно так выразиться, естественный ход природных вещей… Отношения полов! Страсть! Этого пока что ещё никто не отменял!... Что же это я делаю-то, а? Прямо сумасшествие какое-то. Как бы чего не вышло… Ерунда! Да где же они лежат-то? Вот беда… Это даже и не соблазн! Это – Божеское провидение! Хотя, если честно, как же много ненужных, глупых браков совершается повсюду вокруг! Да, но без них и самих людей бы не было! Выродились бы… Врёшь ты всё, Анафем Проклятьевич! Врёшь!.. Вот они! Нашёл, слава Богу! Прочтёшь сейчас всё это и не поверишь, что сам писал. Покажется, что только в горячечном бреду сие сочинить и можно… Юн был, неопытен и жизнью не бит, потому и способен на такие излияние души. А сейчас вряд ли… Вряд ли. И захочу да не смогу так, как раньше…

Заходят Афанасий и Акакий Акакиевич. Башмачкин сильно пьян.

Беликов – А вот и Вы, Акакий Акакиевич! Как поживаете? Вы знаете, а я рад Вас видеть! Вот Вы, наверное, обиделись на меня за прошлый раз, слов мне тогда всяких злых наговорили, а я Вас простил. Взял, и простил! По-христиански простил… И даже готов Вам щёку свою подставить другую. Бейте!

Башмачкин – А я ведь, Антон Святополкович…

Беликов – Святополк Антонович!

Башмачкин – Ну да… Я и говорю Антополк Свинтонович, шинель-то свою того-с…

Афанасий – Сшили?

Башмачкин – Да-с. Сшил… Вчера вот только новую надел… Не зря такие деньги портному отдал. Удивительно как хорошо на мне сидела. Думал, умру от блаженства… Не шёл в ней, а казалось, над землёю летел. В облаках парил… Первый раз в своей жизни человеком себя почувствовал. Аж страшно от этого было. Шёл и от счастья плакал… Удержаться не мог. Не верил, что такое может быть! Я, Акакий Акакиевич Башмачкин, - и в новой шинели!

Беликов – И куница была?

Башмачкин – Была… И серебряные лапки под апплике были… И пуговицы с орлами… Всё было… (рыдает)

Беликов – Да что ж Вы плачете-то, Акакий Акакиевич? Странный вы, однако, всё-таки человек. Тут радоваться надо, а вы плачете! У меня к Вам просьбица есть одна маленькая… Совсем пустяшная. Поможете мне, я Вам пять рублей за это дам. Вы слышите меня?

Башмачкин – Слышу… Что за просьбица?

Беликов – Смешно сказать… Есть тут у меня стихири лирические… Так, ничего серьёзного. Кровь, любовь, морковь, не прекословь… Прозу рифмою облагородил по молодости своих лет. Перепишите мне, пожалуйста, одно из них к завтрему. Пожалуй, вот это… Перепишите, Акакий Акакиевич? Для меня это очень, очень важно!

Башмачкин – А я, когда мимо Исаакия проходил вчера в своей новой шинели, так одна интересная дама, впервые в жизни моей, так на меня посмотрела, что меня даже покачнуло… Так мне от этого её взгляда хорошо стало. И сердце заныло вдруг так сладко, сладко…

Беликов – Ах, Вы Дон Жуан! Да теперь на Вас всегда так женщины смотреть будут! Каждый день! Не будете знать, куда от них деваться… Вы просьбу мою поняли, Акакий Акакиевич?

Башмачкин – Понял… К завтрему исполню.

Беликов – Спасибо! Вот Вам три рубля задатка. Вы уж постарайтесь, Акакий Акакиевич, с вензелями чтобы, с эмоцией…

Башмачкин – А ведь меня, Афанасий, ограбили вчера. И шинель мою новую того… Забрали…

Афанасий – Как забрали?!

Башмачкин – А вот так… Избили, раздели и в одном исподнем отпустили на потеху… Я когда до дому-то добрался, так сразу удавиться хотел…

Беликов – А я ведь Вас, Акакий Акакиевич, предупреждал, как бы чего не вышло! Предупреждал! Говорил Вам - откажитесь от куницы! Не послушались Вы меня, вот теперь и расхлёбывайте… Вы в полицию-то сходите в старой своей шинельке и заявление напишите, что, мол, ограбили Вас какие-то злодеи. Они их живо отыщут… Вы их хоть запомнили?

Башмачкин – Нет…

Беликов – Найдут, найдут! Шинель-то вряд ли, а их найдут, не сомневайтесь… Со стихотворением-то моим Вы уж постарайтесь, Акакий Акакиевич! Душу свою вложите в мои рифмы, чтобы, так сказать, воодушевление произошло и изящество от строк… С душою чтоб…

Башмачкин – Нету у меня больше души… И не было никогда. Конченый теперь я человек, Афанасий… Конченый… Прощайте. (Уходит)

Афанасий – Может, за доктором сбегать, Ваше благородие? Не ровён час руки на себя наложит человек…

Беликов – Не наложит… Из-за чего? Из-за какой-то там шинели! Эдак у нас давно бы уже все титулярные советники перевелись… Ты вот что, Афанасий, с вечера хорошо почисти моё пальто, шляпу, зонтик, а галоши смажь вазелином! Вот тебе деньги, купишь завтра утром букет цветов. Розы покупай… Белые… Сильно дорогие не бери. Где-то у меня тут одеколон был хороший… Флёрдоранж… Вот он! Это почему флакон-то пустой?! Там же ещё больше половины было! Сознавайся, подлец, твоя работа? Ты выпил?

Афанасий – Не пил я его…

Беликов – А куда же он тогда делся? А? Сам испарился?

Афанасий - «Когда я на почте служил ямщико-о-о-м…» Уволюсь!

Беликов – Чёрт с тобой! Купи тогда мне завтра одеколон с запахом гелиотропа. Да смотри не перепутай! (Начинает раздеваться)

Афанасий – Вы завтра, Ваше благородие, в гости к Коваленкам извиняться пойдёте или Варваре Саввишне предложение делать?

Беликов – Не твоего ума дело.

Афанасий - В калошах и с зонтиком пойдёте?

Беликов – Да. А что?

Афанасий – Ничего… Просто. Много уж их нынче развелось! Вы ж, Ваше благородие, петь не любите… Ни одной песни не знаете, а туда же…(уходит)

Беликов (продолжая раздеваться) – В жизни это не главное… Я много чего не умею, так что с того? Торжествуйте, Анафем Проклятьевич! Прошлись по мне искушением своим. Варвара Саввишна по-настоящему мне сильно нравится. Лет мне уже пятый десяток пошёл, и я знаю, жениться необходимо каждому человеку… Но… Всё это, знаете ли, произошло как-то вдруг… Чтобы потом чего не вышло. И, признаться, я боюсь: у брата её какой-то странный образ мыслей, рассуждает он как-то, знаете ли, странно, а у неё характер очень бойкий. Женишься, а потом, чего доброго, попадёшь в какую-нибудь историю и выпутывайся из неё… Как бы чего не вышло… Как же это мне неудобно без одежды-то! Беззащитно и страшно голому-то… Любой обидеть сможет. Но пальто надо почистить. Просто необходимо… Вчера возвращался из гимназии, глядь, собачонка какая-то задрипанная у парапета Крюкова канала стоит и гадит. Я на неё – пошла, мол, отсюда, зараза! А тут подходит двухметровый лакей и на меня – мол, что это Вы собачку генерала Пузырёва беспокоите, от дела отвлекаете? Я, конечно, извиняться начал, расшаркиваться перед собачкой этой, поскальзываюсь на её дерьме и всё пальто изгваздал в экскрементах… На этом месте, оказывается, только знатные собачки нужду справляют… Спать пора… Спокойной ночи, Анафем Проклятьевич… Спасибо Вам за всё… Нет! Нет, нет, нет… Всё ж таки, торопиться я не буду! А то, как бы чего не вышло. Пойду к ним через месяц. Надо хорошенько подумать. Женитьба – шаг серьёзный, надо сначала взвесить предстоящие обязанности, ответственность… Песенку, опять же, какую-нибудь выучить… Ля-ля-ля-ля… Спать, спать, спать…. (уходит)

Сон Святополка Антоновича Беликова.

Появляется Афанасий с топором в руке, он тащит Варю. Та пытается вырваться.

Афанасий - Что, вошь кредитная, не нравится? Не нравится тебе? Много уж их нынче развелось! А что тебе нравится? А? Людей процентами душить? По миру их пускать нищими? В долговую яму тебе нравится их сажать? Да? Говори! Ссудишь денежки бедному человеку, а потом в десять раз больше у него заберёшь! Всё ваше кровососное племя истребить надо! Вот этим топором справедливость самолично восстановлю за всех загубленных тобою заёмщиков!

Варя - (начинает петь по-украински)

Афанасий - А-а! Ты ещё песни петь будешь! Весело тебе, да? Да я и сам спеть могу! «Когда я на почте служил ямщико-о-о-м…»

Появляется Беликов в одном исподнем, но в чёрных очках.

Беликов – Ты, что же это делаешь, Афанасий! А ну, опусти топор, мерзавец!

Афанасий – Не опущу, Ваше благородие! Не опущу! Рука сама не опускается! Это ж – старуха-процентщица со Средне Подьяческой улицы! Та самая! Живая! А говорили, что убили её… А она живая! Видать, откупилась чужими деньгами… Такие всегда откупятся! Отойдите в сторонку, Ваше благородие, отойдите! А не то Вас зашибу ненароком… Я по серьёзному сейчас, я за справедливость! А то, как бы чего не вышло! Зря, что ли у Вас топор дома всегда лежит?

Беликов – Идиот! Какая ж это тебе старуха-процентщица! Глаза-то свои разуй пошире! Это ж соседка наша!

Варя – Святополк Антонович, Вы спасёте меня?

Беликов – Варвара Саввишна, честно скажу, никогда никого не спасал, а Вас спасу!

Варя – Святополк Антонович, а я ведь тогда полюблю Вас за это на всю жизнь! Полюблю такой любовью, о которой любой мужчина только мечтать смеет! Не боитесь?

Афанасий – Ваше благородие, Христом Богом Вас прошу, сдайте немного в сторону, чтоб мне сподручнее было… И чтоб она долго не мучилась. А то, как бы чего…

Беликов – Не боюсь! Раньше б испугался, а сейчас не боюсь! Я Вас, Варвара Саввишна, каждый день на руках носить буду! Можно?

Варя – Носите…

Беликов - Я Вами дышать буду, буду смотреть на Вас и никогда не нагляжусь! Я ведь только сейчас понял, что жить без вас не смогу! С тоски помру!

Варя – А Вы не обманываете меня, Святополк Антонович? Ведь если Вы меня обманите, я тогда совсем никому верить не смогу. За постылого выйду… Без любви! А без любви-то жить так страшно!

Появляется Анафем Проклятьевич.

Беликов – Не обману! Богом клянусь, не обману! Милая, милая, милая…

Анафем – Бог-то тут причём? Чуть что, так сразу Бог! Можно подумать, что нечистая сила уже и ничего хорошего сделать не может? Мне спасибо надо сказать…

Афанасий – Ваше благородие, да Вы никак ни в себе… Что ж Вы такие раздетые ходите? Эдак Вас любой обидеть сможет… Вы ж беззащитны… Наденьте на себя пальтишко-то своё да галошки… А то, как бы чего не вышло…

Беликов – Помолчи!

Афанасий – Да не могу я молчать!

Анафем – Тебе же русским языком велели помолчать. Мне повторить?

Афанасий – Не надо!

Варя – Святополк Антонович, а Вы можете, как все ходить?

Беликов – Как все?

Варя - Ну, чтобы без галош и зонтика…

Афанасий – Я не знаю…

Анафем – Он не знает…

Варя – Тогда я тоже буду ходить, как и Вы - в галошах и с зонтиком…

Анафем – Это лишнее…

Беликов – Варенька…

Анафем – Святополк Антонович, Вы сильно-то не усердствуйте. Это ж всего лишь навсего соблазн. Миф! Мираж! Фэнтэзи! Проверка связи…

Беликов – А я ведь, пожалуй, сделаю, как вы хотите, Варвара Саввишна! Чтобы, как все - без галош, без зонтика, без перчаток! Чтобы можно было дышать!

Варя – Дайте-ка я Вас за это, Святополк Антонович, расцелую! Слава Богу!

Анафем – Ну, это просто чёрт знает что!

Затемнение.

В комнате у Коваленков.

Коваленко – И знаешь, Варенька, что я сказал директору гимназии?

Варя – Ох, Мишук! Ничего хорошего ты ему сказать не мог.

Коваленко – Ты права, Варвара! Я ему сказал – не понимаю, как Вы перевариваете этого фискала, эту мерзкую рожу!

Варя – Что ж ты так кричишь, Миша! Здесь же стены фанерные, слышно всё! Нехорошо это…

Коваленко – Ничего, пусть правду о себе послушает. Я ему всё это и в глаза выскажу! Атмосфера в гимназии из-за него - удушающая, поганая! Не храм науки, а управа благочиния и кислятиной воняет, как в полицейской будке! Все ходят с оглядкой, как бы господин Беликов чего плохого про них не подумал да начальству не доложил! Его даже директор боится – бледнеет и заикаться начинает! Тьфу! Про учителей и говорить нечего! Вот как так можно? И это при том, что учителя наши народ всё мыслящий, глубоко порядочный, воспитанный на Тургеневе и Щедрине, однако же, этот человечек, который ходит во все времена года в калошах и с зонтиком, держит в руках всю гимназию! При нём бояться громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, бояться помогать бедным, учить грамоте… Чёрт знает что!

Варя – Все мы не без недостатков…

Коваленко – Не защищай его, Варвара. Он этого не заслуживает… Постой, он что, тебе нравится?!

Варя – Ну, почему именно сразу нравится? Я этого не говорила. Мы видимся со Святополком Антоновичем иногда возле дома… Со мною он мил, даже интересен и, как женщина я понимаю, что я ему не безразлична. И даже больше, чем просто небезразлична…

Коваленко – Та-а-ак… Продолжай, сестрица.

Варя – Он, конечно, немного странный, но пойми, Мишук, мне уже давно не двадцать. Приходиться задумываться о будущем… И почему я должна отталкивать от себя человека, только потому, что он тебе не нравится? У меня тоже есть представления…

Коваленко – Мне не нравится?! Да он никому не нравится! Как он тебе-то может нравиться?! Ты что, не веришь мне? Выкинь эти мысли из своей головы! Варя, ты моя сестра! Я несу за тебя ответственность перед людьми и Богом!

Варя – Ну что ты так раскипятился, Мишук? Ну, не будь таким смешным. Ничего ещё не произошло, а ты уже мечешь громы и молнии. Если ты будешь так нервничать, у тебя опять подымется давление и начнутся головные боли. Всё, я пошла в бакалейную лавку. Такого бунтаря, как ты надо много кормить! И учти, что на это уходит почти всё моё свободное время… Из-за тебя я не развиваюсь! Цени это, братец!

Варя уходит.

Коваленко – Ещё чего мне не хватало! Этакого монстра себе в зятья! Да я скорее преступление совершу, чем позволю такому пауку с Варенькой под венец пойти! Однако, как же это всё неприятно… Кто этих женщин только поймёт. Не поддаётся это никакой мужской логике…

Стук в дверь.

Коваленко – Войдите! Не заперто!

Заходит Беликов. В руках – засохший букет белых роз.

Беликов – Здравствуйте, господин Коваленко! Как это Вы с незапертыми дверями жить можете? Это довольно легкомысленно. Как бы чего не…

Коваленко – А-а, это вы, господин Беликов… С собственных похорон изволите идти с таким букетиком?

Беликов – Я не к Вам пришёл, а к Варваре Саввишне. Она дома?

Коваленко – Нет её… А позвольте поинтересоваться, зачем это Вам моя сестра понадобилась?

Беликов – Варвара Саввишна нужна мне конфиденциально.

Коваленко – Да-а? И что же такого конфиденциального от меня Вы хотите ей сообщить? Но предупреждаю Вас, у Вареньки от меня секретов нет. И она ничего не сделает без моего согласия!

Беликов – Варвара Саввишна, не Ваша собственность и не нуждается в Вашей опеке. Она вправе сама решать, как ей поступать.

Коваленко – Вправе, но только не в Вашем случае! Хватит ходить вокруг да около! Если Вы, господин Беликов, имеете какие-либо виды на мою сестру – забудьте её! Этого никогда не будет!

Беликов – Это не Вам решать. Не Вам! Я, между прочим, веду себя, как вполне порядочный человек, в отличие от Вас.

Коваленко – Да? И в чём же это ваша порядочность выражается, скажите на милость? В том, что Вы забором от всего мира отгородились? В том, что вы живёте, как крот в норе? Как человек в футляре?

Беликов – Предостерегаю Вас, Михаил Саввич. Вы – человек молодой, у Вас впереди будущее, надо вести себя хорошо, очень хорошо, вы же манкируете, ох, как манкируете! Вы ходите в вышитой сорочке, постоянно на улице с какими-то книгами, и ещё и велосипед! О том, что вы катаетесь на велосипеде, подбиваете к этому Варвару Саввишну, узнает директор, потом дойдёт до попечителя…

Коваленко – То, что я и сестра катаемся на велосипеде, никому нет до этого дела! А кто будет вмешиваться в мои домашние и семейные дела, того я пошлю к чертям собачьим!

Беликов - Если Вы говорите со мной таким тоном, то я не могу более продолжать общение! И прошу Вас никогда так не выражаться в моём присутствии о начальниках! Вы должны с уважением относиться к властям!

Коваленко – Ничего дурного о властях я не сказал. Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я честный человек и с таким господином, как Вы, не желаю разговаривать! Я не люблю фискалов.

Беликов – Можете говорит, что Вам угодно. Я должен только предупредить Вас: быть может, нас слышал кто-нибудь, и, чтобы не перетолковали нашего разговора и чего-нибудь не вышло, я должен буду доложить господину директору содержание нашего разговора… В главных чертах. Я обязан это сделать!

Коваленко – Что!? Доложить? Тогда ступай, докладывай!

Коваленко с силой толкает Святополка Антоновича. Тот валится, сшибая стулья. В этот момент заходят Варя и Ольга Никитична и всё это видят. Варя, не сдержавшись, смеётся.

Беликов – Что Вы делаете?! Вы, Варвара Саввишна, изволите смеяться надо мною? Неужели Вам это так смешно?

Варя – Простите меня, пожалуйста, Святополк Антонович… Я не хотела. Так получилось… Хахаха! Но Вы так смешно упали. Вы в одну сторону, калоши и зонт в другую… Хахаха… Как вспомню, не могу удержаться… У Вас, Святополк Антонович, кажется, очки сломались… Вот они. Возьмите…

Беликов – Можете оставить их себе… Я сейчас очки себе сломал, а Вы сломали мне гораздо большее… Прощайте. Я открыт, я открыт, я открыт, я полуоткрыт! Я полуприкрыт! Я просто крыт! Я суперкрыт… Я крыт, я крыт, я крыт, я крот, я крут…

Беликов уходит. ЗТМ.

На лавке лежит одежда Беликова: пальто, брюки, обувь с калошами, шляпа, зонт, очки, перчатки. Одежда повторяет форму тела своего хозяина, но самого его там нет. Выходят все действующие лица спектакля.

Афанасий – Вот только ещё вчера вечером тут сидел… Куда делся не знаю. Я ж говорю, в этой квартире всё исчезает! Много уж их нынче развелось! «Когда я на почте служил ямщико-о-о-м…» Теперь уже точно уволюсь…

Башмачкин – А я вот месяц назад стих его переписывал… Видимо, он его хотел какой-то даме преподнести. Удивительно, но стихотворение это было красоты необычайной. Трогательно, трепетно, нежно и очень глубоко… А может, оно и не его было вовсе…

Племянникова – Нет… Я думаю, что это было его стихотворение. По-своему, он был очень талантлив. Просто возле него в нужный момент не оказалось любящей женщины. Мужчин нельзя оставлять так долго одних. Это очень вредно для их психики...

Перегноев – Он был святой человек. Святой! Если б не господин Беликов, я бы так и продолжал обманывать людей за десять рублей! Никакой я не ветеринар и никогда им не был. Зато сейчас я ставлю спектакли в Императорских театрах. Оказывается, это гораздо проще, чем лечить свиней… Скоро у меня родится ребёнок. Если это будет мальчик – я назову его Святополк Антонович… А если девочка… То тоже будет – Святополк Антонович!

Ананасов – Он был счастливым человеком! Всегда один и всегда полная независимость. И при этом абсолютная уверенность в собственной правоте. Он только делал вид, что рефлексирует. На самом деле - это была скала, о которую разбивалось всё слабое и жалкое. Дайте мне его одежду, я буду ходатайствовать об открытии музея его имени!

Ананасова – Я думаю, что такие люди тоже имеют право на существование. Они заставляют других держать удар и не расслабляться. Это – гигиена человеческих отношений. Всегда надо помнить о чистоте. Во всём! Жалко, что он был не женщиной…

Варя – Когда хотел, он мог быть тактичным, обаятельным и деликатным. И у него это получалось так естественно… Один раз он при мне снял свои чёрные очки и я увидела его глаза. Они были удивительного цвета, ярко синие! Как утреннее небо… Первый раз в жизни я видела такие глаза! Не знаю, почему он их прятал…

Коваленко - Я не знаю, что мне сказать… Я понимаю, что был косвенной причиной его смерти. Видимо, он действительно любил мою сестру по-настоящему… Это, конечно, во многом его извиняет и оправдывает. Хотя…

Анафем (апарт) – Ну, наконец-то, я вижу нормальных людей! Я счастлив! У меня появилась маленькая надежда на возвращение! Находятся люди, которые могут оправдать зло через добро. Это именно то, что нам нужно! Нет тотального зла, есть простой выбор. Господина Беликова нам уже не вернуть, но, уважаемые господа, помните, что тараканы – насекомые двуполые! Вы понимаете меня? А? Надеюсь, что понимаете! Святополк Антонович! Ваш выход!!!

Через сцену пробегает таракан, останавливается. Это Святополк Антонович Беликов. Афанасий кидается на него с топором.

Афанасий – Ах, ты ганибал проклятый! На, вот тебе! На! Получай, тараканье семя! Бегают тут среди людей… Как бы чего не вышло!

К О Н Е Ц

genekellyb60@mail.ru