Александр Володин

Графоман

В одном действии

М о к и н. Этот минный налет сказался на всей моей жизни. Рядом со мной лежал солдат. В спине его была воронка — аккуратная, небольшая, от мелкой мины. Целиком в этом солдате и разорвалась. И было тихо. Разрывы видны, а не слышно. Вот с этой контузией я и попал в госпиталь. Там мне стало казаться, что главными людьми на войне были те, кто мог остановить кровь, вынуть осколок, зашить, вернуть здоровым на фронт или отправить в тыл. Тогда я и решил посвятить свою жизнь медицине. Прошли годы, я поступил в медицинский институт. Но во время первого же занятия в анатомичке случилось нелепое и неожиданное. Может быть, оттого что навидался в войну. Я вдруг потерял сознание. Вот так, потерял... Пришлось оставить институт. После чего мне, собственно, все равно было, к чему приткнуться, куда определиться. Главное, еще одна напасть: все сильнее портился слух — последствие контузии. Теперь, особенно когда волнуюсь, слышу совсем неважно. Можно носить слуховой аппарат, но я избегаю, чтобы не смущать собеседников. Словом, годы, когда все было впереди, сменились годами, когда многое стало уже невозможно.

Друзей моей юности нет,

их годы войны помололи.

Они в поле боя и боли,

а я в поле бега от бед.

Но сейчас главная проблема не в моих сложностях, а в дочке.

Вот сейчас они с матерью в расчете, что я все равно не услышу, говорят именно об этом. Не учитывают, что слышу-то я плохо, но понимаю все. Дело в том, что моя дочь любит женатого человека. «Я его внебрачная жена», — шутит она. Этот человек — городской художник. Для города он рисует афиши и диаграммы, а для души — что-то спорное и острое.

Как-то удостоил меня то ли шутки, то ли откровенности:        «Я иногда мечтаю:   вот я

выхожу, и меня приветствуют полки. Полки солдат или полки интеллигенции — все равно». Вот кого любит моя дочь.

Девушка не спит, не спит, не спит,

полюбила злого чудака.

Неудачник, люмпен, эрудит

и, возможно, тронутый слегка.

Он читает старые стихи,

о самоубийстве говорит,

у него глаза тихи, тихи,

он немолод и небрит, небрит.

Некогда любовь его сожгла,

у него в груди зола, зола,

под глазами у него круги, з

а спиною у него враги.

Девушка в тоске, в беде, в бреду

полюбила на свою беду,

не за то, что тенор или бас,

а за то, что не похож на нас...

А вчера он пригласил меня зайти.

Беспорядок, за который обычно просят прощения, здесь заявляет о себе открыто и смело. Немытая посуда составлена повсюду, где для этого есть место. Предметы непонятного назначения торчат, лежат, стоят, свисают с потолка.

Познакомил меня со своей женой. Она держится надменно по причине высокого роста. Меня усадили. Поставили на стол бутылку вина, специально для меня. Ни он, ни она не пили вообще. А я пил, и они с интересом смотрели на то, как я пью, и вовремя подливали в лиловый бокал.

Она казалась вытянутой в длину — все, что свойственно женщине, у нее имелось, но. только разделенное большим расстоянием, чем обычно.

«Знает она или не знает? — думал я. — А он знает, что я все знаю, или не знает?» Они разговаривали как бы друг с другом, но в сущности для меня, чтобы я тоже мог принять участие в разговоре.

Художник. Мы научились говорить в искусстве от имени народа, от имени молодежи, но разучились говорить от своего имени.

М о к и н. Я кивал.

Жена художника. В жизни часто симулируют болезни, в искусстве же все наоборот — симулируют здоровье.

М о к и н. Нас здесь было трое особенных. Потому что всякий, кто был с ними, автоматически становился особенным. А не хочу ли я посмотреть его работы? Конечно, хочу! Как я не сообразил сказать, что хочу! Я просто не решился — я думал, может быть, он не любит этого. Мы долго втроем стояли перед картиной, где было изображено что-то черно-лилово-оранжевое, и я думал только о том, в каких выражениях следует хвалить эту картину. Чем дольше мы стояли молча, тем более я тупел.

— Очень интересно, — сказал я художнику.

Художник. Нет, правда? Вам действительно нравится?

М о к и н. Очень.

Художник. А что именно вам нравится здесь? Потому что я-то как раз не слишком ее люблю.

Мокин. Когда мне нравится, я не могу анализировать.

Художник. Нет, а все-таки?

Жена художника. Что ты пристаешь! Он правильно сказал!

Мокин. С каждой следующей картиной мое положение становилось все сложнее. Мнение надо было разнообразить, а я не мог, я погибал. «Прекрасно», — говорил я. «Вот это мне очень нравится», — говорил я. Но ему было мало — он выяснял, что именно нравится и почему. И я изощрялся. У меня маленький запас слов, это вымогательство, наконец!

Жена художника. Искусство всегда нарушает нормы. Но лучше в малом нарушить нормы сильно, чем в большом чуть- чуть.

Художник. Некоторые считают так: нельзя пройти, так я переползу.

Жена художника. А в искусстве так не получается, можно только перелететь.

Мокин. «Как слаженна их жизнь, как они подходят друг другу во всем, как дружно отличаются от остальных!» — думал я. А моя дочка — какое это случайное, необязательное для этого человека!

Нас было трое здесь, понимающих то, что другим не дано, отвергающих то, что для зсех бесспорно. Попал в элиту.

Эта элита

признает мадонну Литта.

А для элиты той

Литта — звук пустой.

Она ценит, однако,

Кафку и Пастернака.

Сколько разных элит!

Больше, чем простофиль.

Этот — космополит, этот — славянофил.

Эти — по шашлыкам,

те — по средним векам,

по уральским скитам,

по сиамским котам.

И простые смертные

в пиджаках вчерашних,

так смешно заметные

в их рядах калашных...

Между сытыми, мытыми

извиваюсь элитами.

Свою линию гну:

не попасть ни в одну.

Вернувшись домой, я спросил Галину:

— Известно ли тебе, что происходит с нашей дочерью?

Галина Петровна. Что ты имеешь в виду?

Мокин. Ты знаешь. Но почему-то решила устраниться.

Галина Петровна. Так это я устранилась? Мне-то казалось, что это ты устранился от всего, что касается семьи.

Мокин. Вернее было бы сказать, что ты меня устранила.

Галина Петровна. Я тебя устранила?

Мокин. Тебе нравится создавать впечатление, что я не имею никакого значения ни для тебя, ни для дочери, собственно, ни для кого.

Галина Петровна. Начинается.

Мокин. Не начинается, а продолжается. Когда на Первое мая я захотел почитать вслух Блока, ты закатила совершенно непонятный скандал, чтобы я не смел этого делать. Почему?

Галина Петровна. Потому что всем было уже не до Блока — люди выпили. Мокин. Нет, не потому. А потому, что я не должен иметь самостоятельного значения в глазах твоих знакомых. Все — ты. Я — ничего. Ты — большой человек, у тебя вызовы на дом, у тебя дежурство в больнице, и дочь — большой человек, у нее занятия, заочный институт в Калинине! А я бегаю на рынок, я убираюсь в квартире, скоро буду стирать белье.

Галина Петровна. А почему бы тебе и не сходить на рынок, если у тебя есть свободное время? В Англии мужчины не считают зазорным...

Мокин. Вот так наши ссоры оканчиваются далеко от того места, с которого начались.

...Иногда мне кажется, что это там, наверху, все продолжаются препирательства между сущностью жизни и суетностью ее. И в который уже раз одерживает верх оголтелая проза.

Человек начинает жить своей единственной, огромной жизнью. А потом оказывается, что он живет в периферийном городке и работает инженером по технике безопасности, да еще в таком учреждении, где должность эта смешна. В конструкторском бюро. Здесь проектируют и чертят, и главная опасность — уколоться ножкой циркуля или порезать палец, очиняя карандаш. Шучу. Но отчасти.

А вот моя жена — знаменитый в городе врач, всем нужна, все зовут ее в гости, все говорят с ней о своем здоровье, ей преподносят подарки, и она давно перестала от них отказываться.

Встреча Нового года была отмечена ее торжеством и моим постыдищем. Как мне в голову могла прийти идея привести ее в это мое учреждение на праздничный вечер! Ее ласкали и облизывали, мне пожимали руку. Крепко и даже смущенно. Я не сразу понял, почему смущенно. Понял, когда начался праздничный капустник. Такой смелый был, такой смешной! И разящим острием направлен непосредственно в мой адрес. Жена умирала со смеху. Все умирали со смеху. Я тоже умирал со смеху.

Хуже сплю, больше пью.

Реже женщин домой провожаю.

Перестал от друзей

возвращаться под утро домой.

Что такое со мной?

Что такое со мной?

Я не знаю!

Я такой же как был!

Я такой же как был!

Я такой!..

Стихи я начал сочинять в ранней юности. И до сих пор не могу остановиться. Примерно полгода назад я решился: перепечатал на служебной машинке несколько стихотворений и разослал в московские журналы.

В ответ получил много полезных советов. Одни советовали читать Пушкина, другие советовали читать Превера. Все озабочены тем, чтобы я читал, а не писал.

Будущего громы и тревоги.

Будущего горные дороги.

Будущего кроткие веленья —

наши первые стихотворенья.

Славой не увенчанные битвы.

Неба не достигшие молитвы.

Тайные обиды и грехи —

поздние, ненужные стихи...

И вдруг! Одно стихотворение опубликовал журнал «Молодой колхозник». Смешно. А затем пришло письмо из Таганрога от читательницы этого журнала. Единственный отклик на единственный стих. Но письмо сказалось неглупым. Просто поблагодарила за стихи и разрешила не отвечать. Любопытно, что за человек. Вероятно, пишет не мне одному, просто способ общения с интересными людьми. Но значит, и я показался ей интересным? И обратный адрес все же написала. Ответил. Дал понять, что напечатанные стихи как раз худшее из всего, что у меня есть, а так-то я пишу совершенно иначе, надеюсь, она понимает....

Она понимала. Судя по ее второму письму.

Голос незнакомки. Пусть вас никогда не обижают. Я об этом сейчас пишу, потому что сама нахожусь в обиженном состоянии. Если бы можно, я стала бы таким специальным громоотводом, который отводил бы от вас неприятности и обиды. Но даже очень желая, ничего невозможно сделать для другого человека. Глупо и неправильно.

М о к и н. Представилась женщина неброская, и жизнь ее, видимо, не безоблачна. Едва ли разбрасывается такими письмами, .зря я на нее погрешил.

Вопрос о дочери по-прежнему висит в воздухе. Решил поговорить с супругой.

— И все же надо как-то воздействовать на нашу дочь.

Галина Петровна. Ты считаешь?

М о к и н. Тебя не смущает, что он женатый человек?

Галина Петровна. Нисколько.

М о к и н. Все шуточки.

Галина Петровна. Все шуточки.

М о к и д. Мы говорим о нашей дочери, которая стала любовницей женатого авангардиста-плакатиста.

Галина Петровна. Какое значение имеет его манера рисовать?

М о к и н. У него и помимо того немало, не знаю, как сказать... странностей.

Галина Петровна. Положим, что касается странностей, ты любому дашь фору.

М о к и н. Когда наши отношения стали похожи на старую громоздкую мебель? Когда у нее появились свои особые друзья? Как это повелось, что она отправляется к ним, а я остаюсь дома? Считается, что я люблю побыть в одиночестве.

Все отправились в гости.

Дружно сидят в гостях.

Там произносят тосты,

там подлецов костят.

Ко мне проникают запахи,

бокалов глухие звоны.

Сижу одинокий, запертый

у черного телефона.

Небритый сижу, опущенный,

кручу номера без проку.

Пушкин уехал к Пущину,

Брюсов уехал к Блоку,

Петрарка ушел к Лауре,

Боярский пошел к Пугачевой,

там пляшут, поют и курят,

там выпьют — нальют по новой.

Безмолвны восток и запад.

Зови, проклиная, кричи!..

Я сам себя в доме запер

И сам проглотил ключи.

Может быть, наши отношения стали такими, потому что мы никогда не были на равных. С тех пор как я потерял сознание в анатомичке, Галина давала советы, старалась помочь мне справиться с этим, но ничего не вышло. Так одни становятся людьми, навсегда уверенными в себе, а другие — навсегда неуверенными в себе.

Черт дернул посмотреть в окно.

Моя дочь и ее необыкновенный друг куда-то деловито шли. Ни остановить, ни предостеречь, ни обругать. В первый раз ничем не могу ей помочь. Куда там, сам себе не могу помочь. Я достал из буфета деньги и пошел в ресторан «Березка». Забрался в угол, заказал побольше водки, поменьше закуски. Официантка поняла меня.

По пути в раздаточную она бросила пятачок в музыкальный автомат. Пластинка

перевернулась, легка, и зазвучала песенка. Зашли дружинники с красными повязками на рукавах и, подмигивая знакомым, тоже направились в раздаточную, как будто намеревались там совершить нечто общественно полезное.

Пластинка в музыкальном автоматике кончилась, и официантка подошла к столику, за которым, скульптурно улыбаясь, сидел слесарь из нашего КБ.

Официантка. Ну, ты слышал?

Слесарь. Что?

М о к и н. Слесарь не слушал песенку, потому что был занят своей улыбкой...

Девочка и мальчик лет по восемнадцати заказывали коньяк, чтобы не пасть в собственных глазах.

Официантка. Закусывать будете?

Мальчик (смущенно). Салат.

М о к и н. Не взглянув на них, официантка пошла за бутылкой. Позже сочинилось:

Сидите, милые, не бойтесь,

официанток не робейте.

У них обычные заботы,

у некоторых дома дети.

Вы перед ними не пасуйте,

меню читайте, не стыдясь.

У них лишь вид такой, по сути

они ничем не лучше вас.

Просительно не улыбайтесь

и веселитесь без помех.

Стеснительные, не стесняйтесь,

как я, дурак, стесняюсь всех.

Пластинка кончилась, и официантка подсела к слесарю,.

Официантка. Коль, слова слышал?

Слесарь. Какие слова?

Официантка. Ну, в песне. Что она ему говорит. «Уйди, но только не теперь». Слесарь. А он что, ушел?

М о к и н. Что же вы не слушаете... Она же для вас ставит.

Официантка. Гражданин, что вам здесь? Коль, он что?

Слесарь. Это наш, с работы. Кстати, принеси нам с его столика.

Официантка. Не много тебе?..

Слесарь. Не будем обсуждать!

Официантка (принесла). Может, хватит? (Мокину.) Ему вредно.

Слесарь. Дай поговорить с человеком.

Официантка исчезла.

Понял?

М о к и н. Не понял.

Слесарь. Потому что ты не можешь себя поставить, а я могу. Главное, поставить себя.

М о к и н. Все стараются себя поставить.

Слесарь. Тебе надо что: удиви людей. Разок.

Моки н. Чем удивить?

Слесарь. А это твое дело. Вот, приглядись. Я удивляю. Чем? Лицом. Видишь, у меня лицо? Как броня. И люди удивляются. У тебя нет такого лица. Другой вариант: запей. Но так, чтобы люди заметили. Тогда станут говорить уже не то, что ты глупый человек, а что ты пьешь. Задумаются: почему запил?

Улыбаясь, приблизилась официантка.

Официантка. Коль, ты сейчас опять духариться начнешь. Ты бы послушал лучше песню. Хочешь, я тебе еще поставлю?

Слесарь. Слышал я эту песню, исчезни.

М о к и н. Не надо так.

Официантка. Не слышал ты! Я специально для тебя ставлю, а ты не слушаешь.

М о к и н. Поставьте, пожалуйста, еще.

Слесарь. Катя, я сказал.

Официантка. Ты нарочно, только чтоб меня унизить.

М о к и н. Я хочу послушать, я! Имею я право послушать эту песню?

Официантка. Автомат для всех, бросьте пятак.

М о к и н (поискал в карманах). Нет пятачка. Разменяйте, пожалуйста.

Официантка достала из кармана мелочь, дала пятачок.

Еще.

Официантка. Куда вам...

М о к и н. Мне надо много. Пусть всю ночь поет. Чтоб все слушали.

Официантка. Гражданин, ведите себя.

М о к и н. Я направился к автомату.

Снова зазвучала песня.

«Эй, сколько можно греметь?» — сказал кто-то. «Автомат для всех», — тихо возразил я. «Как в кабаке!» — сказал кто-то. «И будет играть непрерывно. До закрытия. У меня пятаков хватит». Потом кто-то хотел подойти к автомату, но я его не допустил. Просто за руку. Может быть, я был немного и нетрезв. Может быть, действительно надо было закусывать. Я достал из кармана пятаки, они упали, рассыпались. Я нагнулся подобрать, но, к сожалению, получилось, что сел на пол. Правда, тут же поднялся, но уже возникли дружинники.

Дружинник. Пошли, отец.

М о к и н. Я не пьяный.

Дружинник. Трезвый, трезвый. Расплатился?

Официантка (вручила квиток). С вас вот.

М о к и н. Я еще не собирался уходить, но могу расплатиться.

Дружинник. Отсчитай у него».

М о к и н. Зачем же, не затрудняйтесь, я сам...

Дружинник. Погода хорошая, батя, никто ни на кого не в обиде.

М о к и н. Но домой я возвращался весело.

К черту подробности жизни! Детали!

Когда выпивали, вы не взлетали?

Жизнь не теряла вялость и прелость?

Вам не легчало? Вам не леталось?

Наутро последовало объяснение с женой.

Галина Петровна. Ну что, дружинники вывели из ресторана?

М о к и н. Я стал рассказывать, как было дело с самого начала. Но, видимо, подробности осложнили ситуацию, потому что участие в этих событиях официантки было понято неверно.

Переписка моя с незнакомкой из Таганрога продолжается, разрастается, ветвится и занимает все больше места в моей душе.

Стал торопиться с работы домой, заглянуть в почтовый ящик до жены. Мало ли что ей взбредет в голову... Попросил писать до востребования. И покатилось, покатилось. Голос незнакомки. Петр Кондратьевич, знаете ли вы притчу о человеке, который жаловался богу, что на его долю достался слишком тяжелый крест? Бог тогда предложил ему самому выбрать себе крест по силам. Из множества крестов, среди которых были и золотые кресты царей и правителей, человек выбрал себе подходящий и заявил богу, что этот крест он согласен нести всю жизнь. А выбрал он тот крест, который нес все время... Вы устали. Один из снарядов войны попал ненароком в вас. Но ведь с тех пор прошли годы! Они прожиты. А ведь их могло и не быть, мало ли что!

М о к и н. Интересно устроен человек. Вот мне уже мало переписываться с кем-то неведомым. Представить бы ее поточнее, хотя бы внешне. Фотографии не присылает упорно. Тогда я остановился на туманном, размытом образе женщины. Лет двадцать назад я жил в доме отдыха. Как-то у пышного сугроба центральной клумбы я увидел ее на скамье, беззаботно приблизился, присел. Она оказалась гораздо юнее, строже и красивее, чем выглядела издали. Мне стало не по себе, я встал и ушел прочь. Потом я узнал, что ей уже около тридцати лет. Это поразило, взволновало и успокоило меня.

Она сказала:

Голос незнакомки. Вы на меня так смотрите, словно решаете вопрос, что предпринять: зажарить целиком или положить в салат. Это было интересно в шестнадцать лет, а сейчас это смешно и ставит меня в дурацкое положение.

М о к и н. Когда срок ее пребывания в доме отдыха кончился, я ринулся к ней в ее город, устроился в гостинице, и мы стали встречаться. Она была не замужем. Вот какая странность. Это бывает. Наконец появилось слово «милый». А вслед за тем даже и «люблю». Там была речонка, вся в кустах. Подруга наша. Вертелась и вертелась, словно хотела вернуться обратно, а не получалось. Как она там теперь? Без нее, без меня, без никого?

А что природа делает без нас?

Кому тогда блистает снежный наст?

Кого пугает оголтелый гром?

Кого кромешно угнетает туча?

Зачем воде качать пустой паром

И падать для чего звезде падучей?..

Ни для кого? На всякий случай?..

Вода бесплодно по березам льется,

глухой овраг слепой водой залит.

В надежде роща только обернется —

он тут как тут. Остолбенев стоит.

Ну, пусть сидит. Пьет водку и смеется.

Но роща тут же примет должный вид:

осмысленно замельтешились сосны,

и лопухи, как никогда, серьезны,

и космоса превозмогая косность,

к нему звезда восторженно летит.

Переписываю правила техники безопасности. А то никто не выполняет. Размножу и развешу.

Галина Петровна. Наша дочь выходит замуж.

М о к и н. Когда?

Галина Петровна. Остановка за одним: когда он соберется с духом сообщить это своей жене.

М о к и н. Только за этим остановка. Так. Где же после этой остановки они собираются жить?

Галина Петровна. Поначалу снимут комнату.

М о к и н. Желательно поговорить с ней об этом.

Галина Петровна. Думаешь, имеет смысл?

М о к и н. Разумеется, если бы поговорила ты, было бы больше смысла.

Галина Петровна. Я сказала ей, что об этом думаю.

М о к и н. Что ты об этом думаешь?

Галина Петровна. Что решать — ей.

М о к и н. Очень удобная позиция.

Я пошел к дочери.

Дочь читала книгу. ' Посмотрела на меня с интересом.

        Хочу с тобой поговорить.

Дочь. Поговори.

М о к и н. Я понимаю, какие-то интимные вещи — они есть. И можешь мне не отвечать. Но желательно, чтобы ты хотя бы притормозила.

Дочь. Почему же, я отвечу.

М о к и н. Она заложила страницу, намекая на то, что долго говорить не собирается.

        Я познакомился с твоим. Не знаю, как его назвать.

Дочь. Я поняла, о ком ты говоришь.

М о к и н. Этот авангардист-плакатист. Который влачит двойную жизнь в доме. И такую

же двойную жизнь в искусстве. У него же врожденное тяготение к двойной жизни! Его вполне устраивает двойная жизнь! И материально и духовно! Объясни мне...

Дочь. Объясню. Это самый одаренный и беззащитный человек из всех, кого я встретила в жизни. Если бы вдруг я наткнулась на более одаренного и беззащитного человека, я, возможно, заколебалась бы. Но такой мне не повстречался.

М о к и н. Некоторое время она смотрела на меня, ожидая возражения, потом снова раскрыла книгу и продолжала читать. Обманутая, замороченная, соблазненная (пошлое, но точное слово), она считала себя дальновидней меня... Хитрая проза жизни может соблазнить лишь тем, что крадет у поэзии. Но, заблуждаясь и погибая (в который раз!), простодушная, слепая поэзия время от времени все же одерживает небольшие победы и смотрит сверху вниз на трезвую суетность жизни.

Дочь вышла замуж и через полгода разошлась с мужем.

Он приходил за нею, говорил что-то неясное, несущественное и ушел с таким же бесплодным лицом, с каким пришел.

Я не удержался, спросил:

— Теперь ты видишь, как ты была не права?

Дочь. Не вижу.

М о к и н. Что же, довольна ты этим приключением?

Дочь. Конечно.

М о к и н. Чем же довольна? Задай себе этот вопрос.

Дочь. Тем, что любила и была счастлива.

М о к и н. А теперь?

Дочь. А теперь я несчастлива, но свободна.

М о к и н. Никто не свободен! Ни в чем! Как короток этот поводок, на котором мы кружимся!

Дочь. Ты прав.

М о к и н. С тем и уехала в Калинин. Жить рядом с институтом. А может быть, просто подальше от нас.

А девушки меж тем бегут,

пересекая свет и тьму.

Зачем бегут? Куда? К кому?

Им плохо тут? Неплохо тут.

На них бредущие в обиде.

Завидуют уставшие.

— Бегите, девушки, бегите! —

кричат им сестры старшие. —

Бегите же, пока бежится,

а не снесете головы —

хотя бы память сохранится,

как весело бежали вы...

Тем временем со мной произошло еще одно злоключение. Я шел домой по улице, обдумывая создавшуюся ситуацию. Мальчишки, не имевшие ко мне никакого отношения, играли прямо на снегу в футбол. Мяч, тоже не имевший ко мне никакого отношения, попал в окно. Брызнуло оконное стекло. Мужчина в майке, который был мне решительно незнаком, выбил мяч обратно. Он попал в стекло дома на противоположной стороне улицы.

Мальчишки побежали. Я побежал за ними. Зачем побежал? Не знаю, рефлекс. Однако оказалось, что меня, как наиболее платежеспособную фигуру, мужчина удержал в поле зрения. Весть об этом происшествии объяла город в тот же день.

Галина Петровна. Что такое у тебя там опять стряслось?

М о к и н. А что стряслось?

Галина Петровна. Это ты мне растолкуй. У меня не укладывается в голове: разбил два окна и убежал.

М о к и н. Во-первых, не два окна, а одно. Во-вторых, не я разбил, а мальчишки. Галина Петровна. Не прикидывайся психом, я все же врач.

М о к и н. Запамятовал.

Галина Петровна. Уже пошел слух, что разбил два окна, теперь в народном сознании этого не опровергнуть.

М о к и н. Хорошо, разбил. Нечаянно. Мячом. Все разбивают окна мячом. Мячи для этого и существуют.

Галина Петровна. Я понимаю, что это случайность. Но тогда зачем было убегать?

М о к и н. Все убегают, когда разбивают окна.

Галина Петровна. Взрослый человек может найти другой выход из этого положения. Например, извиниться и дать денег на стекольщика.

М о к и н. В следующий раз я поступлю так.

Галина Петровна. Нет уж, третьего раза не будет.

М о к и н. Не понял, сбился со счета.

Галина Петровна. Первый раз был в ресторане, где ты напился. Репутация рушится легко, трудно восстанавливается.

М о к и н. Что же делать, буду жить без репутации.

Галина Петровна. К сожалению, это сказывается не только на твоей репутации.

М о к и н. Ну, тебе-то как раз это не убавит, а прибавит. Подумать, у такой женщины этакий муж! Ты не находишь?

Галина Петровна. Давай остановимся.

М о к и н. А письма поступают. Правда, стали сдержанней, наверное, опасается, что переписка эта заходит слишком далеко. Описание Таганрога. Дом, где родился Чехов. Гимназия, в которой он учился. Наверное, считает, что меня, как писателя,

должно интересовать все, что относится к Чехову, тоже писателю. Попросила рассказать о моем городе. К сожалению, у них родился Чехов, а у нас только академик Свиридов. Однако и здесь, если оглядеться, кое-что есть. Например, сразу за музеем находится возвышенность, с которой видно, что город расположен как бы в чаше. Огромная сине-зеленая вогнутая чаша, церкви, как свечечки, торчат то тут, то там. Неподалеку от нашего дома — старая колокольня. Окна ее забиты досками, черные часы проржавели, но почему-то действуют. А ночью даже светятся. Неожиданным следствием моей переписки явилось чувство одиночества. Для Галины я, собственно, не существую. Дочь, хоть и приезжает домой на праздничные дни, но не ко мне. К матери, к подругам — к кому угодно. На работе я одним лишь своим видом напоминаю всем о капустнике. Со мной разговаривают улыбаясь. Поэтические мои усилия не произвели впечатления на человечество.

Однако, однако... Однако могло быть и хуже. Снаряд войны, как выразилась моя корреспондентка, действительно мог не пролететь мимо, и меня просто не было бы сейчас. А вот живу. И сколько лет!.. В войну была далеко идущая мечта:     если бы

мне разрешили потом, потом, когда кончится война, пускай не жить, к чему такая крайность! Но просто оказаться там и просто увидеть, что будет потом, потом, когда — совсем, совсем!

И мне разрешили. Не просто смотреть, но купаться, кататься, одеваться и раздеваться, обижаться и не обижаться, опускаться и не опускаться, напиваться и не напиваться, и еще тысячу всего только на эту рифму, и еще сто тысяч на другие. Стыдно быть насчастливым.

А женщины, самые, казалось бы, несовершенные, иногда говорят такие слова... И так смешно шутят, и так проницательно думают о нас, чтобы нам было лучше, чтобы нам было сладко с последней из всех, как с первой из всех. И то и дело это им удается. То тут, то там, то так, то сяк. А если не удается, они страдают молча. А если говорят — иногда такие слова... Стыдно быть несчастливым.

А есть собаки. Они не умеют читать. Ничего не читали, ни одной строчки, ни разу по этому поводу у них не колотилось сердце, не подступал комок к горлу, они ни разу не хохотали, не перечитывали вслух своим знакомым! Стыдно быть несчастливым.

И есть коровы. Только и знают, что жуют свою жвачку и ничего не делают своими руками. Не смогли бы даже, если бы захотели! Пустяковый подарочек теленочку и то не в силах, не говоря уж о работе ума!

Что-нибудь сочинить! На пользу таким же коровам, как они, и заволноваться этим и вскричать «черт побери!». Ничего этого для них не существует. Стыдно быть несчастливым.

Да что там, есть улитки, им за свою жизнь суждено увидеть метр земли максимум!.. Просто увидеть. Просто посмотреть, что происходит теперь, теперь, когда совсем, совсем кончилась война. Нет, если бы мне разрешили одно только это, я и тогда бы сказал: стыдно быть несчастливым.

И каждый раз, когда я несчастлив — а я то и дело несчастлив, — я твержу себе это: стыдно, сты...

Галина подошла ко мне именно в тот момент, когда я писал письмо. Потрепала по голове, усмехнулась.

Галина Петровна. Все трудишься, дружок? Бедный мой сочинитель! Из-за того, что его стихи были напечатаны в таком странном журнале, которого в нашем городе никто не читает, он не получил ни одного отклика. Что я могла? Решилась на авантюру: написала ему письмо от почитательницы, проживающей в Таганроге. Дело в том, что там живет мой дядя, пенсионер, любитель розыгрышей. Он переписал мое письмо своим почерком и отправил на Петино имя. Так завязалась наша переписка. Письмо в Таганрог и обратно, время на сочинение ответов — иногда из комнаты в комнату — две недели. Даже выписала в читальне несколько абзацев из книги «По Чеховским местам». Но теперь зашло так далеко, что ни признаться, ни покаяться!

Любопытно, что о жене в своих письмах не упоминает. То ли холостой, то ли семейная жизнь для него не существенна. Зато стихи — рекой. В наши дни феномен: в таком возрасте писать стихи единственному читателю. Читательнице.

Поссорились с ним. С чего началось — не помню. Не хочу вспоминать. Кончилось еще хуже, чем началось. Кончается всегда хуже. Я что-то швырнула, потом он что-то швырнул, я ушла, впрочем, он ушел сразу вслед за мной, словом, непонятно, кто ушел. Очевидно ушел тот, кто вернется позже. Я обычно одерживаю верх, у меня больше знакомых в городе. Не знаю, как он объясняет наши ссоры, но мне кажется, беда в том, что он не состоялся. Отсюда повышенные реакции на отношение к нему близких людей.

Наш бывший зять Денис Олегович заболел. Когда я пришла к нему, он лежал неухоженный, температурный, голодный и что-то рисовал зеленым фломастером. Одержимый все-таки парень. А где одержимость, там, возможно, и талант, бог его знает.

Как мало времени понадобилось этому человеку, чтобы испортить жизнь нашей дочери. А заодно и своей первой жене, а заодно и нам с отцом. Как быстро, как просто'... Когда я выписывала рецепт, он спросил:

Художник. Как там дела в Калинине?

Галина Петровна. В Калинине все нормально.

Художник. Вам часто пишут из Калинина?

Галина Петровна. Часто.

Художник. А мне не пишут.

Галина Петровна. Это естественно.

Художник. Тогда, может быть, вы расскажете, как там живет моя жена?

Галина Петровна. Какая из двух?

Художник. Ваша дочь, иными словами.

Галина           Петровна.      Это     вы       сами у нее спросите.

Художник. Я спрашиваю непрерывно.

Галина Петровна. И что же?

Художник. Не отвечает.

Галина           Петровна.      Ничем не        могу помочь.

Художник. А если я вас попрошу. Напишите ей, пожалуйста, что я болен.

Галина Петровна. Напишите сами.

Художник. Я уже написал, она не верит.

Галина Петровна. Значит, не заслужили доверия.

Художник. Идея! Я вложу в письмо этот рецепт.

Галина           Петровна.      Ваше право. Но другой я выписывать не буду.

Художник (вслед ей). Тогда я скончаюсь без медицинской помощи! В этом случае, надеюсь, она приедет.

Галина           Петровна.      Пете я об        этом не рассказывала. Так и живем: близко-близко, далеко-далеко. И вдруг! Чего-чего — этого никак не могла ожидать! Получаю, разумеется, в качестве незнакомки, письмо.

М о к и н. «Хотелось бы верить, что мы когда-нибудь увидимся. Писать становится все труднее. Не все скажешь письмами. Есть вещи, о которых можно говорить, только глядя в глаза...».

Галина Петровна. Вот это да. Мой дорогой хочет встречи. Кончать, кончать эти забавы. Пишу в ответ.

«Что же касается возможной встречи, дорогой Петр Кондратьевич, не думаю, что это необходимо. Вы, наверное, плохо представляете, с кем Вы переписываетесь. Я уже очень немолода. Простите за то, что я Вам сразу об этом не сообщила. В первых письмах было ни к чему, а потом что-то меня останавливало, не хотелось Вас разочаровывать. Теперь стыжусь этого. У меня давно взрослые дети и уже — держитесь! — внуки... Видимо, это — последнее мое письмо. Наша переписка и так зашла слишком далеко. Будьте счастливы».

М о к и н. «Дорогая Ирина Всеволодовна! Прошу Вас об одном: пускай Ваш ложный стыд не послужит причиной прекращения нашей переписки. Разрешите мне писать Вам по-прежнему. Я так привык получать Ваши авиаконверты из Таганрога! Не лишайте меня этой радости, прошу Вас...».

Галина Петровна. Неделя мрака. Неделя горя и скорби. Нет сил видеть, как он убивается. Попытаюсь его утешить.

— Не надо так сокрушаться, — сказала я. — Все пройдет и забудется.

М о к и н. Что пройдет?

Галина Петровна. Я не хочу вмешиваться в твою жизнь. Не трудно не заметить, что ты перестал получать письма.

М о к и н. Какие письма?

Галина Петровна. Ты вправе получать письма от кого угодно, в том числе и от женщины. Но если письма перестают приходить, то надо отнестись к этому разумно. В жизни есть и другие радости.

М о к и н. Это были деловые письма.

Галина Петровна. Тем более. Никакие письма не стоят хорошего состояния духа.

М о к и н. Ты всю жизнь пытаешься поднять меня до себя. Мне надоело быть человеком, которого надо поднимать!

Галина Петровна. А если ты не умеешь жить по-человечески! Мучаешь других и самого себя! Баюкаешь свои обиды и никого не видишь вокруг!

М о к и н. Нам надо отдохнуть друг от друга. Некогда в романах писали: «Он удалился в свое имение, в свете о нем постепенно забыли».

Галина Петровна. Где же твое имение?

М о к и н. Это никого не касается. Здесь никто и не заметит, что я удалился. Дома я всех мучаю, на работе обойдутся. Возьму отпуск за свой счет и удалюсь…

Галина Петровна. Я знала, куда он собирается. И нелепо и ужасно. Узнает про эти мои письма, и они станут для него еще одним, самым оскорбительным унижением. И не объяснить, не оправдаться! Что делать, кто посоветует?

М о к и н. Перестала отвечать на мои письма. Стесняется, что немолода. Так не свататься же я собираюсь, в конце концов! Могу я хотя бы познакомиться? Лично. С человеком. Хоть раз в жизни совершить поступок! Имею право?.. Сам себя лишил всех прав! Как будто сто лет жить осталось!.. Отпуск за свой счет. Никто не возразит, даже будут довольны. И — в Таганрог! Еду в Таганрог! А?.. В Таганрог! Еду!

 

Занавес