Артур ШНИЦЛЕР

 

 

 

 

 

 

 

 

«Любовный хоровод»

Перевод с немецкого Юрия Архипова

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

 

ДЕВКА

СОЛДАТ

ГОРНИЧНАЯ

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН

МОЛОДАЯ ДАМА

СУПРУГ

ГИЗЕТКА

ПОЭТ

АКТРИСА

ГРАФ

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

I. ДЕВКА И СОЛДАТ.

 

Поздний вечер. У моста через Дунай возле парка. Cолдат, насвистывая, возвращается восвояси.

ДЕВКА. Поди-ка сюда, херувимчик.

Солдат поворачивается на голос, но продолжает путь.

Не желаешь прогуляться со мной?

СОЛДАТ. А, стал быть, это я - херувимчик?

ДЕВКА. Знамо дело, кто ж еще. Ну, пошли, что ли, ко мне. Тут рядом.

СОЛДАТ. Некогда мне. В казарму надо!

ДЕВКА. Не убежит казарма. У меня-то, поди, получше.

СОЛДАТ (подходит поближе). Все может быть.

ДЕВКА. Тсс! Не услышал бы полицмен.

СОЛДАТ. Не смеши! Полицмен! Я и сам при оружии.

ДЕВКА. Ну, так пошли, что ли.

СОЛДАТ. Отстань, у меня нет денег.

ДЕВКА. Мне денег не надо.

СОЛДАТ (останавливается с ней под фонарем). Не надо денег? Кто ж ты тогда такая?

ДЕВКА. Мне платят штатские. А такие, как ты, могут и задаром.

СОЛДАТ. А, так это, стал быть, о тебе мне рассказывал Хубер.

ДЕВКА. Не знаю я никакого Хубера.

СОЛДАТ. Небось ты и есть. Забыла, что ли, в кафе он тебя снял, у речного вокзала.

ДЕВКА. Ну, кто меня там только не снимал, все не упомнишь...

СОЛДАТ. Ладно, пошли, только побыстрее.

ДЕВКА. Ишь ты — заторопился!

СОЛДАТ. А чего резину тянуть? В десять мне надо быть в части.

ДЕВКА. Давно служишь-то?

СОЛДАТ. Тебя не касаемо. Далеко до тебя?

ДЕВКА. Минут десять ходьбы.

СОЛДАТ. Не, для меня это, слишком. Ну-ка, чмокни сюда.

ДЕВКА (целует его). Вот уж люблю это дело, когда мне кто нравится.

СОЛДАТ. Мне-то что. Не пойду я с тобой - далеко.

ДЕВКА. Слышь, приходи тогда завтра под вечер.

СОЛДАТ. Лады. Давай адрес.

ДЕВКА. Да ведь обманешь, не придешь.

СОЛДАТ. Сказал - значит приду!

ДЕВКА. Слышь, если тебе до меня далеко, то, может, тут, а? (Показывает на Дунай.)

СОЛДАТ. То есть?

ДЕВКА. А чего - тут тихо... В такое-то время ни души.

СОЛДАТ. Не, не то.

ДЕВКА. Со мной везде - то. Ну, давай, а? Кто его знает, что там завтра, еще будем ли живы.

СОЛДАТ. Ну, давай - только по-быстрому!

ДЕВКА. Поосторожнее, тут темнотища. Поскользнешься - и очутишься в речке.

СОЛДАТ. Может, оно и к лучшему.

ДЕВКА. Тсс! Да подожди ты маленько, сейчас тут скамейка будет.

СОЛДАТ. А ты, видно, в курсе.

ДЕВКА. Вот такого бы, как ты, - да в любовники.

СОЛДАТ. Поди надорвалась бы с таким-то.

ДЕВКА. Как бы сам не надорвался.

СОЛДАТ. Не смеши...

ДЕВКА. Да тише ты. Бывает, что он и сюда заглядывает, полицмен-то. Даже не верится, что мы тут, почитай, в центре города, а?

СОЛДАТ. Сюда давай, сюда.

ДЕВКА. Да ты что, спятил, поскользнемся - и оба в воде.

СОЛДАТ (хватает ее). Ну, что ли...

ДЕВКА. Только держись покрепче.

СОЛДАТ. Не боись...

ДЕВКА. А все-таки на скамейке было бы лучше.

СОЛДАТ. Один шут. Ну, лезь, что ли...

ДЕВКА. Куда ты все спешишь...

СОЛДАТ. Сказано, в казарму - и так уж небось опоздал.

ДЕВКА. Слышь, тебя как зовут-то?

СОЛДАТ. А тебе зачем знать?

ДЕВКА. А меня - Леокадия.

СОЛДАТ. Гы, ну и имечко - сроду не слыхал.

ДЕВКА. Эй!

СОЛДАТ. Ну, чего тебе?

ДЕВКА. Дал бы хоть шестикрейцеровик - а то дворник не пустит!

СОЛДАТ. Гы! Нашла крайнего. Ну, проще давай! Леокадия...

ДЕВКА. У, паразит! Прощелыга! (Остается одна.)

 

II. СОЛДАТ И ГОРНИЧНАЯ

 

Венский парк Пратер. Воскресный вечер. На дорожке, ведущей от поляны с закусочными в темные аллеи; здесь еще слышна нестройная музыка, доносящаяся с поляны, в том числе "пятикрейцеровик ", популярная полька, исполняемая на духовых инструментах.

ГОРНИЧНАЯ. Вы мне скажете наконец, куда это вас так тянет.

Солдат глуповато и смущенно смеется.

Было так замечательно. Люблю танцевать.

Солдат внезапно обнимает ее за талию.

(Не сопротивляясь.) Но теперь-то мы не танцуем. Зачем же вы держите меня?

СОЛДАТ. Как звать-то? Кати?

ГОРНИЧНАЯ. У вас на уме одна Кати.

СОЛДАТ. А, знаю, знаю... Мария?

ГОРНИЧНАЯ. А тут, знаете ли, темно. Прямо страшно.

СОЛДАТ. Со мной не страшно. Мы, слава тебе, люди те еще!

ГОРНИЧНАЯ. Но куда мы идем? Тут же никого нет. Пойдемте назад, а? Страсть как темно!

СОЛДАТ (затягивается сигарой, так что кончик ее становится красным). Ничего, посветим! Гы-гы! Ах ты, милашка!

ГОРНИЧНАЯ. Ой, да что вы делаете? Если б я знала!

СОЛДАТ. Черт меня побери совсем, фрейлейн Мари, если сегодня у герра Свободы был хоть кто-нибудь пышнее вас.

ГОРНИЧНАЯ. А вы что, со всеми так пробовали?

СОЛДАТ. Ну, когда танцуешь-то — обращаешь внимание. На многое! Гы!

ГОРНИЧНАЯ. Но с этой кислорожей блондинкой  вы танцевали чаще,  чем со мной.

СОЛДАТ. А, это одна старая знакомая одного моего друга.

ГОРНИЧНАЯ. Этого капрала с закрученными усами?

СОЛДАТ. Да нет, того, в гражданском, что сидел сначала за моим столом — ну, хриплый такой.

ГОРНИЧНАЯ. А, знаю, знаю. Такой наглый.

СОЛДАТ. Он что — приставал к вам? Ну, я с ним разберусь. Было что?

ГОРНИЧНАЯ. Ко мне — нет, но я видела, как он себя ведет с другими.

СОЛДАТ. А скажите, фрейлейн Мари...

ГОРНИЧНАЯ. Вы меня обожжете своей сигарой.

СОЛДАТ. Пардон! Фрейлейн Мари, давайте будем на ты.

ГОРНИЧНАЯ. Мы еще не настолько знаем друг друга.

СОЛДАТ. А-а, сколько на свете людей, которые терпеть не могут друг друга, а сами на ты.

ГОРНИЧНАЯ. В другой раз, может... Ой, да что вы, господин Франц...

СОЛДАТ. А, запомнили мое имя?

ГОРНИЧНАЯ. Ну же, герр Франц...

СОЛДАТ. Говорите просто Франц, Мари.

ГОРНИЧНАЯ. Ну, не будьте нахалом. Тсс, вдруг кто увидит.

СОЛДАТ. Даже если кто сюда и забредет — тут в двух шагах ничего не видно.

ГОРНИЧНАЯ. Но, ради Бога, куда мы тут попадем?

СОЛДАТ. Вон, видите, — такая же парочка, как мы.

ГОРНИЧНАЯ. Где это? Ничего не вижу.

СОЛДАТ. Да вон же... Прямо перед нами.

ГОРНИЧНАЯ. Как это — такая же, как мы?

СОЛДАТ. Ну, я в том смысле... Тоже любезничают.

ГОРНИЧНАЯ. Ой, да осторожнее, что же это — я чуть не упала.

СОЛДАТ. А, вот и забор уже.

ГОРНИЧНАЯ. Да не наваливайтесь так, а то упаду.

СОЛДАТ. Тсс, не так громко.

ГОРНИЧНАЯ. Ой, да что же вы делаете-то? Я сейчас закричу...

СОЛДАТ. Тут кричи не кричи — никто не услышит.

ГОРНИЧНАЯ. Так пойдемте назад, туда, где люди.

СОЛДАТ. Да на кой нам люди, Мари... для этого дела, гы.

ГОРНИЧНАЯ. Да господин же Франц, умоляю вас, Бога ради, ой, да если б я знала... о!.. о!.. Ого!..

СОЛДАТ (блаженно). Ну, с Богом, еще разочек... Гы.

ГОРНИЧНАЯ. Я не вижу твоего лица.

СОЛДАТ (блаженно). Ну, с Богом, еще разочек… Гы.

ГОРНИЧНАЯ. Я не вижу твоего лица.

СОЛДАТ. Да на кой тебе лицо...

СОЛДАТ. Вы это, фрейлейн Мари, не лежите долго на земле.

ГОРНИЧНАЯ. Ну-ка, Франц, помоги мне.

СОЛДАТ. Давай, давай.

ГОРНИЧНАЯ. О господи, Франц.

СОЛДАТ. Ну что ты все заладила — Франц, Франц.

ГОРНИЧНАЯ. Ты плохой человек, Франц.

СОЛДАТ. Да уж. Погоди немного.

ГОРНИЧНАЯ. Ну, что теперь-то?

СОЛДАТ. Запалю только виргинскую — могу я себе позволить?

ГОРНИЧНАЯ. Ну и темнотища.

СОЛДАТ. Утром опять будет светло.

ГОРНИЧНАЯ. Ты хоть немного любишь меня, скажи?

СОЛДАТ. А ты что, разве этого не почувствовала, а, Фрейлейн Мари? Гы!

ГОРНИЧНАЯ. Да куда мы идем-то?

СОЛДАТ. Назад, куда ж еще.

ГОРНИЧНАЯ. Только не беги так, прошу тебя!

СОЛДАТ. Еще что? Не люблю шляться в темноте.

ГОРНИЧНАЯ. Скажи, Франц, ты меня любишь?

СОЛДАТ. Да я тебе только что сказал, что люблю!

ГОРНИЧНАЯ. Ну, поцелуй тогда!

СОЛДАТ (милостиво). Изволь. Во — опять музыку слышно.

ГОРНИЧНАЯ. А ты снова собрался танцевать?

СОЛДАТ. Ну! Почему бы и нет?

ГОРНИЧНАЯ. Мне пора домой, Франц. Меня уж ругают, поди, на чем свет стоит. Госпожа у меня такая... Ей бы только, чтоб все дома сидели.

СОЛДАТ. Ну, что ж теперь — ступай, коли так.

ГОРНИЧНАЯ. Я думала, вы проводите меня до дома, господин Франц.

СОЛДАТ. Чего, чего? До дома?

ГОРНИЧНАЯ. Знаете, одной возвращаться такая тоска.

СОЛДАТ. Где вы хоть живете-то?

ГОРНИЧНАЯ. Да тут недалеко — на Фаянсовой.

СОЛДАТ. Да? Вообще-то нам по пути тогда. Но мне еще рано... Сегодня времени у меня навалом, аж до двенадцати могу не возвра­щаться в казарму. Так что пойду еще потанцую.

ГОРНИЧНАЯ. Понятно, теперь очередь этой блондинки с кислой рожей!

СОЛДАТ. Гы! Ну, рожа-то у нее не такая уж и кислая.

ГОРНИЧНАЯ. Господи, ну, какие же вы все мужчины... Ни одной, небось, не пропускаете, а?

СОЛДАТ. Не, это было бы слишком!

ГОРНИЧНАЯ. Ну хоть не сегодня, Франц, прошу вас... Сегодня пусть будет мой день...

СОЛДАТ. Ну, ладно, ладно. Но потанцевать-то еще можно.

ГОРНИЧНАЯ. Я сегодня ни с кем больше танцевать не буду!

СОЛДАТ. А вот и он... Ну, Свобода! Быстро мы добрались. И все эту играют... (Напевает.) Тара-рада, тара-рада... В общем так: подождешь меня — провожу, а нет — поке-дова...

ГОРНИЧНАЯ. Подожду.

Входят на танцплощадку.

СОЛДАТ. Вы это, фрейлейн Мари, закажите себе пива. (Блондинке, как раз проплывающей мимо в танце с каким-то парнем, очень галантно.) Смею просить вас, фрейлейн?..

 

III. ГОРНИЧНАЯ И МОЛОДОЙ ГОСПОДИН.

 

Лето, жаркий послеполуденный час. Родители уже на даче. У кухарки выходной. ГОРНИЧНАЯ на кухне пишет письмо солдату, своему возлюбленному. Раздается звонок из комнаты молодого господина. Она встает и идет в комнату молодого господина. Молодой гос­подин лежит на диване, курит и читает французский роман.

ГОРНИЧНАЯ. Что вам угодно, господин?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ах да, Мари, верно, ведь я звонил, да... Что же я бишь хотел? Ах да, опустите шторы, Мари... Все-таки будет попрохладнее, с опущенными... вот...

Горничная подходит к окну и опускает шторы.

(Снова читает, потом.) Вы что делаете, Мари? Ах да. Но теперь мне ничего не видно — читать невозможно.

ГОРНИЧНАЯ. Господин всегда такие прилежные.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (благородно пропускает комплимент  мимо ушей).  Ну, пусть так, хорошо.

Мария уходит. Молодой господин пытается снова читать; роняет книгу, опять звонит. Входит Горничная.

Да, Мари... Что я хотел сказать... Ах да, есть в доме коньяк?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. А у кого же ключ?

ГОРНИЧНАЯ. Ключ у Лины.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Кто это — Лина?

ГОРНИЧНАЯ. Кухарка, господин Альфред.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ну, так скажите ей, этой Лине.

ГОРНИЧНАЯ. У Лины выходной сегодня.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ах, так...

ГОРНИЧНАЯ. Может, принести господину из кафе?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ах, нет. Не надо коньяка.  И без того жарко. Знаете, Мари, принесите мне лучше стакан воды. Да, Мари, только спустите воду, чтобы была холодная.

Горничная уходит. Молодой господин провожает ее взглядом, в дверях Горничная оборачивается, Молодой господин смотрит мимо нее. Горничная открывает кран, спускает воду. Тем временем она заходит в свою каморку, моет руки, поправляет перед зеркалом свою наколку. Потом приносит Молодому господину стакан воды. Подходит с ним к дивану. Он приподнимается на диване, она подает ему стакан, их пальцы соприкасаются.

Да, спасибо. Так, ну что же вы, будьте же внимательнее,  поставьте стакан снова на поднос... (Опять ложится и вытягивается на диване.) Который час?

ГОРНИЧНАЯ. Пять часов, господин.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ага, пять. И то ладно.

Горничная уходит, в дверях она оборачивается, замечает, что Молодой господин провожает ее взглядом, и улыбается. Молодой господин лежит какое-то время на диване, потом вдруг встает. Подходит к двери, возвращается к дивану, снова ложится. Пытается читать. Через несколько минут снова звонит. Горнич­ная появляется, не скрывая улыбки.

Да, Мари, что я хотел вас спросить. Доктор Шюллер не заходил сегодня?

ГОРНИЧНАЯ. Нет, сегодня никого не было.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Как странно... Точно не заходил? Вы вообще-то знаете доктора Шюллера?

ГОРНИЧНАЯ. Конечно. Высокий такой, с черной бородой.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Верно. Может, все-таки заходил?

ГОРНИЧНАЯ. Нет, не заходил.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (решительно). Подойдите сюда, Мари.

ГОРНИЧНАЯ (подходит чуть ближе). Да, что вам угодно?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ближе... Вот так... да, я только подумал...

ГОРНИЧНАЯ. Что вы подумали?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Подумал... подумал... Ах да — насчет вашей блузки... Что это за фасон... Ну, подойдите же поближе. Ведь я не кусаюсь.

ГОРНИЧНАЯ (приближаясь). А что такое с моей блузкой? Вам не нравится?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (трогает блузку, привлекая к себе Горничную). Голубая? Очень приятный голубой цвет. (Просто.) Вы хорошо одеваетесь, Мари.

ГОРНИЧНАЯ. Но, господин...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Да, а в чем дело?.. (Расстегивая ее блузку, деловито.) У вас красивая белая кожа, Мари.

ГОРНИЧНАЯ. Господин мне льстят.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (целует ее в грудь). Так ведь не больно?

ГОРНИЧНАЯ. О нет.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Вы вздыхаете? Почему вы вздыхаете?

ГОРНИЧНАЯ. О, господин Альфред...

МОЛОДЙ ГОСПОДИН. И какие у вас чудесные пантофли...

ГОРНИЧНАЯ. Но господин... если вдруг позвонят...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Кто это вдруг позвонит?

ГОРНИЧНАЯ. Кроме того... еще так светло...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Меня вы можете не стесняться. Да и кого вам стесняться — при такой красоте. Нет, право, Мари, вы просто... Знаете, даже волосы ваши пахнут так чудесно...

ГОРНИЧНАЯ. Но господин Альфред же...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ну, чего там чиниться, Мари... Я ведь уже видел вас в другом виде. Вернулся на днях домой ночью, пошел за водой, а дверь в вашу комнату стояла открытой, ну и...

ГОРНИЧНАЯ (прячет лицо). О господи, вот уж не думала, что господин Альфред способны на такое.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Да, и я много чего увидел — тут... тут... и тут...

ГОРНИЧНАЯ. Но господин Альфред!

МОЛОДОЙ ГОСОПДИН. Давай, ну, иди же... вот так...

ГОРНИЧНАЯ. Но если вдруг кто-нибудь позвонит...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Да ладно, перестаньте... Не откроем — и все...

 

Раздается звонок.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Черт побери... И какой поднял шум... Наверное, давно зво­нит, да мы ничего не слышали...

ГОРНИЧНАЯ. О, я все время прислушивалась.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ну так пойдите хоть посмотрите — через замочную скважину.

ГОРНИЧНАЯ. Господин Альфред... нет, какой же вы все-таки... нехороший...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Прошу вас — взгляните...

Горничная уходит. Молодой господин быстро поднимает шторы.

ГОРНИЧНАЯ (снова появляется). Уже ушел. Никого нет. Может, это и был доктор Шюллер...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (с досадой). Что уж теперь. (Отстраняясь от горничной, которая подходит к нему.) Да, вот что, Мари. Схожу-ка я в кафе.

ГОРИНЧНАЯ (с нежностью). Как, уже, господин Альфред?..

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (строго). Пойду, да. Если зайдет доктор Шюллер...

ГОРНИЧНАЯ. Сегодня-то он больше не зайдет.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (еще строже). Если зайдет доктор Шюллер, то... то я в кафе.

Уходит в другую комнату.

Горничная берет со столика одну из сигар, вставляет ее в рот и уходит.

 

IV. МОЛОДОЙ ГОСПОДИН И МОЛОДАЯ ДАМА

 

Вечер. С банальной элегантностью меблированный салон в одном из домов в центре города.

Только что войдя, Молодой господин, не снимая шляпы и пальто, зажигает свечи. Затем открывает дверь в соседнюю комнату и заглядывает туда. От свечей в салоне по паркету протягивается световая дорожка к высокой кровати, стоящей в смежной комнате у противоположной стены. С другой стороны от камина в углу спальни на полог кровати падает красноватый отблеск. Молодой господин входит в спальню, берет с трюмо флакон спрея и наводит на одеяло тонкую струю фиалкового одеколона. Потом он обходит с флаконом обе комнаты и, непрерывно надавливая на него, распространяет запах повсюду. Затем снимает шляпу и пальто, садится в кресло, обтянутое синим бархатом, зажигает сигарету и курит. Через некоторое время он встает, чтобы удостовериться, что зеленые шторы плотно задернуты. Внезапно он снова направляется в спальню, открывает ящик ночного столика, шарит в нем рукой и вынимает черепаховую заколку. Озирается в поисках места, куда бы ее спрятать, и в конце концов кладет в карман пальто. Потом открывает шкаф, который стоит в салоне, достает серебряный поднос с бутылкой коньяка и двумя ликерными рюмками, ставит все это на стол. Снова подходит к своему пальто, из которого на сей раз достает какой-то белый пакетик. Вскрывает его и кладет на поднос рядом с коньяком. Снова подходит к шкафу, вынимает из него две мелкие тарелки и приборы. Вынимает из маленького пакетика глазированный каштан и съедает его. Потом наливает себе рюмку коньяка и залпом выпивает. Смотрит на часы. Прохаживается по комнате взад и вперед. Останавливается на какое-то время перед большим настенным зеркалом, поправляет волосы и усики карманной расческой. Выходит затем в переднюю и прислушивается. Тишина. Потом звонок. Молодой господин, встрепенувшись было, усаживается в кресло и встает лишь после того, как открывается дверь и входит Моло­дая дама, лицо которой укрыто глубокой и плотной вуалью. Она прикрывает дверь за собой, на мгновение останавливается, прикладывая левую руку к сердцу, как бы желая справиться с сильным волнением.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (подходит к ней, берет ее левую руку и запечатлевает поцелуй на белой перчатке с черной каймой. Негромко.) Благодарю вас.

МОЛОДАЯ ДАМА. Ах, Альфред.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Проходите же, сударыня... Проходите, фрау Эмма...

МОЛОДАЯ ДАМА. Постойте, дайте мне еще минутку — о, пожалуйста, Альфред! (Все еще остается у дверей.  Молодой господин стоит перед ней, держа ее за руку.) Где я собственно нахожусь?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. У меня.

МОЛОДАЯ ДАМА. Этот дом ужасен, Альфред.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Отчего же? Дом вполне пристойный.

МОЛОДАЯ ДАМА. На лестнице мне встретились два человека...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Знакомые?

МОЛОДАЯ ДАМА. Не знаю. Возможно.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Пардон, сударыня, но вы ведь знаете ваших знакомых.

МОЛОДАЯ ДАМА. Но я на них даже не взглянула.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Даже если это были ближайшие ваши друзья — они не могли вас узнать. Я бы и сам... если б не знал,

что это вы... В такой вуали...

МОЛОДАЯ ДАМА. Здесь их сразу две.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Не желаете ли все же войти?.. И — снимите хотя бы шляпу!

МОЛОДАЯ ДАМА. Как можно, Альфред? Я ведь сказала вам: пять минут, не больше... Ни минутой больше, клянусь...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Итак, вуаль...

МОЛОДАЯ ДАМА. Их две.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ну, так снимите обе — я хоть буду видеть вас.

МОЛОДАЯ ДАМА. Я вам правда нравлюсь, Альфред?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (с чувством). Эмма, вы еще спрашиваете...

МОЛОДАЯ ДАМА. Здесь так жарко.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Да ведь на вас меховое манто — так вы просто заболеете.

МОЛОДАЯ ДАМА (входит наконец в комнату, падает в кресло). О, я смертельно устала.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Позвольте.

Снимает вуаль, вынимает заколку из ее шляпы, откладывает в сторону шляпу, заколку, вуаль, Молодая дама не сопротивляется.

Молодой господин стоит перед ней, качая головой.

МОЛОДАЯ ДАМА. Что с вами?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Вы красивы, как никогда.

МОЛОДАЯ ДАМА. Да?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Быть наедине... наедине с вами, Эмма.

Опускается на одно колено рядом с ее креслом, берет обе ее руки и покрывает их поцелуями.

МОЛОДАЯ ДАМА. А теперь... позвольте мне уйти. Я выполнила то, что вы требовали.

Молодой господин опускает голову ей на колени.

Вы мне обещали вести себя хорошо.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Да, да.

МОЛОДАЯ ДАМА. Здесь задохнуться можно.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (встает). Вы ведь еще не сняли манто.

МОЛОДАЯ ДАМА. Положите его туда, где шляпа.

Молодой господин снимает с нее манто и также кладет на диван.

А теперь — адью...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Эмма!.. Эмма!..

МОЛОДАЯ ДАМА. Пять минут давно прошли.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. И одна-то еще не прошла!

МОЛОДОАЯ ДАМА. Альфред, скажите мне наконец точное время.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ровно четверть седьмого.

МОЛОДАЯ ДАМА. В это время я давно уже должна была быть у сестры.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Сестру вы и так можете часто видеть.

МОЛОДАЯ ДАМА. О боже, Альфред, зачем вы вовлекли меня во все это.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Затем, что я поклоняюсь вам, Эмма.

МОЛОДАЯ ДАМА. Скольким вы это уже говорили?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. С тех пор как увидел вас — никому.

МОЛОДАЯ ДАМА. О, какое легкомыслие с моей стороны! Если бы кто-нибудь предсказал мне такое — еще неделю назад, еще вчера...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. А ведь уже позавчера вы мне обещали...

МОЛОДАЯ ДАМА. Потому что вы так измучили меня. Но я этого совсем не хотела. Бог свидетель — я не хотела. Вчера еще я

твердо решила... Даже написала вам, знаете ли, длинное письмо вчера вечером.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Я ничего не получал.

МОЛОДАЯ ДАМА. Я его порвала. О, лучше б я его отправила.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Что вы, так гораздо лучше.

МОЛОДАЯ ДАМА. Нет, какой стыд для меня. Сама не могу понять, как такое могло со мной... Адью, Альфред, пустите меня.

Молодой господин обнимает ее, покрывая ее лицо поцелуями.

Так-то вы держите свое слово.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Еще один поцелуй — еще один...

МОЛОДАЯ ДАМА. Но последний.

Он целует ее, она отвечает, их губы сливаются в долгом поцелуе.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Сказать вам, Эмма? Теперь я знаю, что такое счастье.

Молодая дама опускается в кресло.

(Садится на ручку кресла, легким жестом руки обнимает ее за шею.) Точнее говоря, теперь я знаю, каким может быть счастье.

Молодая дама глубоко вздыхает. Молодой гос­подин снова целует ее.

МОЛОДАЯ ДАМА. Альфред, о Альфред, что вы делаете со мной!

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. А здесь вполне уютно, не правда ли?.. И потом здесь нам ничто не угрожает. В тысячу раз лучше, чем рандеву где-нибудь на природе...

МОЛОДАЯ ДАМА. О, только не напоминайте мне об этом.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. А я буду помнить об этом с превеликой радостью. Для меня нет слаще воспоминаний, чем о минутах, проведенных с вами.

МОЛОДАЯ ДАМА. А бал промышленников вы еще помните?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Помню ли я его?.. Да ведь там за ужином я сидел рядом с вами, совсем близко. А ваш муж еще опрокинул шампанское...

Молодая дама смотрит на него с укоризной.

Это я только так, к слову, — о шампанском. Скажите, Эмма, не желаете ли рюмку коньяку?

МОЛОДАЯ ДАМА. Капельку, но сначала дайте мне стакан воды.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Да, да... Но где же... Ах, да... (Раздвигает портьеры и идет в спальню. Дама смотрит ему вслед. Молодой

господин выходит с графином и двумя стаканами.)

МОЛОДАЯ ДАМА. Где это вы были?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. В... соседней комнате. (Наливает воду в стакан.)

МОЛОДАЯ ДАМА. А теперь я вас кое о чем спрошу, Альфред, — и поклянитесь, что вы скажите правду.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Клянусь.

МОЛОДАЯ ДАМА. В этих комнатах уже бывала какая-нибудь другая женщина?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Но Эмма, — этому дому уже двадцать лет!

МОЛОДАЯ ДАМА. Вы знаете, что я имею в виду, Альфред... С вами! У вас!

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Со мной — здесь — Эмма! Как вы могли такое подумать, фу!

МОЛОДАЯ ДАМА. То есть вы не... как бы это... Нет, лучше не буду спрашивать. Я ведь сама виновата. За все следует наказание.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Да что с вами? О чем вы? О каком наказании?

МОЛОДАЯ ДАМА. Нет, лучше не думать об этом... Иначе можно сгореть со стыда.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (с графином в руке, печально качает головой). Эмма, если б вы знали, как больно вы раните меня.

Молодая дама наливает себе рюмку коньяка.

Должен вам кое-что сказать, Эмма. Если вас мучает стыд, что вы пришли сюда, если, таким образом, я вам безразличен, если вы не чувствуете, что составляете для меня все земное блаженство... то уж лучше тогда уходите.

МОЛОДАЯ ДАМА. Да, я так и сделаю.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (ловя ее руку). Но если вы чувствуете, что я не могу жить без вас, что поцеловать вам руку означает для меня больше, чем все ласки всех женщин мира... Эмма, я не таков, как другие молодые люди, которые могут просто так волочиться, может, я слишком наивен, но я...

МОЛОДАЯ ДАМА. А если вы все-таки такой, как и другие молодые люди?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Тогда вы бы не были сегодня здесь — потому что вы не такая, как другие дамы.

МОЛОДАЯ ДАМА. Откуда вы знаете?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (усаживая ее на диван и сам садясь рядом). Я много думал о вас. Вы несчастливы, я знаю.

Молодая дама смотрит на него явно обрадованно.

Жизнь так пуста, так ничтожна — и потом — так коротка, так ужасно коротка! Есть одно только счастье — найти человека, который любит тебя...

Дама берет со стола очищенную грушу, надкусывает ее.

Половину мне!

МОЛОДАЯ ДАМА (протягивает ему кусочек груши одними губами, но затем отводит его руки). Что вы делаете, Альфред?..  Вы же обещали!..

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (проглатывая грушу, смело). Жизнь так коротка.

МОЛОДАЯ ДАМА (слабым голосом). Но это еще не повод...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (машинально). О, еще какой!

МОЛОДАЯ ДАМА (еще слабее). Ну, вот, Альфред... а ведь вы обещали... вести себя... кроме того еще совсем светло...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Пойдем, пойдем скорее... О ты, единственная. (Поднимает ее с дивана.)

МОЛОДАЯ ДАМА. Да что вы делаете!

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Там совсем темно.

МОЛОДАЯ ДАМА. А что, тут еще есть комната?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (тянет ее за собой). Прекрасная комната — и совершенно темная.

МОЛОДАЯ ДАМА. Давайте лучше останемся здесь.

Молодой господин уводит ее за портьеры, в спальню, расстегивает ее платье.

Какой вы... О боже, что вы со мной делаете! Альфред!

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ты моя богиня, Эмма!

МОЛОДАЯ ДАМА. Ну подожди же, подожди хоть немного... (Слабым голосом.) Выйди, я позову тебя.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (путаясь в словах). Позволь меня... тебя... тебе помочь.

МОЛОДАЯ ДАМА. Да ты мне все порвешь.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. На тебе нет корсета?

МОЛОДАЯ ДАМА. Я не ношу корсета. Одилон тоже не носит. Но `вот ботинки можете мне расстегнуть.

Молодой господин расстегивает ей ботинки, целует ее ноги.

(Ныряя в постель.) О, как мне зябко.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Сейчас будет жарко.

МОЛОДАЯ ДАМА (с легким смешком). Ты думаешь?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (неприятно задет, про себя). Ну, это она уже зря. (Раздевается в темноте.)

МОЛОДАЯ ДАМА (нежно). Иди же, иди сюда, иди!

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (приободренный). Сейчас...

МОЛОДАЯ ДАМА. Тут так пахнет фиалками.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ты сама как фиалка. Ты сама...

МОЛОДАЯ ДАМА. Альфред... Альфред!!!

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Эмма...

 

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Вероятно, я слишком влюблен в тебя... просто лишился чувств.

Молодая дама молчит.

Все эти дни я просто сходил с ума по тебе. Ничего удивительного...

        МОЛОДАЯ ДАМА. Не бери в голову.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Да, конечно. По-другому ведь и и быть не может, когда так...

МОЛОДАЯ ДАМА. Ничего... Это нервы... Ты только успокойся...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ты читала Стендаля?

МОЛОДАЯ ДАМА. Стендаля?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. "Психологию любви"?

МОЛОДАЯ ДАМА. Нет. Почему ты спрашиваешь?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Там описывается одна похожая история.

МОЛОДАЯ ДАМА. Какая история?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ну, там целая компания офицеров-кавалергардов...

МОЛОДАЯ ДАМА. Кавалергардов?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ну, и они рассказывают друг другу о своих любовных похождениях. И каждый признается, что вот как раз с той женщиной, которую он больше всего любил, понимаешь, ну, с наибольшей страстью... что вот именно она-то... что вот именно ее-то... словом, что у него получилось с ней примерно, как у меня сейчас.

МОЛОДАЯ ДАМА. А-а.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Типичный случай.

МОЛОДАЯ ДАМА. А-а.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. И это еще не все. Там нашелся всего один, который утверждал, что у него ни разу в жизни ничего подобного не было, но это был, пишет Стендаль, отъявленный враль.

МОЛОДАЯ ДАМА. Вот как.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. И все же настроение это портит. Казалось бы, пустяк, а все-таки...

МОЛОДАЯ ДАМА. И то правда. Да и вообще... ты ведь обещал вести себя хорошо.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Будет тебе насмехаться, этим делу не поможешь.

МОЛОДАЯ ДАМА. Да нет же, какой смех. У Стендаля это действительно интересно. Я правда думала, что это бывает с теми, кто постарше, ну, знаешь, кто пожил уже...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. О чем ты. Это тут ни при чем. Кстати, самую занятную историю Стендаля я и забыл тебе рассказать. Там один из кавалергардов говорит, что он целых три ночи... не то даже шесть пролежал в койке с женщиной, которой домогался несколько недель — голышом — представляешь? и они все эти ночи только проплакали вдвоем — от счастья — и ничего больше...

МОЛОДАЯ ДАМА. И она тоже?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Не веришь? А по-моему, это так естественно — когда люди сильно любят друг друга.

МОЛОДАЯ ДАМА. Но многие совсем не плачут при этом.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (нервно). Разумеется — этот случай исключительный.

МОЛОДАЯ ДАМА. А-а, а то я уж подумала, Стендаль пишет, будто все кавалергарды пла­чут при такой оказии.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Видишь, все же ты насмехаешься.

МОЛОДАЯ ДАМА. Да с чего ты взял! Не будь же ребенком, Альфред!

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. А от этого нервы делаются еще хуже... К тому же у меня такое чувство, что ты непрерывно об этом дума­ешь. И от этого мне уже совсем стыдно.

МОЛОДАЯ ДАМА. Я совершенно об этом не думаю.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Думаешь. Ах, если б я только был уверен, что ты меня любишь.

МОЛОДАЯ ДАМА. Разве мало тебе доказательств?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Видишь... опять насмехаешься.

МОЛОДАЯ ДАМА. Да с чего ты взял? Наклонись-ка ко мне, сладость моя.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. О, как это приятно.

МОЛОДАЯ ДАМА. Ты меня любишь?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. О, я так счастлив.

МОЛОДАЯ ДАМА. Но плакать не будем — ладно?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (отодвигаясь от нее, упавшим голосом). Ну, вот опять. Ведь я же просил...

МОЛОДАЯ ДАМА. А что я такого сказала? Не надо плакать — и все...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Плакать не будем — о!..

МОЛОДАЯ ДАМА. У тебя просто нервы, радость моя.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Знаю.

МОЛОДАЯ ДАМА. А нервничать не стоит. Так даже лучше... что мы, так сказать, как добрые товарищи...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Опять ты начинаешь.

МОЛОДАЯ ДАМА. Ты все забыл! А ведь это один из наших первых разговоров! Что мы будем как два добрых товарища — и ничего больше. О, как это было прекрасно... Помнишь, на балу у моей сестры, в январе,

во время кадрили... О боже, мне давно пора уходить — ведь меня ждет сестра... что я скажу ей... Адью, Альфред...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Эмма! Неужели ты меня покинешь так?

МОЛОДАЯ ДАМА. Да — так!

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ну, еще хоть пять минут...

МОЛОДАЯ ДАМА. Хорошо. Еще пять минут.  Но обещай мне не шевелиться... Ладно?.. Я только поцелую тебя на прощание... Тсс! Не шевелиться я сказала, иначе я сразу встану... Ты мой сладкий... сладенький...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Эмма, ангел...

 

МОЛОДАЯ ДАМА. Милый Альфред...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. О, с тобой райское блаженство.

МОЛОДАЯ ДАМА. Но теперь мне в самом деле пора.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Ничего, твоя сестра подождет.

МОЛОДАЯ ДАМА. Мне домой пора. К сестре давно уже поздно. Который, кстати, час?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Да почем же мне знать?

МОЛОДАЯ ДАМА. Посмотри на часы — только и дел.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Мои часы остались в жилете.

МОЛОДАЯ ДАМА. Так сходи за ними.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (рывком вставая). Восемь.

МОЛОДАЯ ДАМА (вскакивая). О господи... Быстрее, Альфред, подай чулки. Что я скажу? Дома наверняка меня дожидаются... Восемь

часов!

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Когда же я тебя снова увижу?

МОЛОДАЯ ДАМА. Никогда.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Эмма! Ты совсем не любишь меня?

МОЛОДАЯ ДАМА. Именно потому, что люблю. Дай мне ботинки.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Неужели никогда? Вот твои ботинки.

МОЛОДАЯ ДАМА. И застежки от ботинок — в сумочке. Прошу тебя побыстрее...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Вот они.

МОЛОДАЯ ДАМА. Это может стоить головы нам обоим.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (крайне неприятно задет). Как это?

МОЛОДАЯ ДАМА. А что я скажу ему, если он спросит: где ты была?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. У сестры.

МОЛОДАЯ ДАМА. Это если бы я умела лгать.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Но у тебя нет другого выхода.

МОЛОДАЯ ДАМА. И все это — ради такого человека... Ах, подойди — дай я тебя еще разок поцелую. (Обнимает его.) А теперь оставь меня одну — ступай в другую комнату. Я не могу при тебе одеваться.

Молодой господин выходит в салон, где и одевается. Ест печенье, выпивает рюмку коньяка.

(Кричит ему через какое-то время.) Альфред!

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Да, радость моя.

МОЛОДАЯ ДАМА. А все-таки хорошо, что мы не стали плакать.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (с горделивой ухмылкой). Как можно быть такой фривольной...

МОЛОДАЯ ДАМА. Что же это будет, если мы теперь вдруг встретимся в обществе?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Как-нибудь эдак случайно... Ты ведь завтра, наверное, будешь у Лобмайеров?

МОЛОДАЯ ДАМА. Да. Ты тоже?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Конечно. Позволь пригласить тебя на котильон?

МОЛОДАЯ ДАМА. О, я тогда лучше совсем не приду. Как ты это себе представляешь? Да я бы... (входит в салон уже вполне

одетая, берет с вазочки шоколадное печенье) провалилась сквозь землю.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Итак, завтра у Лобмайеров. Это прекрасно.

МОЛОДАЯ ДАМА. Нет, нет... я откажусь, несомненно...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Тогда послезавтра — здесь.

МОЛОДАЯ ДАМА. Как можно?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. В шесть...

МОЛОДАЯ ДАМА. Здесь на углу стоят извозчики, не так ли?

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Да, сколько угодно. Итак, послезавтра здесь, в шесть. Скажи, что согласна, радость моя, любовь

моя.

МОЛОДАЯ ДАМА. О6судим завтра за котильоном.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (обнимая ее). Ангел мой.

МОЛОДАЯ ДАМА. Только не надо снова портить прическу.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН. Итак, завтра у Лобмайеров, а послезавтра в моих объятьях.

МОЛОДАЯ ДАМА. Прощай...

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (опять вдруг с тревогой). А что ты сегодня скажешь — ему?

МОЛОДАЯ ДАМА. Лучше не спрашивай... Это так ужасно. И зачем я тебя полюбила! Адью. Если мне опять попадется кто-нибудь на лестнице, меня хватит удар. Гуд-бай.

Молодой господин еще раз целует ей руку. Молодая дама уходит.

МОЛОДОЙ ГОСПОДИН (оставшись один, садится на диван, с улыбкой себе самому). Итак, у меня теперь связь с порядочной женщиной.

 

V. МОЛОДАЯ ДАМА И СУПРУГ

 

Со вкусом обставленная, уютная спальня. Половина одиннадцатого ночи. Молодая дама лежит в постели и читает. Супруг входит в шлафроке.

МОЛОДАЯ ДАМА (не поднимая глаз). Кончил работать?

СУПРУГ. Да. Слишком устал. И кроме того...

МОЛОДАЯ ДАМА. Да?

СУПРУГ. Мне вдруг стало так одиноко за письменным столом. И я затосковал по тебе.

МОЛОДАЯ ДАМА (поднимает глаза). В самом деле?

СУПРУГ (садится к ней на кровать). Не читай больше, на сегодня довольно. Ты испортишь себе глаза.

МОЛОДАЯ ДАМА (захлопывает книгу). Да что это с тобой?

СУПРУГ. Ничего, детка. Кроме того, что я влюблен в тебя! Ты ведь знаешь!

МОЛОДАЯ ДАМА. Ну, ты мне напоминаешь об этом не слишком часто.

СУПРУГ. Об этом и не нужно часто напоминать.

МОЛОДАЯ ДАМА. Почему это?

СУПРУГ. Потому, что иначе брак станет чем-то ущербным. Утратит... как бы это сказать... свою святость.

МОЛОДАЯ ДАМА. О...

СУПРУГ. Поверь, это так... Если бы в продолжении этих пяти лет, что мы женаты, мы не забывали бы иногда о том, что мы любим друг друга, то теперь мы бы и не любили.

МОЛОДАЯ ДАМА. Что-то уж слишком сложно.

 СУПРУГ. Ничего сложного: просто мы за это время уже раз десять или двенадцать снова влюблялись друг в друга... Тебе так не кажется?

МОЛОДАЯ ДАМА. Я не считала!

СУПРУГ. А если б мы сразу выпили все до дна, если б я безвольно отдался моей страсти к тебе, с нами произошло бы то, что и с миллионами других пар. Мы были бы не нужны больше друг другу.

МОЛОДАЯ ДАМА. А, вот что ты имеешь в виду...

СУПРУГ. Поверь, Эмма, в первые дни нашего брака я боялся, что так оно и будет.

МОЛОДАЯ ДАМА. Я тоже.

СУПРУГ. Вот видишь? Разве я не прав? Поэтому и нужно время от времени оставаться просто приятелями.

МОЛОДАЯ ДАМА. Ах, вот оно что.

СУПРУГ. Только так можно снова и снова переживать все ощущения медовой недели. Мы их и переживаем — только благодаря тому, что я никогда не допускаю, чтобы эти недели...

МОЛОДАЯ ДАМА. Превратились в месяцы.

СУПРУГ. Верно.

МОЛОДАЯ ДАМА. А теперь... похоже, очередной период приятельских отношений заканчивается?

СУПРУГ (нежно прижимая ее к себе). Весьма вероятно.

МОЛОДАЯ ДАМА. А если у меня все иначе?

СУПРУГ. И у тебя не иначе. Ведь ты самое разумное и восхитительное существо на свете. Я так счастлив, что обрел тебя.

МОЛОДАЯ ДАМА. Как мило ты умеешь ухаживать — время от времени.

СУПРУГ (тоже залезая в постель). Для мужчины, повидавшего кое-что на своем веку, — давай, положи голову мне на плечо, итак, для мужчины с опытом, брак — это что-то неизмеримо более таинственное, чем для вас, девушек из хорошей семьи. Вы встречаете нас в чистоте и... известной наивности, потому что у вас куда более ясный взгляд на любовь, чем у нас.

МОЛОДАЯ ДАМА (смеясь). О!

СУПРУГ. Несомненно. Ибо мы запутаны, сбиты с толку этим нашим разнообразным опытом, поневоле накопленным до брака. Вы же о многом наслышаны, многое, иногда даже слишком многое, знаете, да и, пожалуй, слишком много читаете, но по-настоящему о том, что мы, мужчины, чувствуем, вы все-таки не догадываетесь. Для нас же основательно изгажено все то, что принято называть любовью, ибо что это в конце концов за создания, пользоваться которыми мы все обречены!

МОЛОДАЯ ДАМА. Что это за создания?

СУПРУГ (целует ее в лоб). Будь рада, дитя мое, что не имела случая заглянуть в эту бездну. А существа эти, кстати, достойны

всякого сострадания — не будем бросать в них камень.

МОЛОДАЯ ДАМА. Прошу тебя — какая чувствительность. Она мне кажется неуместной.

СУПРУГ (любуясь своей снисходительностью, мягко). Они заслуживают этого. Вы, девушки из хорошей семьи, вы могли под крылышком у родителей спокойно дожидаться своего суженого, обожающего вас, и вы не знаете той нищеты, что толкает этих бедняжек в объятья греха.

МОЛОДАЯ ДАМА. То есть они все продажны?

СУПРУГ. Я не это хотел сказать. Я имею в виду не только материальную нищету. Но ведь есть еще, так сказать, нищета нравственная, когда не развито представление о том, что дозволено, и особенно о том, что такое благородство.

МОЛОДАЯ ДАМА. Но почему их нужно жалеть? Они-то своей жизнью довольны?

СУПРУГ. У тебя, детка, странные представления. Не забывай, что такие существа самой судьбой предназначены к тому, чтобы падать

все ниже и ниже. Остановиться они не могут.

МОЛОДАЯ ДАМА (прижимаясь к, нему). Очевидно, такое падение доставляет им удовольствие.

СУПРУГ (с досадой). Как ты можешь такое говорить, Эмма. Я-то полагал, что как раз вы, порядочные женщины, более всего презираете тех, кто не таков, как вы.

МОЛОДАЯ ДАМА. Конечно, Карл, конечно. Это я так только, к слову. Ну, рассказывай дальше. Тебя так приятно послушать. Расскажи мне еще что-нибудь.

СУПРУГ. Что именно?

МОЛОДАЯ ДАМА. Ну — об этих созданиях.

СУПРУГ. Да что тебе-то до них?

МОЛОДАЯ ДАМА. Как что, я ведь и раньше, помнишь, все просила тебя побольше рассказать мне о своей молодости.

СУПРУГ. Да почему тебя это так интересует?

МОЛОДАЯ ДАМА. Разве ты не муж мне? И разве это справедливо, что я почти ничего не знаю о твоем прошлом?

СУПРУГ. Но ты, надеюсь, не считаешь меня настолько безвкусным, чтобы... Но довольно, Эмма. К чему эта скользкая тема?

МОЛОДАЯ ДАМА. Но ты ведь и в самом деле держал в объятьях стольких женщин — как теперь меня...

СУПРУГ. Не говори "женщин". Женщина — это ты.

МОЛОДАЯ ДАМА. Но на один вопрос ты мне все-таки должен ответить. Иначе... иначе ничего не получится из медовой недели.

СУПРУГ. Ну и выраженьица у тебя. Не забывай, что ты мать, что там в кроватке лежит наша малютка.

МОЛОДАЯ ДАМА (прижимаясь к нему). Но я хочу еще и мальчика.

СУПРУГ. Эмма!

МОЛОДАЯ ДАМА. Да будет тебе, ну что тут такого. Понятное дело, я твоя жена, но ведь иногда мне хочется побыть... и твоей возлюбленной.

СУПРУГ. И сейчас — хочется?

МОЛОДАЯ ДАМА. Но сначала — ответь на мой вопрос.

СУПРУГ (покорно). Изволь.

МОЛОДАЯ ДАМА. Не было ли среди них... замужней женщины?

СУПРУГ. То есть? О чем ты?

МОЛОДАЯ ДАМА. Ну, ты знаешь о чем.

СУПРУГ (с некоторым беспокойством). Как это тебе пришло на ум?

МОЛОДАЯ ДАМА. Я бы хотела только знать, бывают ли... То есть я, конечно, знаю, что такие женщины бывают. Но было ли у тебя с ними...

СУПРУГ (серьезно). Ты знаешь таких женщин?

МОЛОДАЯ ДАМА. Даже не знаю, знаю ли я их.

СУПРУГ. Может, среди твоих подруг есть такая?

МОЛОДАЯ ДАМА. Ну как я могу утверждать — или отрицать — это с определенностью?

СУПРУГ. Может, какая-нибудь из них... о чем только женщины не говорят между собой... призналась тебе?

МОЛОДАЯ ДАМА (неуверенно). Да нет.

СУПРУГ. Может, ты подозреваешь кого из них в том, что она...

МОЛОДАЯ ДАМА. Подозреваю ли? О, подозреваю ли...

СУПРУГ. Похоже, что так.

МОЛОДАЯ ДАМА. О нет, Карл, конечно же, нет. Если подумать, то нет — ни одна из них на это не способна.

СУПРУГ. Ни одна?

МОЛОДАЯ ДАМА. Из моих подруг — ни одна.

СУПРУГ. Обещай мне, Эмма...

МОЛОДАЯ ДАМА. Что?

СУПРУГ. Что ты никогда не станешь общаться с женщиной, которую хотя бы отдаленно подозреваешь в том... что она ведет не вполне безупречный образ жизни.

МОЛОДАЯ ДАМА. Неужели такое нужно обещать?

СУПРУГ. Знаю, знаю, ты не станешь искать дружбы таких женщин. Но вдруг сведет какой случай... Да, да, так часто бывает, что как раз такие женщины, с подмоченной репутацией, ищут общения с женщинами порядочными, отчасти, чтобы набить себе цену. Отчасти же... как бы это сказать... тоскуя по добродетели, что ли.

МОЛОДАЯ ДАМА. Вот как.

СУПРУГ. Я полагаю, что все это исключительно верно, — то, что я тебе сейчас сказал. Так и есть — тоскуя по добродетели. Ибо все эти женщины, конечно же, глубоко несчастны — уж в этом ты можешь не сомневаться.

МОЛОДАЯ ДАМА. Да? А почему?

СУПРУГ. Ты еще спрашиваешь, Эмма?.. Ну как ты можешь спрашивать? Ты только представь, какое существование влачат эти жен­щины! Полное лжи, коварства, подлости — и полное опасностей.

МОЛОДАЯ ДАМА. Да, конечно. Тут ты прав.

СУПРУГ. Нет, поистине — свою капельку счастья они оплачивают... МОЛОДАЯ ДАМА. Капельку удовольствия.

СУПРУГ. Почему удовольствия? Как тебе приходит в голову называть это удовольствием?

МОЛОДАЯ ДАМА. Ну что-то они ведь в этом находят. Иначе они не делали бы этого.

СУПРУГ. Ничего в этом нет. Один дурман.

МОЛОДАЯ ДАМА (задумчиво). Дурман...

СУПРУГ. Нет, даже и не дурман. А расплата велика — это уж точно! МОЛОДАЯ ДАМА. Итак, с тобой это было, не так ли?

СУПРУГ. Да, Эмма. И это самое печальное воспоминание моей жизни.

МОЛОДАЯ ДАМА. Кто это был? Скажи! Я ее знаю?

СУПРУГ. Ну как ты можешь?

МОЛОДАЯ ДАМА. Давно это было? Задолго до того, как ты на мне женился?

СУПРУГ. Не спрашивай. Прошу тебя, не спрашивай.

МОЛОДАЯ ДАМА. Но Карл!

СУПРУГ. Она умерла.

МОЛОДАЯ ДАМА. Серьезно?

СУПРУГ. Да... Звучит почти комично, но у меня такое чувство, что все эти женщины очень рано умирают.

МОЛОДАЯ ДАМА. Ты ее очень любил?

СУПРУГ. Лживых женщин не любят.

МОЛОДАЯ ДАМА. Так почему ж...

СУПРУГ. Дурман...

МОЛОДАЯ ДАМА. Стало быть, все же?

СУПРУГ. Не будем больше об этом, прошу тебя. Все это было давно. Любил же я только одну — тебя. Любят только тогда, когда есть чистота и правда.

МОЛОДАЯ ДАМА. О Карл!

СУПРУГ. О, как сладостно и как надежно чувствуешь себя в таких объятиях. Почему я не встретился с тобой еще в детстве? Я думаю, тогда я просто и не взглянул бы на других женщин.

МОЛОДАЯ ДАМА. О Карл!

СУПРУГ. Как ты прекрасна!.. Прекрасная!.. Иди же!.. (Гасит свет.)

 

МОЛОДАЯ ДАМА. Знаешь, о чем я все думаю?

СУПРУГ. О чем же, радость моя?

МОЛОДАЯ ДАМА. О Венеции.

СУПРУГ. О нашей первой ночи...

МОЛОДАЯ ДАМА. Да, о ней.

СУПРУГ. И что же? Скажи!

МОЛОДАЯ ДАМА. Ты меня сегодня так же любил, как тогда.

СУПРУГ. Так же?

МОЛОДАЯ ДАМА. Ах, если б ты всегда...

СУПРУГ (в ее объятиях). Что?

МОЛОДАЯ ДАМА. О Карл!

СУПРУГ. Что ты хотела сказать? Если б я всегда?..

МОЛОДАЯ ДАМА. Ну да.

СУПРУГ. Ну, и что было бы, если б я всегда?..

МОЛОДАЯ ДАМА. Вот тогда бы я всегда знала, что ты меня любишь.

СУПРУГ. А-а. Но ты и так должна это знать. Не всегда ведь мужчина может выполнять роль любовника, временами он должен выступать в мир, на бой, к достижению цели! Не забывай этого, детка! Всему свое время в браке — в этом его прелесть. Немного найдется людей, которые и через пять лет вспоминают... о своей Венеции.

МОЛОДАЯ ДАМА. Это верно!

СУПРУГ. А теперь... спокойной ночи, дитя мое.

МОЛОДАЯ ДАМА. Спокойной ночи!

 

VI. СУПРУГ И ГРИЗЕТКА.

 

Отдельный кабинет в модном ресторане в центре Вены. Умеренная, уютная элегантность. Горит газовый камин. За столом Супруг и ГРИЗЕТКА. Перед ними остатки ужина — взбитые сливки, фрукты, сыр. В бокалах венгерское белое вино. Супруг, развалившись в углу дивана, курит гаванскую сигару. Гризетка сидит рядом с ним в кресле, черпает ложкой сливки и причмокивает от удовольствия.

СУПРУГ. Вкусно?

ГРИЗЕТКА (не отвлекаясь). Ууу!

СУПРУГ. Еще будешь?

ГРИЗЕТКА. Нет, и так много съела.

СУПРУГ. У тебя нет больше вина. (Наливает ей.)

ГРИЗЕТКА. Да я не выпью столько — знаете, останется.

СУПРУГ. Опять ты на "вы".

ГРИЗЕТКА. Дак, знаете ли, привыкнуть-то трудно.

СУПРУГ. Знаешь ли.

ГРИЗЕТКА. Чего?

СУПРУГ. Знаешь ли — ты должна говорить — а не знаете ли. Ну, иди ко мне, сядь поближе.

ГРИЗЕТКА. Счас... Еще не доела.

Супруг встает, заходит за кресло и обнимает Гризетку, поворачивая ее голову к себе.

Ну, что такое?

СУПРУГ. Поцелуй меня.

ГРИЗЕТКА (целует его). Вы... пардон, ты такой приставучий.

СУПРУГ. Это ты только теперь заметила?

ГРИЗЕТКА. Не, давно уж... еще на улице. Вы небось...

СУПРУГ. Ты.

ГРИЗЕТКА. Ты небось бог весть что обо мне думаешь.

СУПРУГ. Почему это?

ГРИЗЕТКА. Ну, раз уж я сразу пошла с вами в отдельный кабинет.

СУПРУГ. Ну, не так уж и сразу.

ГРИЗЕТКА. Но вы так умеете уговаривать.

СУПРУГ. В самом деле?

ГРИЗЕТКА. Да и что тут такого в конце-то концов?

СУПРУГ. Вот именно.

ГРИЗЕТКА. Пойти прогуляться или...

СУПРУГ. Да и холодновато сейчас для прогулок-то.

ГРИЗЕТКА. Конечно, слишком холодно.

СУПРУГ. Зато здесь тепло и приятно, а? (Снова садится, притягивая к себе Гризетку.)

ГРИЗЕТКА (слабым голосом). Ну.

СУПРУГ. Скажи-ка... Ты ведь давно меня заприметила, а?

ГРИЗЕТКА. Конечно, еще на Зингерштрассе.

СУПРУГ. Да нет, я имею в виду не сегодня. А еще позавчера и до этого, когда я шел за тобой.

ГРИЗЕТКА. Ну, за мной многие ходят.

СУПРУГ. Охотно верю. Но меня ты заметила?

ГРИЗЕТКА. Знаете... знаешь, что со мной было на днях? Муж сеструхи прицепился на хвост — не признал в темноте.

СУПРУГ. Заговорил с тобой?

ГРИЗЕТКА. Прямо, заговорил. Не все ж такие приставучие, как ты.

СУПРУГ. Но ведь и такое бывает.

ГРИЗЕТКА. Знамо дело, бывает.

СУПРУГ. Ну, и что ты тогда делаешь?

ГРИЗЕТКА. А ничего. Не отвечаю и все.

СУПРУГ. Гм... Мне ты ответила.

ГРИЗЕТКА. А что, не надо было?

СУПРУГ (наскоком целует ее). У тебя губы пахнут сливками.

ГРИЗЕТКА. О, да они и так сладкие.

СУПРУГ. Это тебе многие говорили?

ГРИЗЕТКА. Многие!! Тоже придумал!

СУПРУГ. А если по-честному. Сколько мужчин уже целовали твои губы?

ГРИЗЕТКА. Спросил тоже. Да ты и не поверишь, если сказать.

СУПРУГ. Почему не поверю?

ГРИЗЕТКА. Ну, угадай!

СУПРУГ. Ну, скажем... но ты не рассердишься?

ГРИЗЕТКА. А чего я должна сердиться?

СУПРУГ. Что-нибудь эдак... двадцать.

ГРИЗЕТКА (отстраняясь от него). Да? Почему уж тогда не все сто?

СУПРУГ. Я ведь только попытался угадать.

ГРИЗЕТКА. Не очень-то это у тебя получилось.

СУПРУГ. Ну, тогда десять.

ГРИЗЕТКА (обиженно). Ясное дело! Раз с ней можно заговорить на улице и повести в отдельный кабинет!

СУПРУГ. Не будь ребенком. Что гулять по улицам, что сидеть тут в помещении... Ведь это ресторан. В любой момент может войти кельнер — тут и в самом деле ничего такого...

ГРИЗЕТКА. Вот и я так подумала.

СУПРУГ. Ты уже была когда-нибудь в отдельном кабинете?

ГРИЗЕТКА. Сказать правду — была.

СУПРУГ. Ну вот, уже лучше, люблю, когда говорят правду.

ГРИЗЕТКА. Но совсем не так, как ты снова себе представляешь. А с подружкой и ее женихом — в этом году, во время карнавала.

СУПРУГ. Не было бы ничего страшного и в том, если б ты была и с возлюбленным...

ГРИЗЕТКА. Да уж чего страшного. Но у меня нет возлюбленного.

СУПРУГ. Иди ты.

ГРИЗЕТКА. Клянусь, нету.

СУПРУГ. Но ведь ты не будешь уверять, что я...

ГРИЗЕТКА. Что — ты? Нет у меня никого — уже целых полгода.

СУПРУГ. Ах так... А до этого? Кто это был?

ГРИЗЕТКА. Чего это вы такой любопытный?

СУПРУГ  Я любопытный, потому что люблю тебя.

ГРИЗЕТКА. Неужто?

СУПРУГ. Разумеется. Ты и сама, верно, заметила. Ну, так рассказывай. (Прижимает ее к себе.)

ГРИЗЕТКА. Что тебе рассказывать?

СУПРУГ. Ну, сколько тебя нужно упрашивать. Расскажи, кто это был.

ГРИЗЕТКА (смеясь). Ну, мужик вестимо.

СУПРУГ. Ну же... кто... кто это был?

ГРИЗЕТКА. Вообще-то он немного смахивал на тебя.

СУПРУГ. Вот как.

ГРИЗЕТКА. Если б ты не был похож на него...

СУПРУГ. Что было бы тогда?

ГРИЗЕТКА. Ладно, не спрашивай, видишь ведь...

СУПРУГ (с пониманием). Поэтому ты мне ответила.

ГРИЗЕТКА. В общем, да.

СУПРУГ. Уж и не знаю: радоваться или сердиться.

ГРИЗЕТКА. Я бы радовалась на твоем месте.

СУПРУГ. Ага.

ГРИЗЕТКА. Ито, как ты говоришь... как смотришь — все похоже.

СУПРУГ. Кто же он был такой?

ГРИЗЕТКА. Глаза — нет, пожалуй...

СУПРУГ. Как его звали?

ГРИЗЕТКА. Да не смотри ты на меня так — прошу тебя.

Супруг обнимает ее. Долгий, жаркий поцелуй. Гризетка, отпрянув, пытается встать.

СУПРУГ. Почему ты уходишь?

ГРИЗЕТКА. Пора домой идти.

СУПРУГ. Рано еще.

ГРИЗЕТКА. Нет, мне и впрямь пора, знаешь, как мать будет ругаться.

СУПРУГ. Ты живешь с матерью?

ГРИЗЕТКА. Натурально я живу с матерью. А ты что думал?

СУПРУГ. Значит, с матерью. Ты одна у нее?

ГРИЗЕТКА. Одна — как же! Пятеро нас! Двое мальчиков и еще две девочки.

СУПРУГ. Ну, сядь поближе. Ты старшая?

ГРИЗЕТКА. Нет, вторая. Кати старше — она в магазине работает, в цветочном. А за ней я.

СУПРУГ. А ты где работаешь?

ГРИЗЕТКА. Дома сижу.

СУПРУГ. Все время?

ГРИЗЕТКА. Ну, кто-то дома должен оставаться.

СУПРУГ. Ито верно. Ну, и что же ты говоришь своей матери, когда... когда возвращаешься так поздно?

ГРИЗЕТКА. Ну, это редко бывает.

СУПРУГ. Ну, как сегодня хотя бы. Ведь мать спросит тебя?

ГРИЗЕТКА. Конечно, спросит. Тут как ни старайся — мимо нее не прошмыгнешь, сразу проснется.

СУПРУГ. Ну, и что ты ей говоришь в таком случае?

ГРИЗЕТКА. Была, мол, в театре.

СУПРУГ. И она тебе верит?

ГРИЗЕТКА. А чего ей не верить-то? Я в театр хожу часто. Вот и в воскресенье была в опере с подружкой и ее женихом и моим старшим братом.

СУПРУГ. Откуда же у вас билеты?

ГРИЗЕТКА. Так ведь мой брат парикмахер!

СУПРУГ. Ну, парикмахеры... Или он театральный парикмахер?

ГРИЗЕТКА. Да чего ты все так расспрашиваешь?

СУПРУГ. Мне интересно. А второй брат что делает?

ГРИЗЕТКА. Он еще ходит в школу. Хочет стать учителем. Бывает же...

СУПРУГ. Кроме того, у тебя ведь есть еще одна сестра?

ГРИЗЕТКА. Ну, она еще недоросток — хотя уже нужен глаз да глаз. Знал бы ты, как они портятся в школе! Представляешь? Недавно застукала ее с одним.

СУПРУГ. Что?

ГРИЗЕТКА. Да! Шлялась по улице в половине восьмого с парнем из школы напротив. Вот такой недоросток!

СУПРУГ. Ну, и что ты сделала?

ГРИЗЕТКА. Отметелила, что ж еще!

СУПРУГ. Ты такая строгая?

ГРИЗЕТКА. Ну, а кому ж еще строгой быть? Старшая весь день в магазине, мать же только ворчит — приходится мне отдуваться.

СУПРУГ. Господи, как ты мила! (Целует ее, с большей нежностью.) Ты мне тоже кое-кого напоминаешь.

ГРИЗЕТКА. Да — кого же?

СУПРУГ. Не то чтобы отдельного человека, а так... время... молодость. Давай выпьем, детка!

ГРИЗЕТКА. Да, а сколько тебе лет?.. Слушай... я даже не знаю, как тебя зовут.

СУПРУГ. Карл.

ГРИЗЕТКА. Не может быть! Карл!

СУПРУГ. Его тоже звали Карл?

ГРИЗЕТКА. Ой, да это уж чистое чудо... невероятно... вот только глаза... (Качает головой.)

СУПРУГ. А кто он был такой — этого ты мне так до сих пор и не сказала.

ГРИЗЕТКА. Плохой человек он был, это уж точно — иначе не бросил бы меня.

СУПРУГ. Ты его очень любила?

ГРИЗЕТКА. Конечно, я его любила.

СУПРУГ. Я знаю, кто он был — лейтенант.

ГРИЗЕТКА. Нет, он был не военный. Его не взяли. У его отца дом в... Но зачем тебе все это знать?

СУПРУГ (целует ее). А у тебя, оказывается, серые глаза, сначала мне показалось, что черные.

ГРИЗЕТКА. Что, такие для тебя недостаточно красивы?

Супруг целует ее глаза.

Нет, нет — этого я не переношу... прошу тебя, о боже... нет, нет, пусти меня — только на минуту, прошу тебя.

СУПРУГ (с еще большей нежностью). Не пущу.

ГРИЗЕТКА. Но прошу тебя, Карл...

СУПРУГ. Сколько тебе лет? Восемнадцать, да?

ГРИЗЕТКА. Девятнадцать уже было.

СУПРУГ. Девятнадцать... а мне...

ГРИЗЕТКА. А тебе тридцать...

СУПРУГ. С небольшим... не будем об этом.

ГРИЗЕТКА. Ему тоже было уже тридцать два, когда мы познакомились.

СУПРУГ. Когда это было?

ГРИЗЕТКА. Даже не помню... Слышь, в вине, наверное, что-то было.

СУПРУГ. Да, почему ты так решила?

ГРИЗЕТКА. Я вся какая-то... знаешь — все кружится перед глазами.

СУПРУГ. Ну, так крепче держись за меня. Вот так... (Прижимает ее все крепче и нежнее, она почти не сопротивляется.) Я бы сказал,

детка, теперь мы и в самом деле могли бы пойти...

ГРИЗЕТКА. Да... домой.

СУПРУГ. Ну, не сразу домой...

ГРИЗЕТКА. Что ты имеешь в виду? О нет, нет... я никуда не пойду, и не думай...

СУПРУГ. Так вот, запомни, детка, когда мы встретимся в следующий раз, мы устроим все так, чтобы... (Опускается на колени, кладет голову ей на живот.) Как приятно, о, как приятно...

ГРИЗЕТКА. Что ты делаешь? (Целует его в голову.) Слышь, в вине, наверное, что-то было — у меня глаза слипаются... слышь, а что если я никогда не смогу встать? Но, Карл, слышь, Карл, прошу тебя... если вдруг кто войдет... кельнер.

СУПРУГ. В жизни никогда... не войдет сюда... никакой кельнер...

 

Гризетка с закрытыми глазами полулежит в углу дивана.

Супруг прохаживается по кабинету, раскуривая сигарету.

Длинная пауза.

СУПРУГ (долго разглядывает Гризетку, про себя). Кто ее знает, что за особа... уж больно скора, черт возьми... Не наскочить бы, гм...

ГРИЗЕТКА (не открывая глаза). В вине явно что-то было.

СУПРУГ. Это почему же?

ГРИЗЕТКА. А то бы...

СУПРУГ. Почему ты все приписываешь вину?

ГРИЗЕТКА. Ты где? Почему так далеко? Иди же ко мне.

Супруг подходит и садится к ней.

А теперь скажи — правда, что ты меня любишь?

СУПРУГ. Ты ведь и сама знаешь... (Осекшись.) Ну, конечно.

ГРИЗЕТКА. Слышь... как же это... ну, признайся мне — что было в вине?

СУПРУГ. За кого ты меня принимаешь? Думаешь, я способен подсыпать яд?

ГРИЗЕТКА. Нет, правда, знаешь — ничего понять не могу. Ведь я не такая... Да мы и знаем-то друг друга... Слышь, я не такая... Христом богом...  если ты  меня считаешь такой...

СУПРУГ. Да о чем ты — я не думаю о тебе ничего плохого. Я думаю, что ты меня любишь, вот и все.

ГРИЗЕТКА. Да...

СУПРУГ. В конце концов, когда двое молодых людей ужинают вдвоем и пьют вино... Совсем не обязательно, чтобы в вине что-то было...

ГРИЗЕТКА. Да это я так только — придумала.

СУПРУГ. Но зачем?

ГРИЗЕТКА (почти с вызовом). Ну, стыдно мне.

СУПРУГ. Это смешно. Стыдиться тут нечего. Тем более, что я напомнил тебе твоего первого возлюбленного.

ГРИЗЕТКА. Да.

СУПРУГ. Самого первого.

ГРИЗЕТКА. Ну да...

СУПРУГ. А интересно бы узнать, кто были остальные.

ГРИЗЕТКА. Никто.

СУПРУГ. Это ведь неправда, это не может быть правдой.

ГРИЗЕТКА. Охота тебе меня растравлять...

СУПРУГ. Хочешь сигарету?

ГРИЗЕТКА. Нет, спасибо.

СУПРУГ. Знаешь, который час?

ГРИЗЕТКА. Ну?

СУПРУГ. Половина двенадцатого.

ГРИЗЕТКА. А!

СУПРУГ. А как же... мать? Она уж привыкла, а?

ГРИЗЕТКА. Что, хочешь отправить меня домой?

СУПРУГ. Да ты ведь сама говорила...

ГРИЗЕТКА. Слышь, тебя как подменили. Что я тебе сделала?

СУПРУГ. Ну, что ты, детка, что ты выдумываешь?

ГРИЗЕТКА. Это все потому только, что ты похож, клянусь, а то бы... сколько раз меня приглашали в отдельный кабинет...

СУПРУГ. Ну, хочешь, опять встретимся здесь... или в другом месте...

ГРИЗЕТКА. Не знаю.

СУПРУГ. Ну, что значит — не знаю?

ГРИЗЕТКА. А что я должна отвечать?

СУПРУГ. Итак, когда? Только я должен сказать тебе сразу, что живу я не в Вене. Только приезжаю иногда — всего на несколько дней.

ГРИЗЕТКА. Да ладно тебе — ты и не из Вены?

СУПРУГ. То есть я из Вены, конечно. Но сейчас живу за городом...

ГРИЗЕТКА. Где же это?

СУПРУГ. О господи, ну не все ли равно.

ГРИЗЕТКА. Да ты не бойся, я не приеду.

СУПРУГ. Господи, приезжай, если хочешь. Я живу в Граце.

ГРИЗЕТКА. Серьезно?

СУПРУГ. А что тебя так удивляет?

ГРИЗЕТКА. Ты ведь женат, не так ли?

СУПРУГ (пораженный). Да, но как это тебе пришло в голову?

ГРИЗЕТКА. Просто мне так показалось.

СУПРУГ. И это тебя не сильно смущает?

ГРИЗЕТКА. Ну, конечно, было бы лучше, если б ты был холостой... Но ведь ты женат!

СУПРУГ. Да, но скажи, почему ты вдруг об этом заговорила?

ГРИЗЕТКА. Когда говорят, что живут не в Вене и у них немного времени...

СУПРУГ. Но что же тут невероятного.

ГРИЗЕТКА. То я не верю.

СУПРУГ. И тебя не мучит совесть, что ты совращаешь супруга, склоняешь его к неверности?

ГРИЗЕТКА. Брось, твоя жена наверняка делает то же самое.

СУПРУГ (возмущенно). Эй, прекрати... Ничего себе разговорчики...

ГРИЗЕТКА. Я-то думала, что у тебя нет жены.

СУПРУГ. Есть у меня жена или нет — но в таком тоне я запрещаю... (Встает.)

ГРИЗЕТКА. Карл, ну, Карл же, что с тобой? Рассердился? Но я правда не знала, что ты женат. Ну, разболталась немного. Перестань,

не дуйся.

СУПРУГ (помедлив, подходит к ней). Вы и впрямь странные создания, я имею в виду... женщин. (Снова нежен с ней.)

ГРИЗЕТКА. Слышь, не надо... уже так поздно...

СУПРУГ. А теперь слушай меня внимательно. Поговорим наконец серьезно. Я хочу тебя видеть — и достаточно часто.

ГРИЗЕТКА. Правда что ль?

СУПРУГ. Но для этого необходимо... Ты должна следить за собой... Чтобы я мог на тебя положиться...

ГРИЗЕТКА. Да я и так слежу.

СУПРУГ. Ты ведь еще... ну, неопытной тебя не назовешь, но ты молода, а мужчины, как правило, знаешь, какой бессовестный народ.

ГРИЗЕТКА. Ну!

СУПРУГ. Я хочу сказать — не только в моральном отношении. Да ты наверняка меня понимаешь.

ГРИЗЕТКА. Ну да. Все ж — за кого ты меня принимаешь?

СУПРУГ. Короче говоря, если ты хочешь иметь меня любовником — но только меня, то мы можем это устроить — хотя я и живу в Граце.  Там,  где  каждую минуту могут войти, — все-таки не лучшее место.

Гризетка прижимается к нему.

В следующий раз...  встретимся в другом месте, да?

ГРИЗЕТКА. Да.

СУПРУГ. Там, где нам никто не помешает.

ГРИЗЕТКА. Да.

СУПРУГ (пылко обнимает ее). Остальное обсудим по дороге.  (Встает, открывает дверь.) Кельнер... счет!

 

 

 

VII. ГРИЗЕТКА И ПОЭТ

 

Небольшая комната, обставленная небогато, но со вкусом. Из-за плотных занавесей вишневого цвета в комнате полумрак. Большой письменный стол, на нем бумаги и книги. У стены пианино. Входят ГРИЗЕТКА И ПОЭТ, который закрывает за собой дверь.

ПОЭТ. Ну вот, крошка. (Целует ее.)

ГРИЗЕТКА (в плаще и шляпе). О! А тут мило! Только почти ничего и не видно.

Поэт. Твои глаза должны привыкнуть к полумраку. Твои чудные глаза. (Целует ее в глаза.)

ГРИЗЕТКА. Для этого у чудных глаз слишком мало времени.

ПОЭТ. Почему же?

ГРИЗЕТКА. Потому, что я зашла всего на минуту.

ПОЭТ. Давай-ка снимем шляпу.

ГРИЗЕТКА. Это ради одной-то минуты?

ПОЭТ (вынимает заколку из ее шляпы, снимает ее и кладет в сторону). А теперь плащ...

ГРИЗЕТКА. Ну, чего тебе? Я же уйду скоро.

ПОЭТ. Отдохни хоть немного! Ведь мы с тобой часа три провели на ногах.

ГРИЗЕТКА. Сюда мы приехали.

ПОЭТ. Сюда — да. Но в парке мы с тобой бродили вдоль ручья часа три. Так что садись, детка, расслабься... куда хочешь садись, хоть за письменный стол... или нет, здесь неудобно. Лучше на диван. Вот так. (Усаживает ее.) Можешь и прилечь, если очень устала. Вот так. (Укладывает ее на диван.) А под головку положим подушку.

ГРИЗЕТКА (со смехом). Но я совсем не устала!

ПОЭТ. Это тебе только кажется. Вот так. Можешь и поспать, если хочешь. Я не буду тебе мешать. Могу сыграть тебе и колыбельную... мою собственную... (Подходит к пиа­нино.)

ГРИЗЕТКА. Твою собственную?

ПОЭТ. Да.

ГРИЗЕТКА. А я думала, Роберт, что ты доктор.

ПОЭТ. Почему? Я ведь говорил тебе, что я писатель.

ГРИЗЕТКА. Все писатели доктора.

ПОЭТ. Нет, не все. Я вот не доктор. Но почему это пришло тебе в голову?

ГРИЗЕТКА. Ну, потому, что ты сказал, что сыграешь свою колыбельную.

ПОЭТ. Ах да... Но, может быть, она и не моя.  Ведь это совершенно неважно. Что? Вообще, кто написал — не имеет никакого значения. Лишь бы было красиво — не так ли?

ГРИЗЕТКА. Натурально. Лишь бы красиво — чего ж еще...

ПОЭТ. А ты поняла, что я имел в виду?

ГРИЗЕТКА. Ты про что?

ПОЭТ. Ну, про то, что я только что сказал.

ГРИЗЕТКА (сонным голосом). Натурально.

ПОЭТ (встает, подходит к ней, гладит ее по волосам). Ничего ты не поняла, ни слова.

ГРИЗЕТКА. Ладно тебе, я никакая не дура.

ПОЭТ. Натурально, ты дура. Но за это-то я тебя и люблю. Ах, как это прекрасно, что вы такие дуры. Я имею в виду таких, как ты.

ГРИЗЕТКА. Да ладно, чего ты ругаешься-то?

ПОЭТ. Ты ангел, малыш. А приятно лежать на мягком персидском ковре, не так ли?

ГРИЗЕТКА. О да. Ну, чего ж ты не играешь на пианино? Не хочешь? ПОЭТ. Нет уж... лучше побыть с тобой рядом. (Гладит ее.) ГРИЗЕТКА. Слышь, зажги свет, а?

ПОЭТ. О, нет... Эти сумерки так прекрасны. Мы ведь целый день будто купались в солнечных лучах. А теперь словно выходим из ванны, заворачиваясь в покров темноты... (Смеется.) Нет, это нужно бы сказать по-другому... Ты не находишь?

ГРИЗЕТКА. Не знаю.

ПОЭТ (элегантно отступая от нее). О, эта глупость  божественна!   (Берет  записную книжку и что-то записывает.)

ГРИЗЕТКА. Что это ты делаешь? (Поворачиваясь на диване в его сторону.) Чего записываешь-то?

ПОЭТ (негромко). Солнце, Купание, Сумер­ки, Покров... так, так... (Прянет записную книжку. Громко.) Ничего... Не хочешь ли чего-нибудь съесть или выпить, скажи?

ГРИЗЕТКА. Жажды я не испытываю. А вот аппетит разыгрался.

ПОЭТ. Гм... Я бы предпочел, чтобы ты испытывала жажду. Коньяк в доме найдется, а вот за едой надо сходить.

ГРИЗЕТКА. Что, некого послать?

ПОЭТ. Трудно — служанка уже ушла... ничего, сам схожу... чего тебе хочется?

ГРИЗЕТКА. Да нет, не стоит, мне все равно скоро уходить.

ПОЭТ. Детка, об этом не может быть и речи. Но я вот что предлагаю — пойдем потом вместе куда-нибудь поужинать.

ГРИЗЕТКА. Нет, нет. У меня на это нет времени. Да и куда мы можем пойти? Везде ведь можно встретить знакомых.

ПОЭТ. У тебя так много знакомых?

ГРИЗЕТКА. Достаточно встретить одного — и уже неприятность.

ПОЭТ. Да в чем же тут неприятность?

ГРИЗЕТКА. Ну, а как ты думаешь — если мать вдруг узнает...

ПОЭТ. Можно пойти туда, где нас никто не увидит, есть ведь рестораны с отдельными комнатами.

ГРИЗЕТКА (напевает). Ах, этот суп в сhambre separee!

ПОЭТ. Ты уже бывала когда-нибудь в сhambre separее?

ГРИЗЕТКА. Сказать по правде — да!

ПОЭТ. Кто был счастливец?

ГРИЗЕТКА. О, все было не так, как ты думаешь... Я была с подругой и ее женихом. Они взяли меня с собой.

ПОЭТ. Вот как. И я должен этому верить?

ГРИЗЕТКА.  Можешь не верить — подумаешь...

ПОЭТ (подходя к ней вплотную). Ну, что, покраснела? Ничего не видно уже! Даже твоего лица. (Касается рукой ее щек.) Но я узнаю

тебя так.

ГРИЗЕТКА. Смотри, только не перепутай меня с какой-нибудь...

ПОЭТ. Странно, но я не могу вспомнить, как ты выглядишь.

ГРИЗЕТКА. Мерси!

ПОЭТ (серьезно). Знаешь, ведь это почти жутко — я совершенно не могу представить себе твои черты. В каком-то смысле я уже забыл тебя... Если бы я не мог вспомнить еще и твой голос — то что бы от тебя осталось? Ты вблизи и далеко-далеко... Жуть.

ГРИЗЕТКА. Эй, ты о чем?

ПОЭТ. Ни о чем, ангел мой, ни о чем. Где твои губы? (Целует ее.)

ГРИЗЕТКА. Зажги лучше свет, а?

ПОЭТ. Нет... (С наплывом нежности.) Ты меня любишь, скажи!

ГРИЗЕТКА. Очень... очень!

ПОЭТ. Ты уже любила кого-нибудь так, как меня?

ГРИЗЕТКА. Я тебе уже сказала — нет.

ПОЭТ. Но... (Вздыхает.)

ГРИЗЕТКА. Да ведь это был мой жених.

ПОЭТ. Могла бы и не вспоминать о нем в такую минуту.

ГРИЗЕТКА. Э... что ты делаешь, слышь...

ПОЭТ. Давай представим, что мы в каком-нибудь замке, где-нибудь в Индии.

ГРИЗЕТКА. Ну, там они ведут себя наверняка приличнее, чем ты.

ПОЭТ. Не говори глупостей! Это божественно — о, если б ты знала, что ты для меня значишь...

ГРИЗЕТКА. И что же?

ПОЭТ. Да не отпихивай ты меня все время, я ведь ничего тебе не делаю — пока что.

ГРИЗЕТКА. И без того корсет жмет.

ПОЭТ (просто). Так сними его.

ГРИЗЕТКА. Ладно. Но только ты не нахальничай.

ПОЭТ. Не буду.

Гризетка, встав с дивана, снимает в темноте корсет.

(Продолжая сидеть на диване.) Скажи, а тебе было бы интересно узнать мою фамилию?

ГРИЗЕТКА. И какая же у тебя фамилия?

ПОЭТ. Я лучше назову тебе ту, которой подписываюсь.

ГРИЗЕТКА. А что — есть разница?

ПОЭТ. То есть литературный псевдоним.

ГРИЗЕТКА. Значит, ты пишешь под чужим именем?

Поэт подходит к ней вплотную.

Ой!.. Слышь, не надо!..

ПОЭТ. Какие запахи, какой аромат. Волшебно. (Целует ее в грудь.)

ГРИЗЕТКА. Порвешь мне рубашку.

ПОЭТ. Сними... сними... все это лишнее.

ГРИЗЕТКА. Но Роберт!

ПОЭТ. А теперь, приди в наш индийский замок.

ГРИЗЕТКА. Сначала скажи, что ты меня действительно любишь.

ПОЭТ. Да я молюсь на тебя. (Пылко целует ее.) Молюсь на тебя, радость моя,  весна моя...

ГРИЗЕТКА. Роберт... Роберт...

 

ПОЭТ. Это было райское блаженство... А подписываюсь я как...

ГРИЗЕТКА. Роберт! О Роберт...

ПОЭТ. Как Бибиц.

ГРИЗЕТКА. А почему Бибиц?

ПОЭТ. Это только так, псевдоним... или ты не слыхала никогда это имя?

ГРИЗЕТКА. Нет.

ПОЭТ. Ты никогда не слыхала? Божественно! Нет, в самом деле? Или ты просто разыгрываешь меня?

ГРИЗЕТКА. Господи, ну что тут такого. Не слыхала — и все!

ПОЭТ. Ты что же, никогда не ходишь в театр?

ГРИЗЕТКА. Да нет, почему, я была тут с одним... С дядей моей подруги и подругой мы ходили в оперу.

ПОЭТ. Гм, а в Бургтеатр ты, стало быть, не ходишь.

ГРИЗЕТКА. Туда мне еще никто не дарил билеты.

ПОЭТ. Я пошлю тебе билет в ближайшее время.

ГРИЗЕТКА. Хорошо бы! Только не забудь. И на что-нибудь веселенькое!

ПОЭТ. Гм, веселенькое... А на трагедию, стало быть, пойти не хочешь?

ГРИЗЕТКА. Не очень.

ПОЭТ. Даже если это моя пьеса?

ГРИЗЕТКА. Твоя? Брось! Ты пишешь для театра?

ПОЭТ. Позволь, я только зажгу свет. Я ведь тебя еще и не видел — с тех пор как ты стала моей возлюбленной. Ангел! (Зажигает свечу.)

ГРИЗЕТКА. Эй, стыдно же... Дай хоть одеялом прикроюсь.

ПОЭТ. Потом! (Подходит к ней со свечой в руках, долго разглядывает.)

ГРИЗЕТКА (закрыв лицо руками). Ну, Роберт!

ПОЭТ. Ты красива, ты сама красота, ты, может быть, сама природа, ты святая простота.

ГРИЗЕТКА. Ой, капает же! Ты что — не видишь?

ПОЭТ (ставит свечу на стол). Ты — это то, что я давно искал. Ты любишь только меня, ты любила бы меня, даже если б я был разносчиком мелких товаров. В этом такая отрада. Признаться, я все не мог отделаться от некоторого подозрения... Скажи, только честно, неужели ты действительно не знала, что я Бибиц?

ГРИЗЕТКА. Господи, вот пристал. Ну, откуда мне знать, кто такой.

ПОЭТ. Что есть слава! Нет, забудь все, что я тебе говорил, забудь даже имя, которое я тебе называл. Для тебя я Роберт и останусь Робертом. Да я и пошутил. (Легко.) Я вовсе не писатель, а разносчик товаров, а вечерами подыгрываю певцам в кафе на клавире.

ГРИЗЕТКА. Ну, совсем запутал... И смотришь как странно... Да что с тобой в самом деле?

ПОЭТ. Это так необыкновенно — со мной такого еще и не было, крошка, прямо слезы навертываются. Эго так волнительно. Мы не будем разлучаться, да, мы будем очень любить друг друга.

ГРИЗЕТКА. Слышь, это правда — насчет кафе?

ПОЭТ. Да, но не спрашивай ни о чем больше. Если ты меня любишь, не спраши­вай ни о чем. Скажи, ты могла бы вырваться недели на две?

ГРИЗЕТКА. Как это вырваться?

ПОЭТ. Ну, из дома.

ГРИЗЕТКА. Да ты что!! Как же это? А что я скажу матери? И потом, без меня у них все в доме пойдет кувырком.

ПОЭТ. Ах, как это было бы славно — побыть с тобой вдвоем, где-нибудь в полном уединении, в лесу, на природе, недели две... А там, в один прекрасный день сказать адью и пойти каждый своей дорогой — неведомо куда.

ГРИЗЕТКА. Вот, уже и адью на уме! А говорил, что любишь.

ПОЭТ. Так ведь именно поэтому. (Наклоняется к ней и целует в лоб.) Сладость моя!

ГРИЗЕТКА. Прижмись, а? Чего-то мне холодно.

ПОЭТ. Ну, так одевайся — пора. Давай я зажгу тебе еще пару свечей.

ГРИЗЕТКА (встает). Не смотри.

ПОЭТ. Не буду. (Отходит к окну.) Скажи, ты счастлива, детка?

ГРИЗЕТКА. Что ты имеешь в виду?

ПОЭТ. Вообще — счастлива ли?

ГРИЗЕТКА. Ну, могло быть и лучше.

ПОЭТ. Ты меня не понимаешь. О твоих домашних обстоятельствах я уже достаточно наслышан. Я знаю, что ты не принцесса. Я о другом. О том, как ты вообще ощущаешь жизнь. Ощущаешь ли ты, что счастлива, что живешь?

ГРИЗЕТКА. Слышь, а гребенка у тебя есть?

ПОЭТ (подходит к туалетному столику, подает ей расческу, долго разглядывает Гризетку). Господи, как ты прелестна...

ГРИЗЕТКА. Эй... не надо!

ПОЭТ. Останься, а? Останься — я схожу, принесу чего-нибудь нам на ужин...

ГРИЗЕТКА. Но уже слишком поздно.

ПОЭТ. Еще нет и девяти.

ГРИЗЕТКА. Ну, пожалуйста, мне правда пора топать.

ПОЭТ. Когда же мы теперь увидимся?

ГРИЗЕТКА. А когда тебе хотелось бы?

ПОЭТ. Завтра.

ГРИЗЕТКА. А завтра какой день?

ПОЭТ. Суббота.

ГРИЗЕТКА. Ой, тогда я не могу, мне нужно к опекуну идти с младшей сестрой.

ПОЭТ. Тогда в воскресенье... гм... в воскресенье... в воскресенье... Тут вот какое дело. Я не Бибиц, но Бибиц — мой друг. Я тебя с

ним как-нибудь познакомлю. В воскресенье идет его пьеса, я пошлю тебе билет и потом заеду за тобой после спектакля. А ты мне

скажешь, понравилась ли тебе пьеса, идет?

ГРИЗЕТКА. Слышь, эта история с Бибицем... ну, где мне, дуре, понять.

ПОЭТ. По-настоящему я тебя узнаю только после того, как ты мне расскажешь, что чувствовала, когда смотрела пьесу.

ГРИЗЕТКА. Ну вот... я и готова.

ПОЭТ. Пойдем, радость моя.

(Уходят.)

 

VIII. ПОЭТ И АКТРИСА

 

Комната в гостиной за городом. Весенний вечер, окна распахнуты, над лугами и холмами стоит луна. Великая тишина. Входят Поэт и Актриса, в руках у него свеча, которая гаснет в тот момент, когда они входят.

ПОЭТ. Ой...

АКТРИСА. Что такое?

ПОЭТ. Свет... Хотя и так все видно. Смотри совершенно светло. Просто чудо!

Актриса, подойдя к окну, внезапно падает на колени, молитвенно складывает руки.

Что с тобой?

Актриса молчит.

(Подходит к ней.) Что ты делаешь?

АКТРИСА (возмущенно). Разве не видишь — молюсь!..

ПОЭТ. Ты веришь в Бога?

АКТРИСА. Разумеется, я не какая-нибудь серость.

ПОЭТ. Вот оно как!

АКТРИСА. Иди же, стань рядом на колени. Помолись и ты хоть раз. Не потускнеет от этого венец твоей славы.

Поэт становится рядом с ней на колени и обнимает ее.

Растлитель! (Встает.) Знаешь, кому я молилась?

ПОЭТ. Богу, я полагаю.

АКТРИСА (с издевкой). Как же! Тебе — я молилась тебе!

ПОЭТ. Зачем же ты тогда смотрела в окно?

АКТРИСА. Скажи лучше, куда это ты меня завез, соблазнитель?

ПОЭТ. Но ведь. Это твоя идея была, детка. Ведь это ты хотела на природу — и именно сюда.

АКТРИСА. Ну и разве я была не права?

ПОЭТ. Вестимо, права — здесь прелестно. Подумать только — всего два часа от Вены, а уже ни души. А как тут красиво!

АКТРИСА. А? Ты бы и стихи тут мог сочинять, если б у тебя случился такой талант.

ПОЭТ. Ты уже была здесь когда-нибудь?

АКТРИСА. Бывала ли здесь я? Да я жила здесь годами!

ПОЭТ. С кем?

АКТРИСА. Ну, с Фрицем, конечно.

ПОЭТ. Ах так!

АКТРИСА. Я прямо-таки молилась на него!

ПОЭТ. Ты уже рассказывала об этом.

АКТРИСА. Ради Бога — я могу и уйти, если тебе со мной скучно!

ПОЭТ. Мне — скучно — с тобой?.. Ты даже не представляешь себе, что ты для меня значишь... Ведь ты — это целый мир в себе... Ты сама гениальность, ты само божество... Ты... собственно, ты сама святая простота... Да, да... Но ты не должна вспоминать о Фрице.

АКТРИСА. Ну, обмолвишься иной раз — не без этого...

ПОЭТ. Как мило, что ты это осознаешь.

АКТРИСА. Иди же, поцелуй меня!

Поэт целует ее.

Ну, а теперь пожелаем друг другу спокойной ночи. Прощай, радость моя.

ПОЭТ. Что ты хочешь этим сказать?

АКТРИСА. Что я ложусь спать!

ПОЭТ. Ну, это — само собой... Но при чем здесь "спокойной ночи"? Мне-то где ночевать?

АКТРИСА. В доме, наверное, найдется немало свободных комнат.

ПОЭТ. Да какой мне в них прок? Надо бы теперь свет зажечь, пожалуй, не возражаешь?

АКТРИСА. Зажги.

ПОЭТ (зажигает лампу на ночном столике). Как тут мило... И какие набожные хозяева — сплошные лики святых... Было бы интересно

пожить какое-то время среди этих людей... ведь это совсем другой мир. А мы так мало знаем, по сути, о других.

АКТРИСА. Перестань молоть чушь, подай мне лучше эту сумочку со стола.

ПОЭТ. Держи, единственная моя!

Актриса вынимает из сумочки маленькое изображение в рамочке и ставит его на ночной столик.

Что это?

АКТРИСА. Это Мадонна.

ПОЭТ. Ты всегда ее носишь с собой?

АКТРИСА. Ведь она мой талисман. А теперь ступай, Роберт!

ПОЭТ. Ну, что за шутки! Могу я тебе помочь?

АКТРИСА. Нет, ты можешь идти.

ПОЭТ. А когда я могу снова прийти?

АКТРИСА. Через десять минут.

ПОЭТ (целует ее). До свидания!

АКТРИСА. А куда ты пойдешь?

ПОЭТ. Стану расхаживать под твоим окном. Люблю бродить по ночам. Тогда мне приходят в голову самые лучшие мысли. А тут еще

твоя близость, дуновение, так сказать, томления... навеваемое твоим искусством.

АКТРИСА. Ты бредишь как сумасшедший.

ПОЭТ (страдальчески). Есть женщины, которые могли бы сказать... как поэт.

АКТРИСА. Ну, ступай же наконец. Но смотри мне, не заводи по дороге интрижку с подавальщицей...

Поэт уходит.

(Раздевается, прислушиваясь к шагам поэта сначала по лестнице, а потом под ее окнами. Едва раздевшись, она устремляется к окну, выглядывает, убеждается, что он там, шепчет.) Иди же!

Поэт стремительно врывается в комнату, в которой она уже легла в постель, предварительно выключив свет.

Ну вот, а теперь ты можешь сесть ко мне и что-нибудь рассказать.

ПОЭТ (садится к ней на кровать). Закрыть окно? Тебе не холодно?

АКТРИСА. О нет!

ПОЭТ. Что же тебе рассказать?

АКТРИСА. Ну, хотя бы кому ты изменяешь в данный момент?

ПОЭТ. К сожалению, пока еще никому.

АКТРИСА. Утешься, я ведь тоже кое-кому изменяю.

ПОЭТ. Могу себе представить.

АКТРИСА. И как ты думаешь — кому?

ПОЭТ. Откуда ж мне это знать, детка?

АКТРИСА. А ты угадай.

ПОЭТ. Постой... ну, наверное, директору театра.

АКТРИСА. Голубчик, я не хористка.

ПОЭТ. Ну, это первое, что приходит в голову.

АКТРИСА. Угадывай дальше.

ПОЭТ. Ну, ты обманываешь своего коллегу... Бенно...

АКТРИСА. Ха-ха! Он вообще равнодушен к женщинам... ты что, не знал? У него роман с почтальоном!

ПОЭТ. Не может быть!

АКТРИСА. Поцелуй меня лучше!

Поэт стискивает ее шею руками.

Да что ты делаешь?

ПОЭТ. А ты не мучай меня.

АКТРИСА. Послушай, Роберт, у меня есть предложение. Ложись ко мне.

ПОЭТ. Принято!

АКТРИСА. Быстрей, быстрей же!

ПОЭТ. По мне, так я бы давно уже... Слышишь?..

АКТРИСА. Что именно?

ПОЭТ. За окном цикады стрекочут.

АКТРИСА. Ты, верно, бредишь, милый, здесь нет цикад.

ПОЭТ. Но ты ведь их слышишь.

АКТРИСА. Ну, иди же наконец!

ПОЭТ. Иду. (Ложится к ней.)

АКТРИСА. Вот так, а теперь полежи немного спокойно... Тсс, не шевелись.

ПОЭТ. Что тебе взбрело в голову?

АКТРИСА. Похоже, ты не прочь завести со мной роман?

ПОЭТ. Об этом ты могла бы уже догадаться.

АКТРИСА. Но этого многие уже хотели...

ПОЭТ. И все же не приходится сомневаться, что в настоящий момент у меня наилучшие шансы.

АКТРИСА. Так приди же, цикада моя! Я теперь буду называть тебя цикадой.

ПОЭТ. Красиво...

АКТРИСА. Итак, кого я обманываю?

ПОЭТ. Кого? Меня, быть может...

АКТРИСА. Дитя мое, у тебя тяжелое мозговое расстройство.

ПОЭТ. Или некоего человека, которого ты сама никогда в жизни не видела... которого ты не знаешь... который предназначен тебе, но ты не можешь его отыскать...

АКТРИСА. Прошу тебя, прекрати нести свою баснословную чушь.

ПОЭТ. Не странно ли, ты — и вдруг... кто бы мог подумать... но нет, кто может посягнуть на святыню... иди же ко мне, иди... иди...

 

АКТРИСА. Насколько же это лучше, чем играть в дурацких пьесах... Не находишь?

ПОЭТ. Гм... Я нахожу, что тебе достаются не одни только дурацкие пьесы.

АКТРИСА. Бес тщеславный, ты имеешь в виду, конечно, свою собственную?

ПОЭТ. Точно так!

АКТРИСА (серьезно). Это, пожалуй, и впрямь великолепная пьеса!

ПОЭТ. Вот видишь!

АКТРИСА. Да, ты гений, Роберт!

ПОЭТ. Может, скажешь теперь заодно, почему ты отказалась играть позавчера. Ведь ты отнюдь не была больна.

АКТРИСА. Так, хотела тебя подразнить.

ПОЭТ. Почему это вдруг? Что я тебе сделал?

АКТРИСА. Расхвастался очень.

ПОЭТ. Да что ты?

АКТРИСА. Все в театре так считают.

ПОЭТ. Вот как.

АКТРИСА. Но я им сказала: ему есть чем хвастать.

ПОЭТ. А они что?

АКТРИСА. Что они мне могут ответить? Я ведь ни с кем не разговариваю.

ПОЭТ. Ах так.

АКТРИСА. Им всем больше всего хотелось бы меня отравить. Но это им не удастся.

ПОЭТ. Забудь их всех. Радуйся тому, что мы здесь, и скажи, что ты меня любишь.

АКТРИСА. Тебе все еще нужны доказательства?

ПОЭТ. Доказать это вообще невозможно.

АКТРИСА. Великолепно! Чего же ты тогда хочешь?

ПОЭТ. Скольким уже ты доказывала это подобным образом... и ты всех их любила?

АКТРИСА. О нет. Любила я только одного.

ПОЭТ (обнимая ее). Радость...

АКТРИСА. Фрица.

ПОЭТ. Меня зовут Роберт. Кто же я для тебя, если ты теперь думаешь о Фрице?

АКТРИСА. Ты — это каприз.

ПОЭТ. Хорошо, что сказала.

АКТРИСА. Тебе есть чем гордиться.

ПОЭТ. Чем же тут гордиться?

АКТРИСА. По-моему, у тебя появились все основания...

ПОЭТ. Ах, этим.

АКТРИСА. Да, этим, кузнечик ты мой зелененький. Как они там, кстати? Все стрекочут?

ПОЭТ. Непрерывно. А ты не слышишь?

АКТРИСА. Конечно, слышу. Но это лягушки, друг мой.

ПОЭТ. Ты заблуждаешься, лягушки квакают.

АКТРИСА. Вот они и квакают.

ПОЭТ. Но это же не кваканье, это стрекотанье.

АКТРИСА. Нет, упрямее тебя я еще никого не встречала. Поцелуй меня, лягушонок!

ПОЭТ. Прошу тебя, не называй меня так. Это выбивает меня из колеи.

АКТРИСА. Как же мне тебя называть?

ПОЭТ. У меня ведь есть имя — Роберт.

АКТРИСА. Ну, это как-то слишком глупо.

ПОЭТ. Но я прошу тебя называть меня просто по имени.

АКТРИСА. Хорошо, поцелуй меня, Роберт... О! (Целует его.) Ну, теперь ты доволен, ля­гушонок? Ха-ха-ха!

ПОЭТ. Я закурю сигарету, ты позволишь?

АКТРИСА. Дай и мне тоже.

Он 6ерет с ночного столика сигаретницу, вынимает из нее две сигареты, прикуривает обе и одну передает ей.

Кстати, ты мне еще ни слова не сказал о моем выступлении вчера.

ПОЭТ. О каком выступлении?

АКТРИСА. То есть?

ПОЭТ. Ах, да. Я не был вчера в театре.

АКТРИСА. Изволишь шутить?

ПОЭТ. Вовсе нет.  После того как ты отказалась выступать позавчера, я решил, что ты не соберешься с силами и на следующий

день — и отказался от удовольствия.

АКТРИСА. Ты много потерял.

ПОЭТ. Вот как.

АКТРИСА. Это была сенсация. Люди аж побелели от восторга.

ПОЭТ. Ты это хорошо разглядела?

АКТРИСА. Бенно сказал: детка, ты играла, как богиня.

ПОЭТ. Гм! Это на другой-то день после болезни.

АКТРИСА. Да, я тяжко страдала. И знаешь, отчего? От тоски по тебе.

ПОЭТ. Раньше ты говорила, что хотела меня позлить и поэтому отказалась от выступления.

АКТРИСА. Ах, что ты ведаешь о моей любви к тебе. Ты ведь всегда так холоден. А у меня уже случались ночи, когда меня мучил жар в

сорок градусов!

ПОЭТ. Многовато для каприза.

АКТРИСА. И это ты называешь капризом? Да я умираю от любви к тебе! А ты называешь это капризом...

ПОЭТ. А как же Фриц?..

АКТРИСА. Фриц?.. Не говори мне об этом прохвосте!

 

IX. АКТРИСА И ГРАФ

 

Будуар актрисы, обставленный с большой роскошью. Уже двенадцать часов пополудни, но жалюзи еще опущены, на ночном столике горит свеча. Актриса еще возлежит на своей высоченной кровати. По одеялу раскиданы многочисленные газеты.

В форме ротмистра драгун входит Граф и останавливается в дверях.

АКТРИСА. А, господин граф.

ГРАФ. Госпожа ваша мама позволила мне, иначе бы я...

АКТРИСА. Входите же, прошу.

ГРАФ. Целую ручки. Пардон — когда входишь с улицы... Я пока что не вижу ни зги... Ах, вот вы где... Целую ручки.

АКТРИСА. Садитесь, господин граф.

ГРАФ. Госпожа ваша мама предупредила, что вам неможется... Надеюсь, ничего серьезного.

АКТРИСА. Ничего серьезного? Да я чуть не умерла!

ГРАФ. Боже мой, возможно ли?

АКТРИСА. Во всяком случае это мило, граф, что вы дали себе труд...

ГРАФ. Чуть не умерли! А еще вчера вечером вы играли, как богиня.

АКТРИСА. Говорят, это был триумф.

ГРАФ. Причем колоссальный!.. Все были потрясены. Обо мне уж и говорить нечего.

АКТРИСА. Благодарю вас за прелестные цветы.

ГРАФ. Что вы, не стоит благодарности.

АКТРИСА (указывая глазами на большую корзину с цветами, стоящую на столике у окна). Они там стоят.

ГРАФ. Вчера вас прямо закидали цветами и венками.

АКТРИСА. Все это осталось в моей уборной. Только вашу корзину я привезла домой.

ГРАФ (целуя ей руку). Как это любезно с вашей стороны.

Неожиданно актриса берет его руку и целует ее.

Что вы, фройляйн.

АКТРИСА. Не пугайтесь, граф, это ни к чему вас не обязывает.

ГРАФ. Вы удивительное существо... загадочное, можно сказать.

Пауза.

АКТРИСА. Фройляйн Биркен, верно, разгадывается легче.

ГРАФ. Да, малышка Биркен не составляет проблемы, хотя... я ведь и знаком-то с нею слишком поверхностно.

АКТРИСА. Ха!

ГРАФ. Можете мне поверить. Но вот вы — проблема. О которой я давно уже грезил. И сколько наслаждения я упустил — ведь я

видел вас вчера впервые.

АКТРИСА. В самом деле?

ГРАФ. Видите ли, фройляйн, театр — это так сложно для меня... Я привык обедать очень поздно... Так что пока выберешься в театр, все самое интересное уже позади. Не правда ли?

АКТРИСА. Стало быть, теперь вам нужно раньше обедать.

ГРАФ. Да, я уже думал об этом. Или не обедать вовсе. Ну что за удовольствие — эти вечные обеды...

АКТРИСА. Да какие могут быть еще удовольствия у вас, юного старца?

ГРАФ. Этим вопросом я и сам порой задаюсь! Но я вовсе не старец. Дело в чем-то другом.

АКТРИСА. Вы полагаете?

ГРАФ. Да. Лулу говорит, например, что я философ. Знаете ли, фройляйн, он находит, что я слишком много размышляю.

АКТРИСА. Да... Размышлять — это такое несчастье.

ГРАФ. У меня слишком много времени, вот я и размышляю.  Видите ли, фройляйн, право, я надеялся, что, когда меня переведут в Вену, все изменится к лучшему. Все же здесь есть чем отвлечься, где развлечься. Но в сущности все осталось как было и там.

АКТРИСА. А где это — там?

ГРАФ. Там? В захолустье, знаете ли, в Венгрии, в гарнизонах, где я служил.

АКТРИСА. А что вы делали в Венгрии?

ГРАФ. Как я сказал, сударыня, служил.

АКТРИСА. Да, но зачем же вы оставались там так долго?

ГРАФ. Уж так вышло.

АКТРИСА, Ведь эдак и с ума можно сойти.

ГРАФ. Отчего, собственно? Дел там даже больше, чем здесь. Знаете ли, фройляйн, рекрутов обучать, лошадей объезживать... Кроме того, места там вовсе не такие скучные, как принято думать. Эти низины, знае­те, они так прелестны, а солнечные закаты, ах, даже жаль, что я не художник, иной раз так подумаешь, вот был бы я художником, я бы все это изобразил. В полку у нас был один, некто Сплени, вот он это умел. Но вам все это скучно, должно быть.

АКТРИСА. Что вы, я прямо роскошествую по-царски.

ГРАФ. Видите ли, фройляйн, с вами можно просто поболтать, об этом и Лулу мне говорил, а это такая редкость.

АКТРИСА. Особенно в Венгрии.

ГРАФ. Но и в Вене тоже! Люди везде одинаковы; там, где их больше, больше и толкотни, вот и вся разница. Скажите, фрой­ляйн, а вы — любите ли людей?

АКТРИСА. Люблю? Да я их ненавижу! Видеть их не могу! Да я никого и не вижу. Я всегда одна, в этот дом никто не приходит.

ГРАФ. Видите ли, я так и полагал, что вы великая мизантропка.  В искусстве это не редкость. Когда так витаешь в высших сферах... Но вам-то легко. Вы по крайней мере знаете, зачем живете!

АКТРИСА. Кто вам это сказал? Я понятия не имею, зачем я живу! ГРАФ. Умоляю, фройляйн, — успех, слава...

АКТРИСА. Разве в этом счастье?

ГРАФ. Счастье? Умоляю, счастья не бывает на свете. Вообще, как раз о чем больше всего говорят, того-то и не существует... Любви, например. Тоже из этого ряда.

АКТРИСА. Тут вы, пожалуй, правы.

ГРАФ. Наслаждение... Опьянение... согласен, возразить трудно... Это надежно. Коли я наслаждаюсь, то знаю, что наслаждаюсь... Или я опьянен, превосходно. Это тоже на­дежно. А прошло, так уж и прошло.

АКТРИСА (величественно). Прошло!

ГРАФ. Но если... как бы это выразить... если не отдаваться моменту, а все думать о том, что было, или о том, что будет... так ничего

и не будет... Прошлое печально, будущее туманно... А посередине — конфуз... Разве я не прав?

АКТРИСА (кивает, глядя на него широко открытыми глазами). В самую точку.

ГРАФ. Видите ли, фройляйн, кто понял это, тому уже все равно — жить в Вене, или Пеште, или Штайнамангере каком-нибудь. Вот, к примеру... куда позволите положить каскетку? Ага, благодарю... О чем то бишь мы говорили?

АКТРИСА. О Щтайнамангере.

ГРАФ. Верно. Таким образом, разница не велика. Сижу ли я в казино вечером или в клубе — все едино.

АКТРИСА. А как это все связать с любовью?

ГРАФ. Если верить в нее, то всегда найдется некто, кто тебя любит.

АКТРИСА. Например, фройляйн Биркен.

ГРАФ. Право не понимаю, фройляйн, почему вы все склоняете эту Биркен.

АКТРИСА. Да ведь это ваша возлюбленная.

ГРАФ. Да кто это сказал?

АКТРИСА. Все это знают.

ГРАФ. Кроме меня, как ни странно.

АКТРИСА. Из-за нее у вас была даже дуэль!

ГРАФ. Может быть, меня застрелили, а я и не заметил.

АКТРИСА. Что ж, господин граф, вы человек чести. Сядьте поближе.

ГРАФ. Как изволите.

АКТРИСА. Сюда. (Привлекает его к себе, запускает руку ему в волосы.) Я знала, что вы сегодня придете!

ГРАФ. Каким образом?

АКТРИСА. Уже вчера в театре я это знала.

ГРАФ. Неужели вы видели меня со сцены?

АКТРИСА. Да что вы! Разве вы не заметили, что я играла только для вас?

ГРАФ. Неужели это возможно?

АКТРИСА. Я так и летала по сцене — увидев вас в первом ряду!

ГРАФ. Летали? Из-за меня? А мне и в голову не пришло, что вы меня заметили!

АКТРИСА. Своим благородством вы можете довести до отчаяния...

ГРАФ. Умоляю, фройляйн...

АКТРИСА. "Умоляю, фройляйн"... Ну отцепите вы хоть свою саблю!

ГРАФ. Если позволите. (Снимает саблю, кладет ее на кровать.)

АКТРИСА. И поцелуй меня наконец.

Граф целует ее, Актриса не выпускает его из своих объятий.

Лучше б мне не встречать тебя никогда в жизни!

ГРАФ. Так все же лучше!..

АКТРИСА, Господин граф, вы позер!

ГРАФ. Я? Почему же?

АКТРИСА. А вы посчитайте, сколько людей были бы счастливы на вашем месте!

ГРАФ. Я очень счастлив.

АКТРИСА. А я-то уже усвоила, что счастья нет. Что ты так смотришь на меня? Мне кажется, вы боитесь меня, господин граф!

ГРАФ. Я ведь сказал, фройляйн, вы — проблема.

АКТРИСА. Ах, оставь меня в покое с философией... иди ко мне. А теперь попроси меня, о чем хочешь. Ты получишь все, что пожелаешь. Ты слишком красив.

ГРАФ. В таком случае прошу позволить мне (целуя ее руку) прийти сегодня вечером снова.

АКТРИСА. Сегодня вечером я ведь играю...

ГРАФ. После театра.

АКТРИСА. И ничего больше?

ГРАФ. О большем я попрошу после театра.

АКТРИСА (обиженно). Ну, тогда тебе придется долго просить, позер несчастный.

ГРАФ. Видите ли... или видишь ли... до сих пор мы были так откровенны друг с другом... Мне представляется, после театра все это было бы изящнее... уютнее что ли, чем те­перь... у меня такое чувство, что в любую минуту может открыться дверь...

АКТРИСА. Она открывается изнутри.

ГРАФ. Видишь ли, я полагаю, не следует по легкомыслию заведомо портить то, что могло бы быть столь прекрасным... вполне вероятно.

АКТРИСА. Вполне вероятно!..

ГРАФ. Сказать по правде, любовь поутру кажется мне такой безобразной.

АКТРИСА. Нет, в жизни не слыхала большего бреда!

ГРАФ. Я не о всех женщинах говорю... В конце концов со многими это не важно... Но такая женщина, как ты... Нет, можешь хоть сто раз назвать меня идиотом... но таких женщин, как ты, не берут перед завтраком... да еще так... знаешь ли... так...

АКТРИСА. Господи, как ты мил!

ГРАФ. Ведь ты согласна с тем, что я сказал, не правда ли? Так мне во всяком случае представляется.

АКТРИСА. Как, как тебе представляется?

ГРАФ. Я полагаю... Я буду ждать тебя в карете после спектакля, потом мы поедем куда-нибудь ужинать...

АКТРИСА. Я не фройляйн Биркен.

ГРАФ. Этого я и не утверждал. Я только держусь того мнения, что для всего потребно свое настроение. Я настраиваюсь лучше всего за ужином, не раньше. Потом бывает так славно поехать после ужина вместе домой, потом...

АКТРИСА. А что потом?

ГРАФ. Потом... все развивается согласно природе вещей.

АКТРИСА. Сядь-ка поближе ко мне. Еще ближе.

ГРАФ (садясь на постель). Должен сказать, от подушек... Это резеда?

АКТРИСА. Здесь очень жарко, ты не находишь?

Граф наклоняется и целует ее в шею.

О, господин граф, это против всех ваших правил.

ГРАФ. О чем ты? Нет у меня никаких правил.

Актриса привлекает его к себе.

И в самом деле жарко.

АКТРИСА. Ты находишь? И так темно, как будто сейчас вечер...  (Притягивает его к себе.) Сейчас вечер... ночь... закрой глаза,

если тебе слишком светло. Иди ко мне!.. Иди...

Граф больше не сопротивляется.

 

АКТРИСА. Ну, как теперь обстоит с настроением, господин позер?

ГРАФ. Ты просто чертенок.

АКТРИСА. Это еще что за лексикон?

ГРАФ. Ну, тогда ангел.

АКТРИСА. А в тебе пропадает актер. Правда! Ты знаешь женщин! А теперь отгадай, что я сделаю?

ГРАФ. Что?

АКТРИСА. Скажу тебе, что не хочу больше тебя видеть.

ГРАФ. Почему же?

АКТРИСА. Нет, ни за что! Для меня это слишком опасно! Ты способен свести женщину с ума. Теперь вот стоишь так, будто

ничего не случилось.

ГРАФ. Но что...

АКТРИСА. Прошу припомнить, граф, что я только что была вашей любовницей.

ГРАФ. Я этого никогда не забуду!

АКТРИСА. А как насчет сегодняшнего вечера?

ГРАФ. То есть?

АКТРИСА. Ну, ты ведь хотел подождать меня после спектакля?

ГРАФ. Да, отчего же — скажем, послезавтра?

АКТРИСА. Что значит послезавтра? Речь шла о сегодня.

Граф. Сегодня это было бы вряд ли оправдано.

Актриса. Старичье!

Граф. Ты не так меня поняла. Я имел в виду... как бы это выразиться... более душу, чем прочее.

АКТРИСА. Какое мне дело до твоей души?

ГРАФ. От нее тоже много зависит, поверь мне. Я считаю сугубо неверным отделять одно от другого.

АКТРИСА. Оставь меня в покое со своей философией. Когда она меня интересует, я читаю книги.

ГРАФ. Из книг никогда ничему не научишься.

АКТРИСА. Вот это верно! Поэтому дождешься меня сегодня вечером после театра. А уж с душой мы как-нибудь разберемся, негодяй!

ГРАФ. Итак, если позволишь, я стану со своей каретой...

АКТРИСА. Дожидаться меня ты будешь здесь, в моей квартире...

ГРАФ. После театра...

АКТРИСА. Разумеется.

Он пристегивает саблю.

Что это ты делаешь?

ГРАФ. Я полагаю, мне пора. Для визита вежливости я и без того задерживался слиш­ком долго.

АКТРИСА. Только не рассчитывай сегодня вечером на визит вежливости.

ГРАФ. Нет?

АКТРИСА. Уж это положись на меня. А теперь поцелуй меня напоследок, маленький мой философ. Вот так, соблазнитель... вот так, сладость моя... вот так, душегуб... Казанова... (После нескольких страстных поцелуев внезапно отталкивает его.) Господин граф, я была польщена!

ГРАФ. Целую ручки, фройляйн! (У дверей.) До свидания.

АКТРИСА. Адью, Штайнамангер!

 

 

X. ГРАФ И ДЕВКА

 

Часов шесть утра. Бедно обставленная комната с одним окном, грязно-желтые шторы опущены, зеленые занавески задернуты. Комод, на котором стоят несколько фотографий и лежит на редкость безвкусная дамская шляпка. За зеркалом торчат дешевые японские веера. На столе, покрытом красноватой клеенкой, стоит керосиновая лампа, которая едва горит, на ней бумажный желтый абажур, рядом кувшин с остатками пива и наполовину наполненный стакан. На полу рядом с кроватью валяются женские платья, будто скинутые впопыхах. На кровати, ровно дыша, спит ДЕВКА. На диване, вполне одетый, лежит ГРАФ в драповом пальто, у изголовья, на папу, лежит его шляпа.

ГРАФ (шевелится, протирает глаза, быстро приподнимается, сидит на диване, озираясь кругом). Где это я... Как я сюда попал... Ах да, я ведь поехал с бабенкой к ней... (Вскакивает, смотрит на ее постель.) А вот и она возлежит... Чего только не бывает — в моем-то возрасте... Как же все было, понятия не имею... Принесли меня, что ли, наверх? Нет, я ведь помню... как вхожу в комнату... стало быть, я еще не спал... или уже проснулся... или эта комната просто мне что-то напоминает?.. Господи, конечно, я вчера ее видел... (Смотрит на часы.) Какое там вчера — несколько часов назад... Я ведь так и знал, что-нибудь в этом роде случится... Предчувствовал... Как только начал пить вчера, так и почувствовал, что... А что, собственно, случилось?.. Вроде ничего... Или все-таки?.. Боже правый, со мной уж лет десять ничего подобного... чтобы я наутро не помнил... Короче говоря, я был пьян. Хоть бы вспомнить, с какого момента... Как мы затолкались с Лулу под красный фонарь — это я помню точно... или нет?.. Мы вышли от Захера и уже по дороге... Да, помню, мы ехали с Лулу в моей карете... Ну, что я ломаю себе голову — не все ли равно. Вперед надо смотреть. (Встает, покачнув лампу.) О! (Смотрит на спящую.) Сон у нее здоровый. Я хоть и поня­тия ни о чем не имею, но оставлю ей денег на тумбочке — и привет... (Подойдя к ней, долго разглядывает ее.) А что, если не знать, кто она... (Продолжает разглядывать.) Я многих знавал, что даже во сне выглядели куда порочнее... Нет, право... Лулу опять сказал бы, что я ударяюсь в философию, но ведь это верно, что сон всех выравнивает — как и его сестра, смерть... Гм, хотелось бы мне знать, было ли что... Вряд ли, я бы вспомнил... Нет, нет, конечно... сразу повалился на этот диван — и ничего больше... Невероятно, насколько бабье в чем-то совершенно одинаково... Ну, надо идти. (Собираясь уходить.) Ах да. (Вынимает бумажник в поисках банкноты.)

ДЕВКА (просыпаясь). Ну, кто тут... спозаранку? (Узнает его.) А, Буби, привет!

ГРАФ. Доброе утро. Хорошо спала?

ДЕВКА (потягиваясь). Поди-ка. Утренний поцелуйчик.

ГРАФ (наклоняется к ней, потом спохватившись). Я как раз собирался уходить...

ДЕВКА. Уходить?

ГРАФ. В самом деле пора.

ДЕВКА. Так просто уйдешь и все?

ГРАФ (почти смущенно). Так просто...

ДЕВКА. Ну, привет, заходи как-нибудь в другой раз.

ГРАФ. Всех тебе благ. Ручку не желаешь протянуть на прощание?

Девка высовывает руку из-под одеяла.

(Берет ее руку и машинально целует ее; заметив это, смеется.) Как принцессе. Впрочем, если только...

ДЕВКА. Чего ты так уставился на меня?

ГРАФ. Когда видишь такую головку в такой позе... В момент пробуждения все выглядят так невинно...  Право,  вообразить можно

было бы что угодно — если б не воняло так керосином...

ДЕВКА. Да, с этими лампами вечно беда.

ГРАФ. Сколько же тебе лет?

ДЕВКА. А как ты думаешь?

ГРАФ. Двадцать четыре.

ДЕВКА. Ну, как же.

ГРАФ. Больше?

ДЕВКА. Двадцатый мне.

ГРАФ. А сколько лет ты уже...

ДЕВКА. При этом деле я уже год!

ГРАФ. Рано, получается, начала.

ДЕВКА. Лучше рано, чем поздно.

ГРАФ (садится к ней на кровать). Скажи, а ты счастлива, а?

ДЕВКА. Чего?

ГРАФ. Ну, я имею в виду, хорошо тебе живется?

ДЕВКА. О, мне живется на все сто!

ГРАФ. Так... Скажи, а тебе не приходило в голову, что ты могла бы заниматься чем-нибудь другим?

ДЕВКА. Да чем же это?

ГРАФ. Мало ли... Ты ведь действительно очень красивая девушка. Ты могла бы, например, иметь любовника.

ДЕВКА. По-твоему, у меня их нет?

ГРАФ. Я не об этом... Но одного, понимаешь, ты могла бы иметь одного любовника, который тебя содержал бы и тебе не приходилось бы идти с каждым встречным.

ДЕВКА. Я и так никогда не иду с первым встречным. Я, слава Богу, в этом не нуждаюсь, я могу выбирать.

Граф оглядывается по сторонам.

(Заметив это). В будущем месяце мы переедем в центр, на Шпигельгассе.

ГРАФ. Мы? Кто именно?

ДЕВКА. Ну, хозяйка и еще несколько девушек, которые здесь живут.

ГРАФ. Здесь живут такие...

ДЕВКА. Вон рядом, слышишь, это Милли... Она тоже была в кафе.

ГРАФ. Там кто-то храпит.

ДЕВКА. Так это Милли и храпит — будет отсыпаться теперь часов до десяти вечера. Встанет — и опять в кафе.

ГРАФ. Но ведь это кошмарная жизнь.

ДЕВКА. Да уж. У баб не жизнь, а отрава. Я вот с обеда всегда на улице.

ГРАФ. А что ты делаешь на улице?

ДЕВКА. А что я могу там делать? Гуляю по панели.

ГРАФ. Ах да, конечно... (Встает, вынимает бумажник, кладет банкноту на тумбочку.) Адью!

ДЕВКА. Уже уходишь... Привет... Заходи. (Отворачивается к стене.)

ГРАФ (снова остановившись). Слушай, признайся, — тебе уже все равно, да?

ДЕВКА. Что именно?

ГРАФ. Я хочу сказать, тебе это не доставляет больше удовольствия.

ДЕВКА (зевая). Ух, и в сон клонит...

ГРАФ. Тебе все едино — молод ли кто-нибудь или стар...

ДЕВКА. Чего ты пристал?

ГРАФ. Стало быть... (Вдруг что-то вспомнив.) Боже правый, понял, кого ты мне напоминаешь...

ДЕВКА. Что, похожа я на кого-нибудь?

ГРАФ. Невероятно, невероятно... Знаешь, помолчи теперь немного, хотя бы минуту... (Смотрит на нее.) То же лицо, совершенно то же... (Неожиданно целует ее в глаза.)

ДЕВКА. Ну, что...

ГРАФ. Нет, право, жаль... что ты такая. Ты могла бы купаться в счастье!

ДЕВКА. Ну, ты прямо как Франц.

ГРАФ. Кто это — Франц?

ДЕВКА. Ну, официант из нашего кафе...

ГРАФ. И почему же я — прямо как Франц?

ДЕВКА. Он тоже говорит, я купалась бы в счастье — если бы вышла за него замуж.

ГРАФ. Почему же ты этого не делаешь?

ДЕВКА. Благодарю покорно... нет, я не хочу замуж,  избави Бог.  Потом когда-нибудь, может быть...

ГРАФ. Глаза... Те же глаза... Лулу сказал бы, что я схожу с ума, но я хочу поцеловать твои глаза... еще раз... вот так... а теперь всех благ,

я ухожу.

ДЕВКА. Привет...

ГРАФ (в дверях). Послушай... тебя это совсем не удивляет...

ДЕВКА. Что именно?

ГРАФ. Что я ничего от тебя не хочу.

ДЕВКА. У мужчин это часто бывает, что по утрам они не расположены.

ГРАФ. Ну да... (Про себя.) Нет, слишком глупо то, чего я хочу, она бы поразилась... Итак, привет... (Снова в дверях.) Ну что я, в самом деле... Я ведь знаю, что таким бабенкам только деньги и нужны... но что значит — таким... хорошо ведь и то, что она совершенно не притворяется, уже этому надо бы радоваться... Знаешь, я на днях снова зайду к тебе.

ДЕВКА (с закрытыми глазами). Хорошо.

ГРАФ. В какое время ты всегда дома?

ДЕВКА. Я всегда дома. Спроси только Леокадию.

ГРАФ. Леокадия... Прекрасно. Итак, всех благ. (В дверях.) Стало быть, вино еще не выветрилось. Нет, неслыханно... Побывать у

такой и ничего не сделать, кроме как поцеловать ей глаза, потому что она кого-то напоминает...  (Поворачивается  к  ней.) Скажи, Леокадия, с тобой такое часто бывает — что от тебя так уходят?

ДЕВКА. Как — так?

ГРАФ. Так, как я?

ДЕВКА. Так рано?

ГГРАФ. Нет... я имею в виду... что кто-нибудь был у тебя и ничего от тебя не захотел?

ДЕВКА. Нет, такого со мной не бывало.

ГРАФ. Ну, и что ты думаешь об этом? Что ты мне не нравишься?

ДЕВКА. Почему это я должна тебе не нравиться? Ночью-то я тебе понравилась.

ГРАФ. Ты и сейчас мне нравишься.

ДЕВКА. Однако ночью я тебе понравилась больше.

ГРАФ. Почему ты так думаешь?

ДЕВКА. Что за глупый вопрос?

ГРАФ. Ночью... скажи, разве я не сразу завалился спать на диван?

ДЕВКА. Само собой завалился — со мной вместе...

ГРАФ. С тобой?

ДЕВКА. Ну да, а ты что, забыл?

ГРАФ. Я... это... вместе... конечно...

ДЕВКА. Но ты сразу же и заснул.

ГРАФ. Сразу же... так значит было!..

ДЕВКА. Да, Буби. Но ты, видать, был сильно на взводе, раз не помнишь.

ГРАФ. Так и есть... И все же... Отдаленное сходство имеется... Привет... (Прислушивается.) Что случилось?

ДЕВКА. Горничная уже встала. Дай ей что-нибудь, когда будешь уходить, ладно? Ворота открыты, так что сэкономишь на дворнике.

ГРАФ. Да. (В передней.) М-да... А как было бы красиво, если б я ограничился поцелуем  глаз. Да это было бы почти приключение...

Стало быть, не судьба...

Возникает горничная, открывает входную дверь.

Ах да — вот вам... Спокойной ночи.

ГОРНИЧНАЯ. Доброе утро.

ГРАФ. Ах да, вестимо... доброе утро... доброе утро...

 

КОНЕЦ

 

 

 

 

Уважаемые российские и зарубежные коллеги!

Бюро«Герольд» напоминает руководителям театров  и будущим постановщикам, что по «Закону об авторском праве», действующему на территории Российской Федерации, необходимо ДО НАЧАЛА РАБОТЫ над пьесой получить у Автора, (его представителя) разрешение на постановку или приобрести лицензию. Защита авторских прав осуществляется международными Законами и Законом Российской Федерации об авторских правах.

 

 

Бюро«Герольд», Москва,

 тел. (095) 1960250

                        fax. (095), 196-5866