ЭНДА УОЛШ
BEDBOUND
(ДВОЕ В ПОСТЕЛИ)
Перевод Олега Качковского
Действующие лица:
ПАПА
ДОЧЬ
В центре сцены огромная
коробка, стенки которой сложены из гипсовых плит. Внезапно стенка, обращенная к
зрителям, обрушивается. Освещается маленькая детская кроватка внутри коробки.
Она выглядит неопрятно и замызганно. С одной стороны на кровати молодая
женщина. Это дочь. Судя по изгибу ее спины, она, очевидно, калека. Лицо у нее
грязное, волосы растрепанные и давно не мытые. На другой половине кровати лицом
к ней ПАПА. Это крупный 50-летний мужчина. На нем потертый и лоснящийся во
многих местах костюм. Он бледен и имеет нездоровый вид. Лицо и волосы у него
чище, чем у дочери – это говорит о том, что она провела в постели гораздо
больше времени, чем он. Помимо стены на заднем плане кровать окружают теперь
три гипсовые стенки коробки. На одной из боковых стенок довольно высоко от пола
– маленькое окошко, стекла которого закрашены черным. Кровать покрыта грязным
цветастым пуховым одеялом. Когда стена обрушивается, ДОЧЬ оборачивается к
зрительному залу. Она совершенно бесцветна и маловыразительна.
ДОЧЬ Я в кровати. Ужас опять высосал из меня все соки, осталось совсем немного, чтобы все началось заново. Эта усталость сжимает меня в тисках… и я уступаю словам. Я даю им уйти. Уйти.
ПАПА вскидывается и
разыгрывает сценку из своего детства.
ПАПА
Fuck, fuck, fuck… Черт, черт бы их всех подрал! О, Боже, ДЭН ДЭН!! Я в
кровати. Ворох одеял, как волны океана, а я – мелкая креветка где-то совсем
внизу, на дне! Мое тщедушное тело запеленуто в эти одеяла, они мешают мне
подняться. Выдавливают легкие из глотки, так что хочется крикнуть, «Черт тя
дери, Макси, выметайся из кровати, а не то опоздаешь!» Я вскакиваю и мчусь в
туалет. Мой старший братец Джерри уже здесь, сидит на толчке как всегда по
утрам. Один хук слева и – шмяк! – он валится на землю, как мешок с дерьмом,
каковым он по сути дела и является. «Я потом с тобой разберусь, сопляк!»
Отворачиваю кран и давай тереть лицо.
ПАПА
и ДОЧЬ Надо быть чистым! Смотреть в оба!
ПАПА
Стоило взглянуть на меня тогдашнего, пятнадцатилетнего! «Пора за работу, Макси!
У тебя всего четырнадцать секунд, чтобы спасти планету Земля, Флэш!» Сломя голову
назад в комнату, натягиваю костюм. Он еще не высох после вчерашней стирки, да
черт с ним! Главное – чистота! Так что вперед! В сырой рубашке! В мокром
костюме! Черт, да я отлично выгляжу! Я тот, кто всегда смотрит в оба! Скорее
прочь из этой гнилой дыры, провонявшей горячим молоком и прочей блевотиной,
которую здесь едят на завтрак. Прочь от семейки ленивых ублюдков, которые
толкутся возле кухонной плиты, как лабораторные крысы. Хрен с ними! Глаза б мои
их не видели! Я на автобусной остановке. Автобус подъезжает, и я вхожу. Вокруг
самые обычные, заспанные с утра лица. «Великие труженики Ирландии! Разве не
пришло время втянуть нашу замороченную попами, второсортную, выросшую на
картошке страну обратно в двадцатый век, прежде чем нас не отправили пинком под
зад в следующее, дремучее столетие?» Все улыбаются и смотрят на меня, как на
психа. Ну и хрен с ними! Я сажусь, где всегда, и трясусь, трясусь вместе со
всеми, потому что должен попасть туда. На работу. Автобус останавливается, и я
бегу. Мокрые брюки липнут к ногам, приклеиваются намертво, не отодрать. Передо
мной магазин. Я замираю перед ним и втягиваю носом всю эту красоту. Читаю
вывеску над жемчужными вратами. «Мебельная империя Робсона». Мне пятнадцать, и
я получил работу. Работу на складе.
ДОЧЬ
Чего это ты вырядился в костюм! Я же велел тебе надеть чего-нибудь поплоше, ах
ты, спесивая задница!
ПАПА
Плевать я хотел на складского босса Юджина, на этот потный шмат сала, у
которого с задницы вечно сползали штаны, как будто задница его всегда мечтала
вырваться на свободу. Я стою и молчу. Вся мебель в пластиковой и картонной
упаковке. Вперед, за работу!
ДОЧЬ
Да ты молодчага!
ПАПА
Двигаем товар туда-сюда, как фигуры по шахматной доске. Фургоны то и дело
подкатывают к складским воротам. Щиты с лязгом разъезжаются в стороны. Огромная
прожорливая пасть распахивается, маленькие язычки жадно слизывают контейнеры с
мебелью и тут же давай распаковывать. И самый жадный среди этих язычков –я!
Потому что мне в кайф эта чертова работа.
ДОЧЬ
Ему в кайф эта чертова работа!
ПАПА
Работа, работа, работа, работа, работа, работа, работа, работа! Сатисfuckция,
ребятки, сатисfuckция. Толстый Юджин орет:
ДОЧЬ
Перерыв!
ПАПА…
и все разбредаются, кто с журнальчиками, кто с чайными пакетиками! Да пошли
они! Я сажусь в сторонке. От костюма у меня валит пар! Достаю из кармана
записную книжку, озаглавленную «Враги», и заношу в нее все гадости, которые
доносятся в мой адрес. Юджин бубнит глухо, как из глубокой вонючей помойки.
ДОЧЬ
(ключевая, ударная фраза) Тоже мне,
шишка на ровном месте! Дождешься, пока вставят тебе шишку в одно место! (взрывы хохота, переходящие в рев) Принц
Чарльз хренов!
ПАПА
Толстяк Юджин терпеть тебя не может, приятель. Ну ничего, подожди, пока станешь
тут боссом, Макси! Тогда не одна здешняя задница наживет себе геморрой.
ДОЧЬ
Вперед, ребятки!
ПАПА
Голову вниз и работать, работать, работать! Мое тело словно отлаженный
механизм, мозги работают быстро и четко. Я поднимаюсь по лестнице, ощущая за
спиной черный провал склада, и вхожу в торговый зал. В мир возвращаются краски,
когда я вижу перед собой роскошные горки и диваны, расставленные на голубом
войлоке. Я смотрю, как работают продавцы. Наблюдаю, как они ублажают
покупателей легкой и непринужденной болтовней, изящными манерами. В них есть
что-то царственное. Они едва касаются обивки и полированных столешниц,
вальсируя по залу под музыку, которая звучит в их головах. Я достаю из кармана
другую записную книжку – «Продавец» – и все это записываю. Смотрю в глаза
покупателей, которые охают и ахают, когда продавцы пускают в ход превосходные
степени сравнения, затягивая речитатив, который искрами трещит в воздухе. Прислушиваюсь
к юмору торгового зала, раскручивающего владельцев толстых кошельков, невзирая
на налог на добавленную стоимость, и к щелканью кассовых аппаратов. Я вижу
заплаканные глаза продавца, который машет на прощание неудавшимся покупателям…
и тут же с голодной улыбкой поворачивается на каблуках к парочке, застрявшей
возле гарнитура из трех предметов. Я записываю: «Это все будет принадлежать
мне. В один прекрасный день», и чувствую, что в моих влажных штанах становится
вдруг тесно. Да ты слишком возбужден для начала, приятель! Ничего, Корк, вот
увидишь, придет день, когда я положу тебя на лопатки и поимею по полной
программе. Давайте, ребята, вперед! Кто меня остановит? Ведь я уже здесь, Дэн
Дэн! Я уже пришел! ДЭН ДЭН! ДЭН ДЭН! ДЭН ДЭН!
ПАПА в ужасе падает на кровать. Дочь постепенно приходит в беспокойство.
ДОЧЬ
Он прекратил/ это прекратилось/кошмар отпустил его и принялся за меня/ я вижу
эту тишину/о, Господи/ я заполняю ее так быстро!/чувствую, как она стремится ко
мне, неся одиночество/так быстро, что что что что что/мое тело!/мое тело болит
от того, что я чувствую сейчас/что заполняет мою голову/что объединяет тишину с
запахом пыли и мочи/но моя телесная боль… - моя изуродованная спина!/стены
неподвижные и молчаливые, они больше не рушатся/они просто стоят и смотрят на
меня и на него/а были мы с ней/но она умерла/знаете, я видела, как умирала моя
мать/и тогда в моей голове возникли слова/выстроились/я почувствовала, как
слова выстроились и сгрудились у моего рта, как возле утеса, готовые сорваться/они
спрыгнули/они полетели вниз с душераздирающим криком/мое тело разрывалось от
боли/от запаха мочи и дерьма/чахлое и немощное тело девочки/рот как изрыгающая
зло дыра/я всего лишь маленькая пылинка/я чувствую, что заключена в себе самой,
в своем теле/и не владею собой/рот как скалистый утес/тело как пуховый ком/я
вдыхаю запах своего тела/все затхлое/меня тошнит/я вижу, как блевотина
застывает на одеяле, где раньше были цветы/все превращается в блевотину и пыль/он
прекращает свою долгую речь, и я ощущаю тишину, которая требует заполнения
словами/о, Господи/спокойно/«спокойно» то слово, которое нельзя прокричать/я
хочу спокойствия/я молю свою голову о «спокойствии»/но голова моя забита
блевотиной/но я должна думать быстро/должна пробиться через блевотину, которая
скопилась в моей голове/почему я думаю о блевотине?/я не должна больше о ней
думать/я должна думать о «небе», которое откроет мою голову и поможет высказать
так много слов/слово «небо» прорывается сквозь блевотину и дает мне понятия
«голубое» и «пространство», и «белые облака» и «лето»/в моей голове это не
укладывается/эти понятия слишком большие/но зато я могу не употреблять слова, а
просто поместить себя в картинку, лежать под голубым небом, испещренным
облаками/не думать о блевотине/не думать о кровати/об этой чертовой кровати/моя
жизнь моя жизнь моя жизнь/думай скорее/небо и облака складываются в ящик с надписью «блевотина»/ну и хрен с
ними!/я стараюсь вспомнить свое имя/как меня зовут?/она когда-нибудь называла
меня по имени?/она называла меня Принцессой./Я видела, как она умирает/я
ребенок/нет!/я – женщина/я тогда была ребенком/мне было десять/я –женщина/десять
и десять – сколько это?/могло ли это быть всего десять?/десять лет, которые мы
провели с ней в кровати/что страшнее, мам, спрашиваю я ее/то, что стены
надвигаются все ближе?/а почему они надвигаются, спрашиваю я/это как в сказке,
говорит она/мы с тобой в сказке/мы ждем прекрасного принца/мы ждем принца и его
любви/ждем его поцелуя/ждем его поцелуя/десять лет мы ждем принца/и мы
дождались его/его зовут Папа/он говорит, что он мой Папа/он, правда, мой Папа,
спрашиваю я у стен/но стены не отвечают, потому что они молчаливы и мертвы/сволочи/вокруг
сплошной большой треп, который и есть Папа/я помню Папу только по голосу и по
его тени/теперь я хочу, чтобы тень вернулась/кажется, уже целую неделю я вижу
перед собой его отвратительную физиономию, которая обдает меня слюной и запахом
гнилых зубов/и большим трепом/сплошной большой треп/я слушаю его историю про
мебель и понимаю, что он, должно быть, мой Папа/«мебель» всю мою жизнь, пока
стены не рухнут/стены надвигаются ближе/но я заполняю тишину и позволяю ему
говорить и играю роль Дэн Дэна, и Спарки, и остальных людей/для чего же я еще,
если не для слов?/я всего лишь пустое пространство/поэтому я заучиваю роли этих
людей и играю их/мы заполняем пустоту тем, кем он когда-то был, пока он не
замолкает/он замолкает/он испуган и пытается заснуть/ словно это был кошмар,
или что-то вроде того/воспоминание о приснившейся жизни/нет уж скорее кошмар/эта
дублинская история/грязная дублинская история, Дэн Дэн!/от которой меня всегда
тянет к книге/(она достает потрепанный
роман в мягкой обложке) эту книгу читала мама и находила в ней красочную
историю/историю за пределами этой кровати/за пределами комнаты/за пределами
пределов/романтическую историю/я видела, как умерла мама, так что теперь я
должна читать ее одна/смогу ли я читать ее, как она?/это большой вопрос, смогу
ли я читать ее как она?/я боюсь попробовать/а вдруг я не смогу/боюсь начать
читать/но я должна/мне ведь придется читать ее, как она, и снова найти то
место?/чтобы освободиться/вырваться/чтобы стать свободными, у нас это
получалось/чтобы оказаться вне/вне всего этого/чтобы не нужно было думать/чтобы
эта любовная история захватила меня/освободила/от всего этого/от него/от меня
самой.
ПАПА
ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ НАКОНЕЦ!
ДОЧЬ
НЕ МОГУ!
ПАПА
Я пытаюсь заснуть!
ДОЧЬ
Это еще зачем! Лучше поговори со мной. Почему мы не говорим? Ты перестал
говорить со мной!
ПАПА
Я пробовал говорить с тобой, тупая сука!
ДОЧЬ Что ж, попробуй еще разок!
ПАПА
Я хочу спать!
ДОЧЬ
Ты не сможешь заснуть.
ПАПА
Я не смогу, если мы будем трепаться, так что заткнись!
ДОЧЬ
Ты не сможешь, если вокруг будет тихо! Посмотри в глаза правде! Мы не спим, и
только так здесь можно существовать!
ПАПА
Мне не о чем с тобой говорить.
ДОЧЬ
Но мы же говорим сейчас!
ПАПА
Да, но ни о чем!
ДОЧЬ
Просто заполняем паузы, да?
ПАПА
Мы их создаем! Если бы мы не болтали, то не было бы и пауз! Была бы тишина!
Необъятное пространство тишины! Это именно то, чего я хочу!
ДОЧЬ
Но мы не можем молчать!
ПАПА
Я могу!
ДОЧЬ
Нет!
ПАПА
Могу! Это ты хочешь трепаться! Я хочу спать! Все, меня здесь больше нет! (он делает попытку вылезти из кровати)
ДОЧЬ
Не уходи!
ПАПА
Я-то могу уйти!
ДОЧЬ
Нет!
ПАПА
Я могу!
ДОЧЬ
Нет!
ПАПА
Я могу делать все, что захочу! Ноги у меня в полном порядке!
ДОЧЬ
Нет!
ПАПА
Заткнись! Маленькая дрянь! Снова на меня накатило! Ты вынуждаешь меня говорить
с тобой о чем-то, а мне меньше всего нужна эта чертова болтовня! Из-за тебя,
мерзавка, слова пузырятся у меня внутри, а потом прут наружу, и я уже не могу
остановиться, раз начал говорить!
ДОЧЬ
Мы оба не можем! Это часть всего этого!
ПАПА
Этого? Чего, черт возьми, «этого»?
ДОЧЬ
(хихикая) Меня, тебя, кровати,
времени!
ПАПА
Мы оба замолчали!
ДОЧЬ
Да, но не одновременно!
ПАПА
Я, черт меня подери, замолчу! Я вырву свой язык!
ДОЧЬ
Ты этого не сделаешь!
ПАПА
Я отгрызу его себе! Оторву уши от головы и, наконец, хоть немного посплю!
Отдохну немного! А ты можешь болтать, сколько влезет!
ДОЧЬ
Ты этого не сделаешь!
ПАПА
Дело в том, что я могу это сделать! Я могу, и с кем тогда ты будешь говорить? И
потом, что значит – не сделаю? Откуда тебе знать, что я сделаю, а чего нет, ДЭН
ДЭН? Еще как сделаю, блядское отродье! (он
начинает жевать свой язык, кричит) А-а, черт!
ДОЧЬ смеется.
ПАПА
Все, я пошел!
ДОЧЬ
Нет!
ПАПА
Я могу уйти! (его рот кровоточит)
ДОЧЬ
Нет, не надо!
ПАПА
Дело в том, что я могу! Дело в том, что я могу уйти! Дело в том дело в том…(короткая пауза) У меня кровь идет!
ДОЧЬ
Что?
ПАПА
(сокрушенно) Я живой. (пауза) Я все еще жив. Черт!
ДОЧЬ
(сама с собой, радостно) Я жива!
ПАПА
(кричит)Назад назад назад назад
назад…
ДОЧЬ
(перекрывая его)Назад назад назад
назад назад назад…(смеется)
ПАПА
(перекрывая ее)…наЗАД НАЗАД НАЗАД
НАЗАД МАКСИ!!! Я стою в своем мокром костюме в облипку, мои руки, руки
пятнадцатилетнего мальчишки судорожно дергаются дергаются дергаются, а глаза
спокойно устремлены на мистера Би. Между мной и моей судьбой стоит только он. Я
вижу его отживший свой век мешковатый костюм, его глаза, как у гончего пса,
вижу, как он возвышается в отделе ку ку ку ку кухонь, словно печальный музейный
экспонат.
ПАПА
Ну-ка, улыбнись ему своей коронной улыбкой, Макси. Отлично.
ДОЧЬ
Знаешь, Макси, а ты умеешь сле сле сле следить за своим костюмом, так что он
здо здо здо здорово смотрится.
ПАПА
«А, спасибо, мистер Би. Вы уже домой собрались?» Мы стоим на автобусной
остановке. Потом едем в автобусе, и я слушаю истории, которые он лепит одну к
другой фразой,
ДОЧЬ
А вот еще какая сме смешная штука…
ПАПА
Я улыбаюсь ему по-дружески. А по правде говоря, терпеть не могу этого старого
козла. Я ненавижу его старомодную слюнявую болтовню, затертую карточку его
умершей жены Пе Пе Пе Пегги, завернутые в промасленную бумагу жирные сэндвичи,
его привычку по утрам сидеть в нашей сто сто сто столовой и курить толстую
сигару, пока магазин не откроется. Я ненавижу все в нем. И все же улыбаюсь. Я
понял про него все и, вернувшись домой, заношу это в книжечку, озаглавленную
ПАПА
и ДОЧЬ «Как у у убить мистера Б Б Б Би»
ПАПА
Он говорит, что перестал различать запахи. Я рисую звездочку рядом с этим
пунктом и отправляюсь спать, шепча слово «судьба» снова и снова и снова. На
следующий день от отвечает на звонок в дверь. «Ну что, мистер Би, готовы в
путь?»
ДОЧЬ
Рад видеть тебя, дружище Макси! Заходи, сынок.
ПАПА
Он ковыляет назад в кухню. Я за ним. Открываю кран, чтобы набрать стакан воды,
а сам наливаю в него керосин. Притворяюсь неуклюжим, спотыкаюсь и – упс! –
рукава его пиджака и сигара, которая высовывается из нагрудного кармашка, как
маленькая комнатная собачонка, все в керосине. «Это всего лишь вода!» - говорю
я мистеру Би, который тщетно принюхивается своим бесполезным но но но носом.
ДОЧЬ
Тогда не беда, высохнет!
ПАПА
Мы приезжаем в Мебельную Империю Робсона - я, замученный его слюнявой
болтовней, он насквозь пропитанный керосином, так подходящим к его утренней си
си сигаре. Я наблюдаю за тем, как он сует сигару в рот и шарит по карманам в
поисках спичек. Вижу, как его толстые, как сосиски, пальцы возятся с коробком,
как с большой соплей. Я отворачиваюсь и слышу, как чиркнула спичка о коробок. Слышу,
как полыхнуло. И выхожу из маленькой столовой в складское помещение, пока
мистера Би пожирает пла пла пламя,
освещающее мне дорогу в будущее. (короткая
пауза) Он так любил масло, этот мистер Би. Поэтому он горел целых пять
часов, приятель! Надо же, кто бы мог подумать, что такое случится? (смеется) Я – продавец. (кричит) Дэн Дэн!! Дэн Дэн?? ДЭН ДЭН
ЧЕРТ КРЕТИН ДОСТАВЩИК!!
ДОЧЬ
Я здесь, босс, я здесь!
ПАПА
Черт бы тебя побрал! Это еще не отправлено!
ДОЧЬ
Уже отправляется! Уже в пути! Уже грузится в фургон!
ПАПА
Черта с два, Дэн Дэн, эта хренотень до сих пор мозолит мне глаза! Какого черта
я продаю эту дрянь, если она остается здесь и только пылится без толку! Это уже
не наше, так что уберите это отсюда!
ДОЧЬ
Мы работаем не жалея сил, босс!
ПАПА
Что ты вообще смыслишь в работе, Дэн Дэн! Кто ты такой, чтобы рассуждать об
этом! Сопливый маленький бездельник с ослиными мозгами! Ты – тупой осел, Дэн
Дэн! (ДОЧЬ изображает крик осла) И
вот тебе научное доказательство того, что ты – мистер-осел!
ДОЧЬ
Я в отпаде от вас, босс!
ПАПА
Где этот хренов Толстяк Юджин?
ДОЧЬ
На складе, босс!
ПАПА
Пришли его сюда немедленно! У меня руки чешутся, так хочется кому-нибудь вмазать!
ДОЧЬ
Будет исполнено, босс!
ПАПА
(ударяет) Хрясть!
ДОЧЬ
Я приведу его в порядок, босс?
ПАПА
Когда очухается, скажи, что он уволен. Когда мне было пятнадцать, ребята, эта
жирная задница отравляла мне воздух. Это как работать бок о бок с вонючим
гигантом, который постоянно пердит.
ДОЧЬ
Ха, очень смешно, босс!
ПАПА
Да, Дэн Дэн!
ДОЧЬ
Я здесь, босс.
ПАПА
Следи за своей задницей, а не то я надеру ее!
ДОЧЬ
И правильно!
ПАПА
«А теперь убрать это отсюда!» Мне двадцать три, а вся Мебельная Империя Робсона
пляшет под мою дудку. У меня есть книжка, которая называется «Покупатели». Я
знаю адреса их всех. Я ходил по их местным пабам по вечерам. Я заходил туда и…
«Бог мой, Дэнни, как дела? Стенной шкаф сюда годится, да? Нет, спасибо…
минералка подойдет!»
ПАПА
и ДОЧЬ Еще один паб, еще одна продажа…
ПАПА
«Симес, здорово! Как ты? Ну надо же… понятно… нештяк!» Я знаю о них все. Они понятия
не имеют, что про них болтают в мужских сортирах, «Знаешь что, Робби, дружище,
на твоем месте я пошел бы к дяде доктору с этой родинкой. Какая-то она
странная!» Я обхожу по пятнадцати пабов за ночь. Вот это выносливость! По
воскресеньям наматываю круги по битумным дорожкам вокруг футбольного поля.
Подбадриваю своих покупателей, становлюсь их лучшим другом.«Отличный удар,
Тревор! Молодчага!» Я сижу в залах для игры в Бинго и обсуждаю с пожилыми
дамами в перерывах кулинарные рецепты. Я заучиваю их наизусть и разглагольствую
без конца! Что я знаю о еде и кулинарии?
ПАПА
и ДОЧЬ Не важно! Какая на хрен разница!
ПАПА А потом ловко втираюсь, « Бог мой, вам
обязательно нужно увидеть новые поступления в нашем отделе кухонь, девочки! Это
просто фантастика!»
ДОЧЬ
Так я загляну завтра!
ПАПА
И это того стоит. Робсон – мой успех! Только мой, и больше ничей! Мне двадцать
три, и Корк тоже мой! Меня здесь любят! Вот в чем дело! То есть дело в том, что
они тратят свои денежки в моем магазине! (кричит)
Дэн Дэн!
ДОЧЬ
Слушаю, босс!
ПАПА
В чем проблема, малыш?
ДОЧЬ
Нам нужна еще одна пара рук, босс.
ПАПА
«Так, проваливайте с дороги!» Я беру трехместный диван на руки, словно грудного
младенца, и забрасываю его в фургон. Трое грузчиков смотрят на меня с
подозрением. «А ты еще кто такой?»
ДОЧЬ
Терри.
ПАПА
И давно ты у нас работаешь, Гэри?
ДОЧЬ
Уже два года!
ПАПА
Два года? Ну тогда держи свою задницу подальше от босса. Как дела, Спарки?
ДОЧЬ
Отлично, босс!
ПАПА
До чего же уродливая у тебя рожа! Женат уже?
ДОЧЬ
Нет еще, босс.
ПАПА
На твоем месте я бы не спешил, малыш Спарки! Знаешь, много есть таких, с
приветом, которые дорого бы заплатили, чтобы взглянуть на твое личико.
ДОЧЬ
Я от вас в отпаде, босс!
ПАПА
«Давай, погнали отсюда, Дэн Дэн!» И мы гоним. В фургоне нечем дышать. Я смотрю
вперед, чувствуя, как у меня за спиной потеют их грязные кулаки. Они ждут, что
я сорвусь. Они ненавидят меня. Могу ли я скурвиться? Еще чего!
ДОЧЬ
Дом миссис Декстер, босс!
ПАПА «Так, пошевеливайтесь». Я стою на бордюре
и смотрю, как три моих помощника вцепились в стенку, как в клитор. «Подставляй
спину, Спарки». Мы входим в калитку сада миссис Декстер, он весь такой чистый,
ухоженный, прямо как в телевизоре. Розы там, цветочки всякие. Красота. «Миссис
Декстер, Эйлин! А вот и мы! Как всегда без опозданий! Отойдите в сторонку,
дорогуша, и мы быстро сделаем свое дело.»
ДОЧЬ
Не хотите чашечку чая?
ПАПА
Чая? Нет уж, вы мне моих ребят не портите! Да они и понятия не имеют, что такое
чай!
ДОЧЬ
Отличная шутка, босс!
ПАПА
А теперь смотрите не опозорьтесь.
ДОЧЬ
Давайте, ребята. Так, полегонечку,
Спарки!
ПАПА
Представляю, как накаляются крохотные мозги Дэн Дэна, когда он пытается
протиснуть стенку через дверной проем. Пот заливает его голубенькие немигающие
глазки, струится по его грязной мордочке. Я вижу, как его толстые пальцы… такие
куриные окорочка вцепились в стенку. Вены на черепушке вздулись от избытка
холестерина и моего крика. Его зад, размером с лошадиный круп, сантиметр за
сантиметром протискивается в дом. А потом всего на какую-то долю секунды меня
охватывает гордость за Дэн Дэна и его тупых подручных, которым все ж таки
удалось установить стенку в гостиной миссис Декстер. О, очень хорошо. Просто
отлично. (кричит) «КУДА НЕСЕТЕСЬ,
ЧЕРТ ВАС ДЕРИ, А НУ АККУРАТНЕЕ!» (спокойно
зрителям) Не важно, как часто ты напоминаешь кому-то, что ты босс… это
никогда не бывает лишним, поверь мне, малыш. (кричит) «Черт тебя побери, Дэн Дэн. НУ ТЫ И КОЛОДА!»
ДОЧЬ
Что теперь, босс?
ПАПА постепенно
впадает в панику и укрывается одеялом. ДОЧЬ тут же приходит в волнение.
Тишина наваливается на ДОЧЬ, и она впадает в панику. Она смотрит на книгу и собирается с духом, чтобы начать ее читать. Она начинает, но постепенно теряет контроль над словами.
ДОЧЬ
Кэти была маленькой, хрупкой и ранимой, отчего мужчин притягивало к ней, словно
пчел к меду. Свет множества шандалов заливал огромный бальный зал и юных
дебютанток, державшихся вместе. Высокиекрасавцы кавалерыс благородной осанкой и
волевыми подбородками казались Кэти скучными и ужасно напыщенными
другиемолодыеженщины с распутными глазами и… о, Боже… и и и
капризнонадутымигубкамирасположилисьповсемузалу, как манекены, подумала Кэти.
Черт подери спокойно спокойно спокойно…потому что помимо
ангельскойистрогойвнешностиКэтиобладалаострымиязвительнымумом… о, черт/да знаю
я это все!/каждое слово, произнесенное ее голосом/голосом, которым я не могу говорить/я
чувствую, что в голове у меня помутилось от страха и пытаюсь ухватиться за
следующее предложение/я чувствую, что это предложение ускользает от меня/я вижу
спокойное лицо своей матери/она читает книгу, и слова не взрываются, а
изливаются музыкой в ее голосе/а мой голос отвратителен/но он должен звучать,
чтобы заполнить эту чертову тишину!/так ли это?/я проживаю какое-то ужасное
будущее, где есть его большой треп и мой слишком быстрый/слова вылетают из
меня, как газы из больной задницы/он крушит словами все вокруг/наносит удары в
воздухе!/к черту все это/заполнить заполнить заполнить заполнить ЗАПОЛНИТЬ ЭТО/думать
о Кэти/ (закрывает глаза) смотреть в
черноту и думать о Кэти из книжки/ее кожа!/я вижу ее кожу!/написано, что она
«нежная»/написано, что она «белая, как слоновая кость»/она верхом на лошади/ее
волосы «развеваются во ветру», а лошадь скачет все быстрее/пейзаж «живописный»,
пасторальный/стоит мне переместиться туда, и живописность сменяется унынием и
покрывается пылью/черт/заполнить заполнить/забыть о себе и стать ею/Кэти в
своей комнате/комната большая, лицо Кэти светится, когда она слышит его голос,
доносящийся снизу, из кабинета/и губная помада/ и что-то во взгляде/какое-то
«лукавство»/и ее мать/мать Кэти/она такая красивая/она зовет ее/он ждет в
кабинете/она зовет ее «непринужденным» голосом/и в голосе моей мамы слышится
веселый смех, когда она читает про это/и я вижу, как Кэти улыбается/черт/черт
бы побрал мою хренову жизнь/я вижу, как она поднимается и идет/ее легкость/солнце
уже не светит ей в спину, когда она смотрит в свое будущее вместе с ним/ее
будущее/а мое давно мертво/исковеркано/печально/гаже не придумаешь/я не могу
понять этой книги, мам!/не могу, черт побери!
ПАПА садится на кровати и смотрит, как она кричит и плачет, не выражая ни тени сочувствия. Кажется, он даже готов рассмеяться.
Он не отвечает.
Папа глубоко вздыхает и отстраняется.
ПАПА
(торжествующе кричит) ЕВРОПА, ДЭН
ДЭН!
ДОЧЬ
(перекрывая его) Отвечай!
ПАПА
(перекрывая ее) Ресторан в отеле,
делегаты-мебельщики едят на завтрак мюсли и хренов йогурт. «А я бы прикончил
сэндвич с колбасой», но берегу энергию на будущее. Я на взводе! Новый костюм
сидит на мне как влитой, я не чета остальным!
ДОЧЬ
(кричит) Отвечай!
ПАПА
«Доброе утро, джентльмены! Как говорится, бонжур!» Не успеваю опомниться, как
уже жую штуку, которая называется круассан, потягиваю черный кофеек и вообще
держусь, как континентальный европеец, покруче, чем Sacha Distel!
«Что касается лаковых ботинок, то тут вы впереди всех, а вообще скажу тебе так,
Ричард, мой британский друг, скажу всего два слова «Дирк» и «Богарт». Даром что
голубые, а костюмы шьют что надо». Я разговорился с одним норвежцем, Ларсом, и
узнал, что у него есть первоклассная новая линия платяных шкафов и обеденных
столов! «Что ж, Ларс, пожалуй, меня это интересует! Плохо только, что каждая
собака об этом знает. Прости, Ричард, мне надо с Ларсом пошептаться!» И вот мы
с ним вываливаемся на улицу, карманы набиты франками, Париж в весеннем
цветении! В каком-то крутом стрип-клубе Ларс присасывается к бутылке
шампанского. Он уже души во мне не чает! «А ты, как я погляжу, не дурак
поразвлечься, Ларси!» Я подзываю двух верзил и отваливаю им несколько сотен! Не
успеваю оглянуться, как мы с Ларсом и эти верзилы кувыркаемся в гигантской
постели с самыми изголодавшимися дырками во всем Gay Paree! И
вдруг все прекращается! Ларс велит девкам убираться и поворачивается ко мне! На
прекрасном английском он просит меня нагнуться, потому что хочет полизать мою
задницу. Я утыкаюсь лицом в подушку и чувствую его влажный язык в своей
промежности… и вдруг вспоминаю, что в последний раз опорожнял кишечник
благодаря заботам British Airways. Затем Ларс занимает то же положение и
просит меня хорошенько его вылизать. Я смотрю на его волосатую промежность и
вижу… вижу лица своих конкурентов, перекошенные от зависти. (лижет) Эта сделка твоя, Дэн Дэн!
ДОЧЬ
Вы великолепны, босс.
ПАПА
Еще бы, малыш. А теперь пусть эти раздолбаи Терри и Спарки принимаются за
разгрузку нового товара.
ДОЧЬ, разыгрывая эти роли, становится более грубой и жесткой. Она делает вид, что хочет его столкнуть.
ДОЧЬ Моя жена говорит, что вы «супер», босс.
ПАПА
Она мудрая женщина. В каком-то смысле.
ДОЧЬ
А вы сами не думали обзавестись женой?
ПАПА
Женой? А на хрен она мне нужна?
ДОЧЬ
Чтоб еду готовить, босс.
ПАПА
Черт побери, этот Дэн Дэн иногда кое в чем прав! Я вспомнил, что видел в
Бинго-холле одну маленькую тихую мышку, которая так и жалась к своей мамаше, и
решил действовать. Я заметил, что она читает какой-то задрипанный романчик,
прочистил горло, чтобы перекричать лотерейщиков, и заявил напрямик «Выходи за
меня замуж, детка».
ДОЧЬ
Мои поздравления, босс!
ПАПА
«Что ж, спасибо на добром слове, Дэн Дэн!» Я записал ее на вечерние курсы «Как
приготовить званый ужин своими руками». Раз в месяц в доме ступить было негде
от тортинок и сосисок. Ее руки постоянно в тесте, как будто в снеговых
варежках. Мы с ней – мистер и миссис. Она – такая фарфоровая куколка, а я –
здоровый, крутой мужик! Отличная команда! Я приглашаю своих лучших покупателей!
Они меня просто обожают!
ДОЧЬ
Бог мой, Макси, да ты пошел в гору!
ПАПА
Видел бы ты новую норвежскую линию в отделе спален, Бернард! Вот это была
выгодная сделка!
ДОЧЬ
Слушай, да ты просто перевернул наш город!
ПАПА
Это правда! Я это сделал. Своими руками. Угощайся, Бернард, бери сырную
тортинку, там еще приготовят. (Он
смеется. Пауза. Вдруг становится мрачным.) Я его вычислил. Незнакомое лицо.
Загорелый красавчик. Светло-серый костюм свободного покроя. Смех состоятельного
человека. Он подходит ко мне с улыбкой, сжимает в своей большой ладони мои
скрюченные пальцы.
ДОЧЬ
Я друг Бернарда. Маркус Энрайт.
ПАПА
Это имя входит в мой мозг, раздирая его, и оседает где-то за глазными яблоками,
и я понимаю, что никогда уже мне от него не освободиться. Маркус Энрайт. В
прошлом барристер, теперь собирается открыть мебельный магазин в Дублине.
Рассказывает, что оба его сына очень интересуются
ДОЧЬ
Качественной мебелью.
ПАПА
Черт, как же я его ненавижу! До чего же хочется дотянуться до его физиономии
штопором, который у меня всегда под рукой. Втащить бы этого спесивого ублюдка
во внутренний дворик и сделать из него барбекю. Рядом с ним я чувствую себя
дешевкой. Я вижу, как он морщится, глотнув моей «Голубой монахини». Клянусь,
что наступит день, когда я в щепки разнесу его бизнес, а его самого смешаю с
дерьмом. Черт, одному мне не справиться, нужен напарник!
ДОЧЬ
(своим голосом)Тебе нужен сын!
ПАПА
Я бросаюсь на жену сзади, по-собачьи. Хватаю за задницу перемазанными кетчупом
и сосисками руками, а внизу продолжается вечеринка, и где-то там среди гостей
слоняется этот хренов Маркус Энрайт. Я трахаю ее в первый раз. Раньше не было
ни времени, ни интереса, ни особого желания. Мой крошечный дружок старается во
всю, чтобы не оплошать. Это как прыжок с парашютом в огромное небо под
названием «задница», как бросок мяча вверх по улице Патрика, как попадание в
устье Шеннона. Так я качаюсь минуты две, а потом выстреливаю свой заряд. «И не
вздумай сомневаться в силе моей спермы, женщина!» Девять месяцев спустя
начинает лезть наружу, толкается, толкается, толкается! Потом – раз!
Вывалилось! Только не сын, а девчонка!
ДОЧЬ
Привет, папа!
ПАПА
Черт! Ну да ладно. Только она стала гугукать, я натащил ей детских книжек.
Книжек про мебель! Таких, с картинками, про столы и стулья. Ее первое слово
было
ДОЧЬ
Стул.
ПАПА
«Отлично, моя радость!» Ее первый рисунок
ДОЧЬ
(детским голосом) Комод с ящичками.
ПАПА
Моя дочь, Дэн Дэн!
ДОЧЬ
Она красавица, босс!
ПАПА
Хрен с ней, с красотой, главное, что она гениальна, малыш. С виду неказиста,
зато, помяни мое слово, еще заткнет за пояс своего старика. Пора менять вывеску
на нашем магазине, Дэн Дэн. К черту «Мебельную Империю Робсона». С сегодняшнего
дня мы называемся «Максвел Дарси и Дочь».
ДОЧЬ
Максвел Дарси и Дочь?
ПАПА
Счастливые деньки настают, Дэн Дэн. Счастливые деньки!
ДОЧЬ
(своим голосом, с трудом) Я не помню
их, папа.
ПАПА начинает впадать в панику.
ДОЧЬ Я расскажу тебе одну вещь, которую знаю наверняка, а ты сюда не встревай. Я помню, как вылезла из кровати и надела купальник, который мне купили в десять лет.
ПАПА пытается спрятаться под одеялом. Она продолжает убежденно.
ДОЧЬ
Такой желтый в розовый горошек, и я натягиваю его на грудь… как будто мне есть
что прятать. Пытаюсь его застегнуть, но и у меня не получается, и вдруг чувствую,
как длинные мамины пальцы защелкивают застежку и шебуршат мне волосы на
затылке. Ее пальцы пахнут кремом для рук. Я смотрю на ее загрубевшие от возни с
тестом руки. Миллионы тортинок сделали ее кожу рыхлой. И все это для тебя и
твоего долбанного магазина. Я говорю ей, что она красивая, потому что для меня
это так и есть. Она молчит в ответ, как обычно, и мы садимся в автобус, чтобы
ехать на пляж, и автобус переливается на солнце, пока мы не добираемся до
места. «Мам, скажи, а папа может когда-нибудь в жизни взорваться?» По-моему,
именно так я и спросила. Она рассмеялась. Люди в автобусе с улыбкой
оборачивались на ее смех, потому что он был громкий и радостный. Я тоже
рассмеялась, когда представила себе, как ты взрываешься на нашей кухне, заново
обставленной лучшими образцами «Формики». Я так рассмеялась, что пукнула, и от
этого мама рассмеялась еще громче. Мы смеялись до тех пор, пока не легли у
самой воды, подставив лица солнцу, а прибой ласково колыхал наши тела. Кожа на
лице стала шершавой. Я перевернулась на живот и легла сверху на маму, и
целовала ее, слизывая соль. Я сказала ей, что она похожа на покрытую инеем
булочку. И тогда она обняла меня так крепко, что дыхание перехватило. Это было
так здорово. Потом я пошла прогуляться и оставила маму на пляже. Тогда она в
последний раз видела меня здоровой. Я бродила среди дюн, подсматривая за
мальчишками, которые ковырялись у себя в трусах. Разговаривала со священником,
который загорал с Библией и со своей искалеченной матерью, которая высасывала
сок из апельсинов с такой жадностью, словно боялась, что это выйдет из моды.
Священник прочитал мне историю про Иисуса в пустыне и раздавил осу под
аккомпанемент Евангелия от Иоанна. Прихлопнул ее намертво. Я пошла дальше,
представляя себя Иисусом, который бредет по пустыне, зная, что если не найдет
воду, то через несколько часов его ждет неминуемая смерть. Я представила себе,
как будто я заяц посреди пустыни, и бросилась бежать, как от погони, не
разбирая дороги. Спасаясь от погони, я бежала все быстрее быстрее быстрее быстрее,
как будто колючие иголки кололи мне ступни. Из-под пяток в разные стороны
веером летел песок. Руки и ноги покрылись красными пятнами. Волосы растрепались
от такой скорости. Голова свободна. Свободна от твоей чертовой трепатни про
мебель. И вдруг я почувствовала, что под ногами у меня нет почвы. Как собачка
из диснеевского мультика я стала быстро-быстро перебирать ногами в воздухе. Это
даже было весело, пока я не упала. Я провалилась в огромную дыру. И оказалась
выше пояса в дерьме. Скоро я отчаялась глотнуть свежего воздуха и стала дышать
дерьмом. Меня вырвало. Вырвало кока-колой, которую я пила в автобусе. Я вытерла
рот рукой, измазанной в дерьме. Выплюнула дерьмо и стала вылезать по лестнице
из этой выгребной ямы. Я даже не плакала. С этого дня я заболела полиомиелитом.
С тех пор все пошло наперекосяк, правда? С тех пор не проходит дня, чтобы я не
пожалела о том, что выбралась оттуда. Как, черт побери, я была бы счастлива,
если бы осталась там навсегда.
ПАПА безмолвствует. Он явно тронут этой красивой историей.
ДОЧЬ Почему я отчетливо помню только это и больше ничего? Ты можешь мне ответить, Папа?
ПАПА
Я не знаю, что еще может быть. Все полетело к черту.
ДОЧЬ
Тогда расскажи мне про Дублин, папа! Говори, но не бойся рассказать все, как ты
боялся до этого самого момента, папа… до этого самого момента. Давай,
рассказывай, как все было! Давай, Макси! Давай! (заводится) ДАВАЙ ДАВАЙ ДАВАЙ ДАВАЙ ДАВАЙ ДАВАЙ!
Ее энергия отбрасывает его
назад, в те дни, которые он провел в Дублине.
ПАПА
(перекрывая ее) FUCK FUCK FUCK… черт, черт, черт бы тебя побрал, Дэн Дэн! ДУБЛИН! ЧЕРТОВ ДУБЛИН!
ДОЧЬ
(от себя)Бог мой, Макси, что-то
неважные у тебя дела! Магазины в полной заднице!
ПАПА
(подчиняясь давлению) Это мое дело! Я
здесь босс, или нет? Я – хозяин, стою перед тобой, хренов дублинский засранец!
ДОЧЬ
Цены слишком высоки для нашей клиентуры! У нас нет шансов продать это, Макси!
ПАПА
«Послушай меня, ты, кусок дерьма, закончивший колледж! Дело в том, что… дело в
том… дело в том… черт, твою мать! Брайан, вышвырни его отсюда на хрен! Идите
сюда, парни! Так делается история! Кто еще смог открыть в тот же день три новых
магазина в Дублине? Кто он? Отвечайте, что это Маркус Энрайт? Отвечайте,
засранцы! Я знаю, что это он! И никто другой! Никакой дублинец не мог этого
сделать. Это под силу только выходцу из Корка! Господь Бог Сам был из Глазго! И
Он, черт возьми, умел работать! Я прекрасно его знал! Господь умел работать!
Работать работать работать! Так что континенты рождались! Работай он чуть
поусерднее, мы бы видели, как текут моря! Стоило ему почесать задницу, как из
нее вывалилась Британия! А я должен сделать Дублин! Ах ты, упрямый маленький
щенок! Пробьет одиннадцать, и двери этого магазина откроются, Брайан!
Откроются, понял!» Я выхожу из магазина, на шее у меня вздулись вены, как на
толстом члене. Я оборачиваюсь и читаю вывеску! «Мебельный супермаркет Макси»! А
в голове у меня картинка: твое изуродованное полиомиелитом тщедушное тельце.
ЧЕРТ! ЧЕРТ! Я иду
по дублинским улицам. Чувствую, что полон энергии. Я мог бы поехать на машине,
но ходьба придает больше сил, правда? Когда идешь, понимаешь, где находишься.
Как по палубе эсминца, я прохожу по О`Коннел-стрит, которая
возвышается над городскими трущобами. «Господи, ты ведь больше не будешь
смотреть на меня свысока, правда? Хотя бы пока я здесь! Три магазина за один
день! Это, блин, не каждому под силу!» Я сворачиваю на Парнел-стрит, как
властелин вселенной, с грациозностью кинозвезды, что-то вроде Майкла Коллинза
мебельного мира! И вдруг! Фотокамеры! Фотографы толпятся возле «Мебельного
супермаркета Макси» номер два! Они ждут! Ждут единственного человека! Ждут меня
самого!
Вспышки фотокамер.
ПАПА Спасибо, что пришли,
ребята!
ДОЧЬ Наши поздравления,
Макси.
ПАПА Спасибо, мои
дорогие, спасибо!
ДОЧЬ Фантастический
магазин, Макси!
ПАПА Ну что вы! Впрочем,
он и правда красавец!
ДОЧЬ Говорят, есть
проблемы с магазином на Мур-стрит, Макси! Ходят слухи, что ты не преодолеешь
одиннадцатичасовой рубеж завтра. Хочешь что-нибудь сказать по этому поводу?
ПАПА «Да что за ерунда!
Мало ли что говорят! А что, правда, говорят? Но вы же знаете, как люди любят
поговорить! Хлебом их не корми! Вот и все дела! А магазин откроется ровно в
одиннадцать, ребята! Это так же верно, как то, что у Софи Лорен красивые ножки,
а у Маркуса Энрайта есть член между ног!» Они гогочут, как все журналяги, и
записывают каждое мое слово к себе в блокноты. Я располагаю их к себе, одна
улыбка – и они мои со всеми потрохами. «Если хотите, идемте со мной, я иду на
Мальборо-стрит взглянуть на свой третий магазин, который завтра распахнет двери
перед покупателями и поразит их роскошью спален, практичностью кухонь
«Формика», элегантностью нейлонового покрытия и благородством сосновой отделки. Вперед! За
мной!» Я быстро иду прочь. Они шуршат у меня за спиной дождевиками, стараются
не отстать от меня ни на шаг!
ПАПА и ДОЧЬ
Тиктактиктактиктактиктак! Одиннадцать часов одиннадцать часов одиннадцать часов
одиннадцать часов…
ПАПА … пронзают мой мозг.
Крутятся вокруг как вражья морда, как страшное привидение, как злой бог
времени, имя которому «одиннадцать часов»! Я сворачиваю за следующий угол!
«Джентльмены, перед вами Мебельный супермаркет Макси номер три!»
Вспышки фотокамер.
ПАПА «Вы только
посмотрите, ребята, какой красавец, особенно когда открываются Жемчужные врата»
(воодушевляется) И тогда я думаю о
мальчишке, который стирал свой костюм… один-единственный костюм, который он
стирал вечером, чтобы надеть его утром… и пойти работать на мебельный склад!
Бог мой, ребята, я вспоминаю о тысячах шифоньерах, платяных шкафов и «троек» по
сходной цене, которые прошли через мои руки! Когда я думаю о тех людях, которые
стали моими друзьями… о грузчиках, ставших моей семьей… знаете, ребята, а ведь
у меня была чудесная жизнь! Как… как в какой-нибудь чертовойдетскойсказке! Как
в чертовойдетскойсказке. «А теперь вперед на Мур-стрит, и скоро – одиннадцать!»
Черт меня дери, это будет славное зрелище! Не думал, что это так сильно берет
за душу! Жизнь – это ящик, полный сюрпризов, правда?! Пешая прогулка не кажется
уже такой приятной, когда я сворачиваю на Генри-стрит с кучей папарацци на
хвосте! Я ощущаю нервные окончания за глазными яблоками, а в глотке засел
какой-то ком. Черт подери! Я сворачиваю на Мур-стрит с грациозностью молочника
с тележкой, часы тикают, как раз одиннадцать и…! (он замолкает и глядит
перед собой. На его лице постепенно отражается ужас. Он шепчет) О, черт! О, Боже! (неожиданно кричит) «БРАЙАН! АХ ТЫ, МАЛЕНЬКИЙ ГОВНЮК! Уже одиннадцать, так
почему двери еще закрыты?!»
ДОЧЬ Тут все вверх дном, босс!
ПАПА «Заткнись! ЗАТКНИСЬ! Закрой свою пасть!» Я
хватаю его за волосы и волоку за собой. Не знаю, что на меня нашло! Я тащу его
через магазин и бью головой обо что попало, о шкафы, столы, стенки! Я чувствую,
что его волосы выскальзывают из моих пальцев, и сильнее сжимаю кулак. ХРЯСТЬ! Волоку
его в офис и вышибаю дверь его головой. ХРЯСТЬ! «Ах ты, засранец! Дурака из меня
вздумал сделать! Хочешь, чтобы Макси стал для всех посмешищем! Хрясть! Хрясть!
ХРЯСТЬ! ХРЯСТЬ! СВОЛОЧЬ! ГОВНЮК! УБЛЮДОК!» (он останавливается. Вспышки фотокамер) Пш пш пш пш ПШ! Я ухожу! Бросаю все это и ухожу!
Прочь из Дублина! ПШ! Снимок в газете – я навис над Брайаном, а голова у того
сплошное кровавое месиво! К черту Дублин! В машину, и прочь отсюда! Последнее,
что я вижу – гигантский мебельный магазин с золоченой вывеской «Маркус Энрайт и
Сыновья»! К черту его! К черту все это! К черту Дублин! К ЧЕРТУ!
Громкая вспышка последней камеры.
Пауза. Может ли он продолжать?
ДОЧЬ А что было потом,
Папа?
ПАПА Потом я вернулся в
Корк, увидел жену, увидел тебя… тебя. (с трудом) Увидел твое изуродованное тело!
Увидел, что этот долбанный полиомиелит изуродовал и мою жизнь! Тогда я
посмотрел на жену, на ту, чьих рук это дело! Не знаю, почему мне пришло это в
голову, но я еду в магазин стройматериалов, возвращаюсь и начинаю строить внутри
дома стены! Такие, знаешь, перегородки! Чтобы огородить пространство вокруг
тебя и твоей матери! КАК ВЫ МЕНЯ ОПОЗОРИЛИ! Я ночи напролет строил стены, чтобы
сузить ваше пространство, сделать его совсем тесным, еще уже, уже, уже! А днем…Дэн
Дэн! «Просто отлично, что вы вернулись, босс! Этот Дублин такая параша!» Да, к
черту Дублин! «И правильно, босс!» Возвращаемся к прежней жизни, Дэн Дэн! Это будет
здорово, а? И мы вкалываем, как проклятые! Заваливаем весь Корк товаром, как
какие-нибудь Санта Клаусы! «Как твоя дочь, Макси?» «Моя дочь умерла, Дэн Дэн!
Когда я был в Дублине! Эти чертовы дублинцы!» Я возвращаюсь домой к ночи,
машина забита гипсовыми плитами, и принимаюсь за стены! Бум, бум, бум, бум! Ваше
пространство становится все уже и уже! Я кормлю вас завтраками, которые отнимаю
у Дэн Дэна! Сначала я подумал о том, чтобы просто убить вас! Но нет, так будет
лучше! Да, лучше! Пока вы будете живы, я придумаю, что делать дальше. А то ничего
в голову не идет! Никаких вариантов! А в этом и заключается бизнес! Бизнес –
это подбор вариантов! Чем больше вариантов, тем больше шансов! «ШАНС ЭТО ЖИЗНЬ!»
Разве не так, Дэн Дэн? «Чистая правда, босс!» Бум, бум, бум, бум! И вот я строю
стены, строю и строю! Наступил день, когда вокруг этой кровати, на которой
лежала ты и твоя мать, выросла огромная стена! А вы внутри, и больше ничего! Такая
коробка из-под ланча, в которой живут два человека! Просто отлично! «Удачный
год выдался, Дэн Дэн!» «Удачный год выдался, Дэн Дэн!» «Еще один удачный год,
правда, Дэн Дэн?» Десять удачных лет, Дэн Дэн! Десять лет, и дублинский кошмар стерся
из памяти без следа! Десять лет я кормлю жену и дочь завтраками Дэн Дэна!
Десять лет, и население Корка ПРЕКЛОНЯЕТ КОЛЕНА ПЕРЕДО МНОЙ! Так-то! Вот это
жизнь! Дэн Дэн! ДЭН ДЭН! (с трудом) Сегодня
я еду с тобой в фургоне на доставку! Читаю на розовом ярлыке имя миссис Декстер!
Новая стенка для старой стервы. «Чтоб все прошло как по маслу». (в
страхе) Я хватаюсь со своей стороны, Дэн Дэн берется
со своей и пятится задом в садик с розами. Я вижу, что у Дэн Дэна от напряжения
сводит мозги. Капельки пота собираются на лбу и стекают по лицу. В голове у
меня бумбумбумбум! «Давай полегоньку, Дэн Дэн, аккуратненько!» Напряжение Дэн
Дэна передается стенке, и она начинает звонко дребезжать. Я впиваюсь в него
глазами. И тогда… там, в саду миссис Декстер…под взглядами всех моих
покупателей, которые рассматривают из-за занавесок новую стенку… она перестает дребезжать,
начинает шататься, вихлять, и я вижу длинные пальцы Маркуса Энрайта, и она опрокидывается…
опрокидывается… опрокидывается (долгая пауза, затем очень собранно) Следующее, что я помню, Дэн Дэн протягивает мне
обломки, а я смотрю на него, красный от ярости. Он плачет как ребенок. «Иди сюда,
Дэн Дэн» И он подходит. «Прости, Макси». Я улыбаюсь ему, он отворачивается и
наклоняется, чтобы поднять кусок деревяшки. А я пробую большим пальцем лезвие
Стэнли, потому что мне больше ничего не остается, кроме как перерезать Дэн Дэну
горло! И я это делаю. Я держу его за голову до тех пор, пока моя собственная не
разрывается при виде ручейков крови, растекающихся по его груди.
ДОЧЬ ЧЕРТ ПОДЕРИ! Тесно
мне, тесно внутри от ненависти к тебе! За то, что ты рассказываешь такое, как
обычную безделицу, хочется оторвать, отгрызть твою поганую голову! Господи, за
что? Эти стены, этот извращенец, кусок дерьма! Я помню только, что дом становился
все меньше и меньше. Я помню, как мама шепотом говорила, что мы просто попали в
сказку, и что однажды всего один поцелуй – и стены дома распахнутся. И снова
будет много места. И не будет этого стука по ночам. Бум, бум, бум, бум. Каждую
ночь стучал молоток и становилось все теснее, пока мы не оказались на кровати,
и только тогда молоток стих! И ЭТО БЫЛ ТЫ??! ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ! Позора
пережить не смог? Что это за позор, который превращается в ненависть! А может
это ненависть и была! А нам осталась только книга. Она читала ее, и когда
делала это, в ее голосе звучала любовь. И мы не могли спать… я и она. Я не
могла спать, а она все говорила и говорила. Иногда слова ее были бессмысленны,
а иногда она рисовала ими картины, и слова стали моей жизнью, теперь я пытаюсь
ими заполнить пространство, которое ты, ублюдок, ограничил четырьмя стенами.
Моя голова превратилась в огромное легкое, которое то сжимается так, что готово
разорваться, то раскрывается, и тогда я вижу пейзажи! Я свободна! И тогда ты
слышишь, как я читаю и забываю мамин голос, и читаю все быстрее… чтобы убить
любовь и сжать пейзажи, чтобы они пролились слезами! Потому что моя жизнь это
чертова болтовня, а не красивая история! Я говорю так быстро, так быстро, что
это уничтожает книгу, уничтожает меня! И все это из-за тебя из-за тебя из-за
тебя!
Он смотрит на нее некоторое время, затем спокойно заканчивает свою историю.
ПАПА Я вхожу в дом, иду
через нагромождение перегородок. На руках у меня кровь Дэн Дэна. Я продираюсь
через перегородки и вижу тебя на кровати. Ты плачешь, мать лежит рядом с тобой,
неподвижная, как кукла, мертвая. Когда я ее поднял, ты посмотрела на меня. Ты
не знала, кто я такой. Я вынес тело твоей матери. Я шел через перегородки, и твой
плач становился все тише, а голоса реального мира все громче, они звали наружу.
Твой плач и жизнь за порогом дома. И я остановился. (пауза) Я остановился и прислушался, и то, что я слышал,
была тишина. (долгая пауза) Я впервые в
жизни ощутил пространство тишины. Я держал на руках крохотное тело твоей
матери, позволяя тишине меня очистить. (пауза) А потом… потом как будто во рту какая-то крошка. Я ее проглотил и она
попала в желудок. Затем в мозг, а потом наполнила все тело. Это был страх.
Страх. Я испугался той жизни, которая снаружи. Я положил твою мать на пол и
вернулся к тебе, в кровать. Я сел лицом к тебе, как сейчас. И я говорю с тобой.
Это действительно я с тобой говорю. И у меня нет слов для тебя. У меня нет
верных слов, любовь моя. Я хочу всего лишь заснуть и вернуться в тишину, но не
могу.
Он опустошен. ДОЧЬ протягивает ПАПЕ книгу. Он начинает читать. Читает медленно. Она успокаивается и слушает.
ПАПА Огромный бальный зал
затих, когда Кэти показалась на лестнице. Ее шелковистые волосы ниспадали на обнаженные плечи. Она стала спускаться, и
все вокруг – дамы и джентльмены – восторженно перешептывались. Она была
красива. Кэти прошла через толпу и приблизилась к человеку, которого видела в
церкви. Он обернулся к ней, и сердце в его груди забилось. Неужели это та самая
маленькая девочка, которая когда-то как безумная носилась по деревне на
велосипеде? Он взял ее руки в свои. Он был потрясен, и его можно понять. Кэти
чувствовала на себе взгляды, осуждавшие ее дерзкую выходку. Она не думала о
них, а просто склонилась к нему, подставляя губы для поцелуя. И они
поцеловались, и все, что осталось в прошлом, забылось, а впереди была… только
радость.
ПАПА закрывает книгу и смотрит на ДОЧЬ.
ДОЧЬ медленно наклоняется к ПАПЕ. Она нежно целует его в лоб. Затем он целует ее. Они сидят и смотрят друг на друга. Она слушает тишину.
ДОЧЬ Я в кровати. Ужаса
больше нет, а то, что осталось, начнется снова. Вместо усталости покой… и я засыпаю.
Я хочу уйти. Уйти.
Стена, которая перед этим обрушивалась, поднимается и снова заключает их обоих в коробку. Свет постепенно гаснет.
Затемнение.
Конец.