Бернард Шоу

«МИЛЛИОНЕРША»

/Комедия в четырех действиях/

 

 

ДЕЙТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

 

ЭПИФАНИЯ ОНИЗАНТИ ДИ ПАРЕРГА – миллионерша

АЛАСТЕР ФИЦФАССЕНДЕН – её муж, боксер

ПАТРИЦИЯ СМИТ – по прозвищу Полли - Дранные Чулки

ДЖУЛИУС САГАМОР – преуспевающий адвокат

АДРИАН БЛЕНДЕРБЛЕНД – член совета директоров

ДОКТОР – ЕГИПТЯНИН

УПРАВЛЯЮЩИЙ В ОТЕЛЕ

МУЖЧИНА

ЖЕНЩИНА

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

Контора мистера ДЖУЛИУСА САГАМОРА, молодого преуспевающего
адвоката. Ясное майское утро. Старомодная комната, отделанная панелью. В профиль к зрителям, спиной к окну, сидит САГАМОР. Письменный стол защищает его от эмоциональных клиентов и от возможного нападения особенно неистовых. В правой стене, в дальнем  углу комнаты, дверь. Свет из окна падает на лица клиелтов в то  время  как лицо адвоката остается в тени. В стене напротив - ста­ринный камин.  Над камином потемневший портрет одного судьи. В стене направо, в дальнем углу, дверь с фронтоном, в нем бюст другого судьи. Остальная часть стены занята полками с книгами по юрис­пруденции в кожанных переплетах. Как уже было сказано, в стене, за спиной Сагамора, большое окно, рядом  с окном стенд с черными  жестяными ящиками, на   которых наклеены бумажки с фамилиями клиен­тов.

От стен комнаты веет восемнадцатым веком. Но действие происходит в 1935 году, и Сагааору не по душе пыль и  плесень. Поэтому убранство комнаты притязает на роскошь, импонирующую его клиентам. Все блестит чистотой. Пушистый новый зеленый ковер, шесть стульев, из них четыре – Чиппендейл самой последней подделки, - расставлены под книжными полками. На одном стуле - мистер Сагамор, между столом и камином - стул для клиентов.

Звонит настольный телефон.

       

САГАМOP /снимая трубку./  Да? /Потрясенный/. О! Немедленно,  приведите ее сюда!

                                                                           

В комнату с трагическим видом влетает ЖЕНЩИНА спортивного сложения в дорогом костюме. Это ЭПИФАНИЯ. Адвокат почтительно встает.

 

ЭПИФАНИЯ. Вы мистер Сагамор, непутевый племянник моего бывше­го адвоката, покойного Понтифекса Сагамора?

САГАМОР. Не в моих интересах рекламировать себя в качестве не­путевого, а что касается Понтифекса Сагамора, он действительно был моим дядюшкой, и я вернулся из Австралии, чтобы продолжать его дело, если мне удастся завоевать доверие его клиентов.

ЭПИФАНИЯ. Слыхала о вас! Из рассказов вашего дядюшки я поняла: раз вас отправили в Астралию, значит, вы человек непутевый! Но в данном случае это не  имеет никакого значения, так как дело мое чрезвычайно простое. Мне нужно написать завещание: все свое состояние, я оставлю мужу. Надеюсь, уж здесь вы ничего не напутаете.

САГАМОР. Сделаю все, что могу, мадам! Прошу вас, садитесь!

ЭПИФАНИЯ. Сяду, когда захочу!

САГАМОР. Как вам будет угодно. Но прежде чем составлять заве­щание, я должен знать, кто ваш муж.

ЭПИФАНИЯ. Мой муж болван и подлец. Не забудьте записать это в завещании. А также укажите, что его поведение довело меня до самоубийства.

САГАМОР. Но вы еще не покончили с собой.

ЭПИФАНИЯ. Покончу, как только будет подписано завещание.

САГАМОР. Ах, да! Конечно! Глупо спрашивать. А как его имя?

ЭПИФАНИЯ. Аластер Фитцфассенден.

САГАМОР. Как вы сказали? Спортсмен - любитель, чемпион по теннису и боксер тяжелого веса?

ЭПИФАНИЯ. Вы его знаете?                        

САГАМОР. Мы с ним каждое утро плаваем в бассейна клуба.

ЭПИФАНИЯ. Это знакомство не делает вам чести.

САГАМОР. Должен сказать вам, что мы с ним большие друзья, миссис Фитцфассенден.

ЭПИФАНИЯ. Не называйте меня этим ненавистным именем! Я Элифания Онизанти ди Парерга. Так и запишите в своем гроссбухе.

САГАМОР /отвешивая   поклон/. О, весьма польщен! Прошу вас, садитесь.

ЭПИФАНИЯ. Садитесь сами, и не суетитесь!

САГАМОР. Как вам будет угодно! /Садится/. Ваш отец был замечатель­ный   человек, мадам!

ЭПИФАНИЯ. Мой отец был величайший человек в мире. А умер нищим. Никогда не прощу эгого людям!

САГАМОР. Нищим? Вы меня удивляете, в газетах писали, что он оставил вам, своей единственной наследнице, тридцать миллионов!

ЭПИФАНИЯ. Подумаешь! А что такое для него тридцать миллионов? Он потерял сто пятьдесят. Мне он обещал оставить двести, а завещал какие-то жалкие тридцать миллионов... Вот это и разбило ему сердце!

САГАМОР. Но все же доход в полтора миллиона....

ЭПИФАНИЯ. Человек, вы забываете о налоге на наследство. Мне едва-едва удается наскрести несчастные семьсот тысяч в год. А вы понимаете, что это значит для женщины, которая привыкла ку­паться в миллионах? Какое унижение!

САГАМОР. Вы меня убиваете, мадам!

ЭПИФАНИЯ. Я готова убить себя. Какое мне дело до вас!

САГАМОР. Ах, да! Самоубийство! Совсем забыл.

ЭПИФАНИЯ. Забыли? Могли бы не забывать! Будьте любезны, на одну минуту сосредоточить на этом свои мысли и составляйте завещание. Все мое состояние я завещаю Аластеру!

САГАМОР. Хотите его унизить?

ЭПИФАНИЯ. Нет. Разолить! Погубить! Послать к чертям! Пусть сломает себе шею! Я знаю Аластера. Деньги бросятся ему в голову.

САГАМОР. Бывали и такие случаи, но это вовсе не обязательно. А что если он женится на благоразумной женщине?

ЭПИФАНИЯ. Вы правы. B завещании надо оговорить, что месяц спустя после моих похорон он женится на женщине низкого происхож­дения по имени Полли- Дранные Чулки!

САГАМОР, /записывает/. Смешное имя!

ЭПИФАНИЯ. Ее настоящее имя Патриция Смит. Но в письмах к Аластеру
она подписывается Полли - Дранные Чулки. Полагаю, это намек, чтобы он купил ей новые чулки.                                                          

САГАМОР /берет другой лист бумаги и что-то записывает/. Я хотел бы познакомиться с Полли.                                

ЭПИФАНИЯ. Это еще зачем?

САГАМОР /продолжая писать/. Если Аластер предпочел эту женщину вам, стало быть, она достойна того, чтобы с ней познакомить­ся. Я попрошу Аластера представить меня ей.

ЭПИФАНИЯ. Вы  не очень тактичны, Юлиус Сагамор!

САГАМОР. Какое это будет иметь значение, когда вы примите это…   /Подает ей исписанный листок бумаги/.

ЭПИФАНИЯ. Что это?

САГАМОР. Средство покончить с собой. Вам придется расписаться в аптечной книге для ядов. Объясните, что этот состав вам нужен как средство против ос. А здесь - винная кислота. Она безвредна, аптекарь подумает, что вы хотите приготовить лимонад. Смешайте два этих раствора и вы получите цианисто - водородную кислоту, один глоток которой убьет вас молниеносно. Пожалуйста, прошу вас.    

ЭПИФАНИЯ /несколько обескураженная вертит в руках рецепт/. Мистер Сагамор, моя смерть, кажется, вас не трогает?

САГАМОР.  Привычка.

ЭПИФАНИЯ. Хотите сказать, что у вас много клиентов, доведенных до отчаяния, и рецепт на цианистый калий вы держите для них наготове?

САГАМОР. Вы угадали! Это средство действует безотказно.

ЭПИФАНИЯ. И вы уверены, что смерть ваших клиентов бывает мгно­венной и безболезненной?        

САГАМОР. Отнюдь нет. Все мои клиенты в добром здоровьи.

ЭПИФАНИЯ. Как! Ваше средство - чистое шарлатанство?

САГАМОР. Напротив. Это смертельный яд. Но мои клиенты никогда
им не пользуются.

ЭПИФАНИЯ. Почему?                       

САГАМОР. Понятия не имею. Просто, не пользуются.

ЭПИФАНИЯ. Ну, а я  воспользуюсь! И надеюсь, что вас повесят за такую услугу!

САГАМОР. Профессия адвоката обязывает меня приходить на помощь своим клиентам. Вы говорите, что собираетесь покончить с собой: вы обращаетесь ко мне за советом. Я просто из кожи лезу вон, чтобы помочь вам. Не могу же я допустить, чтобы вы умерли от перерасхода газа или же бросились в воды Темзы. А за совет
я взыщу с ваших душеприказчиков всего лишь шесть шиллингов и восемь пенсов.                       

ЭПИФАНИЯ. И вы еще можете брать деньги за такой   совет?

САГАМОР. Я же не прошу у вас денег немедленно. Вы можете покон­чить с собой завтра.

ЭПИФАНИЯ. Но я не хочу откладывать на завтра.

САГАМОР. Как вам будет угодно. Мне лично - все равно. Сегодня – завтра - я не спешу.

ЭПИФАНИЯ. Вы чудовище, животное, свинья! Моя жизнь для вас ничто! Вы даже не спросите, что побудило меня к самоубийству. Вы наживаетесь на смерти ваших клиентов!

САГАМОР. Совершенно верно. В связи с вашей кончиной возникнет
много хлопот. Бесспорно, ко мне явится Аластер приводить в поря­док ваши дела.                                                  

ЭПИФАНИЯ. И вы воображаете, я покончу с собой, чтобы дать вам возможность заработагь на моей смерти?

САГАМОР. Мадам, вы же сами пробудили во мне эту надежду.

ЭПИФАНИЯ. О боже, ты слышишь, что говорит этот человек? Вам никогда не приходило в голову, что если у женщины разбита жизнь, она нуждается в капле сочувствия, а не в пузырьке с ядом?

САГАМОР. Не могу отнестись сочувственно к самоубийству. Это мне как-то не импонирует. Но уж если вам так приспичило, то лучше покончать с собой быстрее и по всем правилам науки!

ЭПИФАНИЯ. Вы даже не спросите, что причинил мне Аластер?

САГАМОР. Какое это имеет значение? Вас уже не будет на свете! Стоит ли беспокоиться?

ЭПИФАНИЯ. Вы просто свинья, Юлиус Сагамор!

САГАМОР. Не волнуйтесь! Это средство излечит все горести.

ЭПИФАНИЯ. К черту ваше средство! Получайте! /Разрывает рецепт на кусочки и бросает ему в лицо/.

САГАМОР. /улыбаясь/. Подействовало! Я же вам говорил. Ну, а те­перь, раз вы отвели душу, - вы, надеюсь, сядете и рсскажите мне, в чем дело?

ЭПИФАНИЯ.  Отвела душу! Это вы так называете вопль истерзанного сердца?

САГАМОР. Как же прикажете это назвать?

ЭПИФАНИЯ. Вы не человек, вы носорог! И в довершение всего – бояван.

САГАМОР. Я, всего – навсего,  ваш поверенный.

ЭПИФАНИЯ. Не поверенный, а недоразумение! Вы не джентельмен, вы оскорбляете меня в моем несчастье! Вы защищаете моего мужа. В вас нет ни чуткости, ни порядочности! Вы рыба с душой черного таракана. Слышите?

САГАМОР. Слышу. И поздравляю себя с тем, что если заслужу честь быть вашим поверенным, мне придется распутывать много дел по обвинению вас в клевете.

ЭПИФАНИЯ. Ошибаетесь. Я не занимаюсь клеветой. Отец подробно разъяснил вне статью закона о клевете. Если  бы я всем рассказала, что вы не  платежеспособны, - это была бы клевета. Если бы я зая­вила, что вы изменяете своей жене, - это была бы клевета. Но когда я называю вас носорогом, а вы и есть самый настоящий носо­рог, - это простое ругательство. Я очень осторожна на этот счет и старюсь обходиться простыми   ругательствами. Никто никогда еще не обвинял  меня в клевете. Разве я нарушаю закон?

САГАМОР. Право, не знаю. Придется справиться в своде законов.

ЭПИФАНИЯ. Не утруждайте себя. Говорю вам, что это так!  Отцу моему всегда приходилось натаскивать своих адвокатов  по части закона, когда он делал то,чего не делали другие, насчет законов адвокаты слабы. Они умеют только болтать языком, мой отец был великий человек, каждый день он вытворял такое, о чем другой не посмел бы и подумать. Что ж, быть может, у меня нет его величия, но я дочь своего отца: и стало быть, тоже личность необыкновенная. Я покажу вам, что такое закон, и вы поступите так, как я скажу.

САГАМОР. Это чрезвычайно упростит наши отношения, мадам.

ЭПИФАНИЯ. Запомните одно: у меня нет чувства юмора. Я не терплю, чтобы надо мной смеялись.

САГАМОР. Смеяться над клиентом, с годовым доходом в миллион фун­тов стерлингов! Это как-то не приходило мне в голову,

ЭПИФАНИЯ. А у вас есть чувство юмора?

САГАМОР. Cтараюсь всячески его сдерживать: боюсь, что все же оно у меня есть в умеренной дозе, и вы его даже как-то стимулируете.

ЭПИФАНИЯ. Тогда разрешите сказать вам, находясь в здравом уме и трезвой памяти: вы самый отъявленный негодяй! Мое несчастье, мое унижение, моя разбитая жизнь - вам только смешны! Если бы отец не предупредил меня никогда не связываться с адвокатом, у которого нет чувства юмора, я немедленно ушла бы из вашей кон­торы, и вы потеряли б клиентку, дело которой может принести вам целое состояние.

САГАМОР. Но, дорогая леди, я ничего не знаю о вашем несчастье, унижении, о вашей разбитой жизни. А как я могу смеяться над тем, чего не знаю? И если я смеюсь, - a разве я смеюсь? - уве­ряю вас, я смеюсь не над вашими несчастьями, а над вами.

ЭПИФАНИЯ. Aх, вот как! Значит, я так смешна в своем несчастье?

САГАМОР. Но в чем же ваше несчастье? Садитесь же, ради бога!

ЭПИФАНИЯ. У вас видно, мания усаживать клиентов! Хорошо! Пусть будет по-вашему. /Кидается на стул, с стул с треском разваливается. Она вскакивает/. О господи, стоит мне только сесть на стул, как он разлетается в щепки! На мне лежит проклятие!

САГАМОР, упав головой на стол, хохочет.

 

Смейся, смейся, паяц! Болван!

САГАМОР, /встает и берет стул, стоявший у стены/. Погиб мой лучший Чиппендейль! Великолепная подделка! Он стоил мне четыре гинеи. /Подставляет стул ей/. Пожалуйста, садитесь, но как можно осторожнее, и перестаньте браниться. А затем изложите ваше дело, если вам будет угодно. /Поднимает и уносит сломанный  стул./

ЭПИФАНИЯ / с достоинством опускается на стул/ Катастрофа, постигшая ваш стул, несколько успокоила мои нервы и охладила пыл. У меня такое чувство, будто я вам свернула шею, что мне и хотелось сделать! Да не торчите вы передо мной! Садитесь на бренные останки вашего поддельного Чиппендейла.

САГАМОР. Слушаюсь. /Садится/. Итак, приступим в делу.

ЭПИФАНИЯ.  Мой отец был величайшим человеком в мире. Я была его единственной дочерью. Он вечно боялся, что я выйду, очертя голову, за какого-нибудь  проходимца, и пущу в трубу те гроши, которые он мне оставит.

САГАМОР. Тридцать миллионов!

ЭПИФАНИЯ. Не перебивайте, Он взял с меня обещание, что я дам свое согласие на брак лишь при одном условии.

САГАМОР /внимательно слушает/. Вот что! Какое же условие?

ЭПИФАНИЯ. Я должна была дать своему жениху сто пятьдесят фун­тов. Если, он в течение полугода сумеет превратить их в пятьде­сят тысяч, я стану его женой. Иначе ему не видать меня, как своих ушей! Только отец мог придумать столь жестокое, но мудрое испытание! Я дала клятву, что честно выполни отцовский asset»

САГАМОР. И вы нарушили клятву? Поникаю.

ЭПИФАНИЯ. Что вы поняли? Думаете, я не сдержала обещания?

САГАМОР. Да, раз вышли замуж за Аластера... Аластер славный парень, - я бы сказал, замечательный парень, но вам не убедитъ меня, что он за шесть месяцев из ста пятидесяти фунтов сделал пятьдесят тысяч.  

ЭПИФАНИЯ. Он сделал эти деньги. Мой отец был большим мудрецом, но  память у него была короткая. Он через пять минут мог забыть о том, что говорил умные вещи. Меня он предупреждал, что девяно­сто пять процентов наших новоиспеченных миллионеров - преступники, которым дьявольски повезло. Аластер из их числа.

САГАМОР. Hет, что вы, Аластер не преступник. Это на него не похоже. Профан

в делах, быть может.  Но не преступник.

ЭПИФАНИЯ. Вы, как все адвокаты, уверены, чго знаете моего мужа лучше, чем я. Так слушайте: Аластер не угодил на каторжные ра­боты, которые он честно заслужил. Через шеегь месяцев он явился ко мне, имея в кармане пятьдесят тысяч фунтов! Этому человеку удивительно везег. Ему везет в теннисе. Везет в боксе. Ему повезло и в женитьбе; ведь я самая богатая наслед­ница в Англии.

САГАМОР. Но он женился на вас с вашего согласия. Иначе, зачем было подвергать его испытанию? Зачем было давать ему сто пять­десят фунтов на счастье?

ЭПИФАНИЯ. Виной тому бокс.     

САГАМОР. Бокс?                                      

ЭПИФАНИЯ. Я была очарована им, как искусным боксером. Отец считал, что женщина должна   умегь постоять за себя. Он заставил меня изучить дзюдо. В просторечьи так называют дзиу-джитцу. Я могу выбросить вас в окно с такой же легкостью, с какой вы подали мне этот гнилой стул.

САГАМОР. А, японская борьба! Я бы сказал, немного грубоватый спорт для леди!

ЭПИФАНИЯ. Как вы смеете называть дзюдо спортом? Дзюдо- религия!

САГАМОР /падая на стул/. Прошу простить. Продолжайте. И, пожалуй­ста, говорите  спокойнее. Никогда не имел дела с таким клиентом, как вы.

ЭПИФАНИЯ. Никогдв и не будете иметь.

САГАМОР. Не сомневаюсь. Теперь скажите: при чем здесь Аластер?

ЭПИФАНИЯ. Я присутствовала на любительском матче боксеров тяжелого веса. Он одержал победу. У него особый удар в солнечное сплетение, который не может выдержать ни один боксер.

САГАМОР. И этот удар единственная причина вашего замужества?

ЭПИФАНИЯ. Нет, Аластер был красив. Особенно в обнаженном виде, чего нельзя сказать о большинстве наших красивых мужчин. А я не равнодушна к мужским чарам.

САГАМОР /поспешно/. О, понимаю, понимаю! Пожалуйста, не будем вдаваться в подробности.

ЭПИФАНИЯ. А вот и буду, если захочу. Вы как адвокат должны знать все подробности. Я совершила простую ошибку; мне казалось, что этот неотразимый спортсмен будет пылким любовником. Но, увы! Вся его страсть была в кулаках. Никогда не забуду тот день - это было во время нашего медового месяца, когда его безразличие взбе­сило меня до такой степени, что я набросилась на него с кулаками. Разумеется, в первом же раунде он нокаутировал меня своим ужасным ударом. Вы когда-нибудь получали нокаут в солнечное сплетение?

САГАМОР. Бог миловал, я не боксер.

ЭПИФАНИЯ. Правда, здесь вы не теряете сознания, как от удара в челюсть. Но это гоже хорошо... Ну и перепугался же он, увидев, как я корчусь в судорогах на полу с лицом, искаженным от боли. Стал уверягь, будго ударил меня машинально, почти инстинктивно, по боксерской привычке отражать удар. И я чугь ли не стала уважать его за это.

САГАМОР. Так почему же вы хотите от него избавиться?

ЭПИФАНИЯ. Хочу избавиться от самой себя. Хочу наказать себя за то, что сделала со своей жизнью, выйдя замуж за этого кретина! Мне казалось, что я -Эпифания Онизанти ди Парерга, самая необы­чайная женщина в Англии - должна выйти замуж за самого необычайного человека. А что получилось? Я как глупая гусыня связалась с идиотом. Что же мне оставалось? Смерть! А вы своими глупыми сентенциями поколебали мое решение. Я не знаю, чего я хочу. Ужасное состояние! А я всегда должна чего-нибудь хотеть и всегда это получать.

САГАМОР. Типичная стяжательница! Иначе не скажешь. Великолепный экземпляр.

Телефонный   звонок.

 

/Встает/. Извините меня! /Подходит к столу, берет трубку/. Да. /Поспешно/. Одну минуту! Не вешайте трубку! /К Эпифании/. Там внизу ваш муж с дамой: они пришли ко мне.

ЭПИФАНИЯ. /поднимаясь/. С той женщиной? Немедленно давайте их сюда.

САГАМОР. Могу ли я положиться на вашу выдержку?

ЭПИФАНИЯ. Можете положиться на кулаки Аластера. Я должна взглянуть на мисс Дранные Чулки. Говорю вам, давайте их сюда!

САГАМОР /в телефояяуй трубку/. Попросите мистера Фитцфассендена и леди наверх.

ЭПИФАНИЯ. Сейчас мы увидим, что это за женщина, ради которой он бросил меня!

САГАМОР. Сгораю от нетерпения! Наверное, что-то необычайное.

ЭПИФАНИЯ. Не будьте младенцем! Какая-нибудь потаскушка!

 

Входят АЛАСТЕР ФИТЦФАССЕНДЕН и ПАТРИЦИЯ СМИТ. Он - мужчина великолепного сложения, ум которого почти целиком ушел в мускулы. ПАТРИЦИЯ - спокойная, скромная маленькая женщина, из тех, что зарабатывают себе на жизнь. С невозмутимым видом она подходит к столу, предоставив Aластеру самому управляться с женой.

 

АЛАСТЕР. Эппи! Зачем ты здесь? /Сагамору/. Почему вы не предупредили меня?

ЭПИФАНИЯ. Представь  свою даму.

ПАТРИЦИЯ. Патриция Смит, миссис Фитцфассенден.

ЭПИФАНИЯ. Мне помнится, вы не так подписываете свои письма.

АЛАСТЕР. Перестань, Эппи! Не устривай сцены...

ЭПИФАНИЯ. Я говорю не с тобой, я говорю с этой женщиной.

АЛАСТЕР /выходя из себя/. Ты не ииеешь права называть ее «этой женщиной»!

ПАТРИЦИЯ. Ну, полно, полно! Элли! Ведь ты же обещал мне...

ЭПИФАНИЯ. Обещал вам! Как смеет он что-либо обещать вам? Как вы смеете требовать от него какие-то обещания?

АЛАСТЕР. Я не позволю, чтобы Полли оскорбляли!

САГАМОР /добродушно/. Вы ведь не обижаетесь, мисс Смит. Не так ли?

ПАТРИЦИЯ /невозмутимо/. Ни капельки! У моей сестрицы точь-в-точь такая же манера разговаривать.

ЭПИФАНИЯ. У ее сестрицы! Она смеет сравнивать свою сестру со мной!

ПАТРИЦИЯ. Только когда она выходит из себя. Не сердитесь! Что же поделаешь, если у человека такой характер! Представь меня джентельмену, Элли.

АЛАСТЕР. О, совсем забыл! Юлиус Сагамор, мой поверенный. Старый друг. Мисс Смит.

ЭПИФАНИЯ. Полли - Дранные Чулки!

ПАТРИЦИЯ. Это мое ласкательное имя, мистер Сагамор. А по отцу я - Смит. О, милый, умный старик!

ЭПИФАНИЯ. Хочет выехать на старике - отце! Нет, это уже слишком!

САГАМОР. Садитесь, мисс Смит. / Берет стул, стоящий у стены/.

ПАТРИЦИЯ. Благодарю. /Разглядывая поломанный стул/. Вот так-так! А что произошло с этим стулом?       

ЭПИФАНИЯ. Произошло то, что я его сломала. Пусть это послужит вам предостережением.

                                                           

САГАМОР придвигает стул Патриции к столу. АЛАСТЕР ногой отшвыривает с дороги сломанный стул, берет другой, стоящий   у стены я собирается сесть рядом с Патрицией, но не успевает; на этот стул усаживается ЭПИФАНИЯ и жестом приказывает ему сесть рядом с ней. Она сидит между Аластером, справа от нее, и Патрицией - слева. САГАМОР занимает свое место за столом.

 

ПАТРИЦИЯ. Видите ли, мистер Сагамор, вышло так, что Аластер...

ЭПИФАНИЯ. Можете не объяснять. Я уже все объяснила мистеру Сагамору. Имейте хоть немножко такта: по крайней мере в моем и его при­сутствии прошу называть моего мужа мистером Фитцфассенден. Его имя вас не касается.

АЛАСТЕР /сердито/. Брось, Эппи! Если ты не дашь никому говорить...

ЭПИФАНИЯ. Я не запрещаю говорить ни тебе, ни кому-либо другому.
Хочешь чго-нибудь сказать в свое опрадание, - говори.

ПАТРИЦИЯ. Простите, но у него такая длинная фамилия, у нас дома все называют его просто Элли.                               

ЭПИФАНИЯ /с трудом сдерживаясь/. Вы слышите, мистер Сагамор? У них дома! Какие-то ничтожества называют моего мужа «Элли». Кто дал им право вообще говорить о нем? И все это я должна терпеть!

ПАТРИЦИЯ  /примирительно/. Разве это так уж много? Мы знаем, что вам не то еще приходится  терпеть, душенька…

ЭПИФАНИЯ. /топая ногой/. Душенька!             

ПАТРИЦИЯ /заканчивая фразу/ Да, так создан мир!

ЭПИФАНИЯ. Для людей ничтожных. Ваш мир - не мой мир. У каждой женщины свой внутренний мир. Послушайте, мистер Сагамор. Я вышла замуж за этого человека, Я ввела его в свой мир, которое мое воображение  населило героями и святыми. Ни одному мужчине я не открывала своей души. А в нем я увидела героя,  святого и любовника. Чем же оказал­ся он в действительности?   Полюбуйтесь  сами!

АЛАСТЕР /покраснев, вскакивает с места, сжав кулаки./ Тысяча чертей, если я на этот раз стерплю!

ЭПИФАНИЯ /поднимаясь, глядит на него с видом мученицы/. Ну что, ударь меня, Продемонстрируй свой нокаут. Пусть она посмотрит, как ты обращаешься с женщинами.

АЛАСТЕР /смущенно/. О, черт! /Садится/.

ПАТРИЦИЯ, Не хорохорься, Элли! Поставишь себя в неловкое положение перед мистером Сагамором. Иди-ка ты домой, а я поговорю с ней.

ЭПИФАНИЯ. Я не местоимение, я миссис Фитцфассенден. Будьте любезны помнить это!  /Садится с высокомерным видом/.  

ПАТРИЦИЯ. Извините меня, но у вас такое имя, что можно язык сломать.  Не лучше ли Элли уйти, мистер Сагамор? Нехорошо говорить о человеке в его присутствий. Притом, он вконец измотан. Почти всю ночь не спал.

ЭПИФАНИЯ. А вы откуда знаете?

ПАТРИЦИЯ. Знаю, вот и все!

АЛАСТЕР. Между нами ничего не было. Куда же, по-твоему, я должен был деваться? Ты закатила мне сцену и выгнала меня из дому.

ЭПИФАНИЯ. /неожиданно развеселившись/. И ты пошел к ней?

АЛАСТЕР. Я пошел к мисс Смит. Имей в виду, она тоже не местоимение. Я пошел туда, где мог отдохнуть - в тишине и покое у моей милашки Полли. Вот так!

ЭПИФАНИЯ. У меня нет чувства юмора. Однако не могу удержаться от смеха. Ты ушел от меня, чтобы провести ночь в объятиях мисс Дранные Чулки!

АЛАСТЕР. Говорю тебе,  между нами ничего не было.

ЭПИФАНИЯ /Патриции/. Вы обнимались с ним или нет?   

ПАТРИЦИЯ. Немного обнималась, но не в том смысле, как вы думаете.

ЭПИФАНИЯ. Ну, стало быть, он даже не рыба, а просто лягушка! В самом деле, от мужчины, который убежал из дому, когда я готова была простить его и провести с ним упоительную ночь законной любви, можно ожидать любого идиотского поступка!

АЛАСТЕР. Простить меня! За что меня прощать? Что я тебе сделал, что ты налетела на меня?

ЭПИФАНИЯ. Я не налетала. Я не теряю чувства собственного   достоин­ства даже при самых грубых оскорблениях.

АЛАСТЕР. Я  не оскорблял тебя. Ты выгнала меня из дому...

ЭПИФАНИЯ. Неправда. Не думала, что ты улизнешь от меня. Но ты поступил как мерзкий эгоист. Тебе было куда пойти: к своей Полли - Дранные Чулки, а у меня Адриан уезжал за город.

САГАМОР. Адриан! Новое осложнение. Кто такой Адриан?

ПАТРИЦИЯ. Ваш воскресный муж. Поняли? Мистер Адриан Блендербденд - для вас, ну.... тоже самое, что Элли для меня,

САГАМОР. Не совсем понимаю. Смею спросить, миссис Фитцфассенден, кем для вас является мистер Блендербленд?

ЭПИФАНИЯ. Просто джентельмен, с которым я обсуждаю вопросы, на­ходящиеся вне компентенции моего мужа: его умственный потенциал чрезвычайно ограничен.

АЛАСТЕР. Этот субъект, строит из себя интеллигента; его папаша был издателем! Он подмазывается к Эппи  и делает вид, что влюб­лен, потому что у нее повар хороший. Я ей говорил, что ему на все наплевать, кроме еды. Он всегда   появляется к обеду. Обжора! И я еще его должен терпеть! А мне на Полли даже взглянуть нельзя. Ох!

ЭПИФАНИЯ. Это разные веща. Адриан готов цоловать землю, по кото­рой я ступаю. Да, это так! Но если ты воображаешь, что Полли - Драняые Чулки целует землю, по которой ступаешь ты, то жестоко ошибаешься. Она терпит тебя, обхаживаег тебя, ведь ты покупаешь ей чулки, ну, разумеется, и все прочее, чего у нее нет.

ПАТРИЦИЯ. Ну, хорошо, пусть будет так. Я никогда не спорю от споров одни лишь неприятности. Боюсь, что я влетела ему в копеечку, он любит, чтобы у меня были красивык вещи, я же сама не могу себе этого позволить.

АЛАСТЕР /с нежностью/. Ну, перестань, Полли. Не говори так. Ты сама – золото! Мне всегда приходится навязывать тебе подарки. Ты куда экономнее с моими деньгами, чем я.

ЭПИФАНИЯ. До чего же трогательно! Итак, вы его воскресная жена.

ПАТРИЦИЯ. Что вы, миссис Фитцфассенден! Это вы его воскресная жена. Ведь я должна следить за его костюмами, напоминать, чтобы он не забывал подстрич волосы.

ЭПИФАНИЯ. Полагаю, что на такие элементарные вещи у этого типа хватит интеллекта.

ПАГРИЦИЯ. Вы не знаете мужчин. Они живуг другими интересами,  и не думают о себе, а ждут, пока за ними присмотрит женщина. Видите ли, ми­стер Сагамор, есть две категории людей: люди, с которыми всякий может ужиться, и люди, с которыми никто не уживется. Неуживчивые люди могут быть хороши собой, энергичны, блестящи, темпераментны, романтичны и все такое прочее. Они могут на полчаса осчастливить  вас, когда довольны собой или хотят блеснуть, но попробуйте-ка, поживите с ними, - они отравят вам жизнь. Вы будете либо бегать за ними, либо цапаться с ними, либо ублажать их. Но вы себе уже не хозяйка. Такие люди еще сойдут, как воскресные мужья или жены, они годятся для зажигательной встречи, бурной ссоры, а чаще - для того и другого вместе. Но как партнеры в повседневной жизни они невыносимы.

ЭПИФАНИЯ. Стадо быть, я воскресная жена. /Патриции, презритель­но/. Кто же вы, скажите на милость?   

ПАТРИЦИЯ. Я - ангел-хранитель домашнего очага, если вам это понятно.

АЛАСТЕР /всхлипывая/. Да, дорогая, ты - ангел.

ЭПИФАНИЯ /Патриции/. Вы его подстилка, вот что вы такое!

ПАТРИЦИЯ. Ну что ж, подстилка полезная вещь, если хотите иметь порядок   в доме, душенька.

Телефонный звонок

 

САГАМОР. /снимает трубку/ Да?... Вы сказали Блендербленд?

ЭПИФАНИЯ. Адриан! Как он узнал, что я здесь?

САГАМОР. Попросите джентельмена подождать. /Кладет трубку/. Бытъ может, вы, миссис Фитцфассенден, скажете несколько слов об этом господине. Это не тот ли Блендербленд, директор издательства Дешевая   Книга?         .

ЭПИФАНИЯ. Нет. Директор его отец, основатель дела. Адриан член совета, хотя у него нет никаких деловых способностей. Благодаря положению своего отца, он член пятнадцати советов директоров, но, как мне известно, за всю свою деятельность он  не подал им ни одной здравой мысли.

АЛАСТЕР. Будь же справедлива к нему, Эппи. Во всем Лондоне нет человека, который мог бы лучше Адриана заказать обед. Этим он только и держится в обществе.

САГАМОР. Благодарю вас, я уже достаточно с ним познакомлен. Разрешите его позвать?

ЭПИФАНИЯ. Зовите. Интересно, что его сюда принесло?   

АЛАСТЕР. Я не возражаю. Но вы, надеюсь, понимаете: я ничего не знаю о его отношениях с моей женой, какими бы они ни были.

ЭПИФАНИЯ. Пока еще совершенно невинные. Я не вполне уверена, что люблю Адриана. Он просто очень мил. Вот и все!

САГАМОР /в телефонную трубку/. Пригласите ко мне мистера Блендербленда.    /Вешает трубку/.     

АЛАСТЕР /Патриции/. Сейчас ты увидишь этого недотепу, который отбил у меня Эппи.

ПАТРИЦИЯ. Не представляю, дорогой, чтобы кто-нибудь мог отбить у тебя женщину!  

ЭПИФАНИЯ. Сделайте одолжение, умерьте ваши нежности в его присутствии.

 

Входит АДРИАН БЛЕНДЕРБЛЕНД хорошо одетый, довольно красивый, представительный мужчина в расцвете лет с викторианской бородкой. САГАМОР встает. Застав в конторе адвоката знакомую компанию, АДРИАН в первую минуту опешил, но обычная самоуверенность приходит к нему на помощь; его лицо расплывается в улыбке.

 

АДРИАН. Хеллоу! Какими судьбами? Доброе угро, миссис Фитцфассенден, Здорово, Аластер! Мистер Сагамор, я не ошибся?   Не знал, чго вы заняты.

САГАМОР. Вы пришли весьма кстати, сэр. Пожалуйста, проходите. /Берет стул, ставит к столу/.

АДРИАН /садясь/. Благодарю вас. Надеюсь, я не потревожил леди?

ПАТРИЦИЯ. Ах, что вы! Не обращайте на меня внимания.

САГАМОР,  /представляя ее/. Мисс Смиг, близкий друг мистера Фитцфассендена. Мистер Блендербленд.

ПАТРИЦИЯ. Рада познакомиться с вами.

АДРИАН /отвешивает ей поклон, затем обращается к Сагамору/. Видите ли, в разговоре со мной миссис Фитцфассенден упомянула вас как своего нового адвоката. Я решил, что лучшего выбора мне не сделать, и потому также отдаю себя в ваши руки.       

САГАМОР /кланяясь/. Весьма польщен, сэр. Но, простите, разве у вас нет адвоката?                                        

АДРИАН, Дорогой мистер Сагамор, никогда не довольствуйтесь мне­нием одного человека. Когда я чувствую недомогание, я обращаюсь за советом, по меньшей мере, к десятку врачей. Их разноречивые советы и предписания убеждают меня в том, что лучше обойтись без них. Когда же возникает юридический вопрос, - я спрашиваю со­вета у шести адвокатов с тем же результатом....

ЭПИФАНИЯ. Адриан, у меня нет чувства юмора, ты знаешь меня раздражает, когда ты несешь всякую чепуху с претензией на остроуме! Ты пришел посоветоваться с мистером Сагамором насчет моего дела?

АДРИАН. Разумеется. Но я надеялся застать его одного.

САГАМОР. А ваш вопрос имеет какое-либо отношение к членам семьи мистера Фитцфассендена?

АДРИАН. Да...

САГАМОР. И дело такого характера, что рано или поздно оно будет обсуждаться всеми совершеннолетнини членами этой семьи?

АДРИАН. О да. То есть я полагаю. Но не лучше ли нам сначала обсу­дить это конфиденциально?

ЭПИФАНИЯ. Ты этого не сделаешь! Не желаю, чтобы мои дела обсужда­лись ни публично, ни конфиденциально! Это касается только меня одной.

АДРИАН. Разве я не могу обсуждать мои дела?

ЭПИФАНИЯ. Только не с моим адвокатом. Этого я не потерплю.

АЛАСТЕР.  Ну вот, опять она разбушевалась. Не лучше  ли нам убраться  домой?

ЭПИФАНИЯ /поднимаясь, взволнованно/. Разбушевалась! Разбушевалась? Что такое наша жизнь без душевных бурь? Аластар - ты истукан! /Ерошит ему волосы/.

АЛАСТЕР. Перестань! /Приглаживает волосы/.         

ЭПИФАНИЯ. /Патриции/. Причешите его, ангед-хранитель!

ПАТРИЦИЯ /причесывает Аластера/. Зачем вы растрепали ему волосы?

САГАМОР. Мистер Фитцфассенден, почему вы женились на миссис Фитц-фассенден?

ЭПИФАНИЯ. Почему!!! Неужели еще не ясно? Ведь я же объяснила вам, почему я вышла за него замуж.

АЛАСТЕР. Вы не поверите, она можез быть чертовски хороша, когда захочет.

ЭПИФАНИЯ. Почему же он не поверит? Что ты хочешь этим сказать?

АЛАСТЕР. Он меня понимает.

ЭПИФАНИЯ. Не остроумно.

АДРИАН. Даже глупо, Фитцфассенден! Ваша жена самая восхитительная женщина в мире.

ЭПИФАНИЯ. Не здесь, Адриан. Если хочешь сказать мне что-то интимное, увези меня в какое-нибудь уединенное место.

АЛАСТЕР. Увезите ее, ради бога, пока она нас всех не доканала.

САГАМОР. Спокойно! Спокойно! Не могу понять, что здесь творится. Вы все пришли за советом, но никто из  вас еще не изложил своего дела. Быть можег, вам всем нужен развод?

ЭПИФАНИЯ. А на что будет жить этот тип? У него нет ни гроша. Он мог бы стать профессиональным боксером или теннисистом, если бы дядюшка не пихнул его в страховую контору, где из него так ничего и не получилось.

АЛАСТЕР. Ну, перестань, Эппи. Сагамору это неингересно.

ЭПИФАНИЯ. Нет, интересно! И он будет слушать. А ты помалкивай! Когда Аластер сделал мне предложение, - а он был слишком большим  идиотом, чтобы понять всю свою дерзость - я сдержала обещание, данное отцу. Я вручила ему чек на его пятьдесят фунтов и сказала: "Прев­ратите их за шесть месяцев в пятьдесят тысяч, и я буду вашей женой".

АДРИАН. Вы никогда мне  об этом не рассказывали.

ЭПИФАНИЯ. А зачем рассказывать? Некрасивая история!

АЛАСТЕР. А что в ней некрасивого? Разве я поступил плохо? Разве я не прошел через ад, чтобы добыть деньги и жениться на тебе? Что, не так?

АДРИАН /удивленно/  Я вас правильно понял, Аластер, что вы за шесть месяцев сделали пятьдесят тысяч фунтов?

АЛАСТЕР. Что тут особенного?     

ЭПИФАНИЯ. Можешь удивляться, Адриан, но это так! Да, зтот дуралей сделал пягьдесяг тысяч фунтов и получил руку Эпифании Онизанти ди Парерга. Вы не поверите, если я скажу, что деньги и сознание, что он их сделал сам, придали ему некое величие. По природе я импульсивна, я сдержала слово и тотчас же вышла за нето замуж. А когда я узнала, каким путем он добыл  эти деньги, было уже слишком поздно!

АЛАСТЕР. Каким путем? Своими собственными мозгами!

ЭПИФАНИЯ. Своими собсгвеншми мозгами? Своей безмозглостью, невежеством, преступными наклонностями и счастьем, которое сопутствует дуракам! Ты получил руку женщины, перед которой вся Европа была на коленях. Хотя единственное, что ты заслуживал, это пять лет каторжных работ.

АЛАСТЕР. Пять! Пожалуй, пятнадцать! Вот чем я рискокал ради тебя! А что я получил? Жизнь с тойой была хуже всякой каторги.

ЭПИФАНИЯ. Жизнь для тебя могла бы стать раем, ведь судьба наградила тебя такой спутницей, как я! А что я получила? Ни один человек не был для меня достаточно хорош. Как сказоч­ная принцесса я предлагала мужчинам свою руку и состояние при условии, если они за шесть месяцев превратят сто пятьдесят фунтов в пятьдесят тысяч. Умные мужчины, блестящие мужчины, младшие сыновья аристократических домов либо отказывались при­нять участие в испытании, либо терпели поражение. Почему? Потому что они были слишком честны или слишком горды. А вот этот тип преуспел; и я оказалась на всю жизнь связанной с этим паразитом.

AJIAСТЕP. Можешь говорить все, что вздумается. Но ты была влюб­лена в меня, как и я в тебя.

ЭПИФАНИЯ. Ты был молод, хорошо сложен, превосходно играл в теннис, был отличным боксером, и я получала удовольствие от близости с тобой.

САГАМОР. Нельзя ли без подробностей, миссис Фитцфассенден?

ЭПИФАНИЯ. Юлиус Сагамор, если вы чучело, набитое опилками, то я живой человек из плоти и крови, Аластер физически привлекателен это единственное оправдание, почему я стала его женой. Неужели вы не видите, у него совсем нет интеллектуального обаяния?      

АДРИАН. Но все же, как он получил пятьдесят тысяч фунтов? Играл на бирже?

ЭПИФАНИЯ.  Бред! Этот тип не знает разницы между основным и оборотным капиталом. Он даже не знает с чего начать.

АДРИАН. Но все же, с чего-то он начал? У меня на текущем счете около ста пятидесяти фунтов. Хотелось бы узнать, как превратить их в пятьдесят тысяч? Вы так богаты, Эпифания, что всякий порядочный человек чувстаует себя с вами попрошайкой,

Вам не понять, как чувствует себя мужчина в объятиях женщины, когда для него сто фунтов уже солидная сумма, а для нее миллион - деньги на булавки.

ЭПИФАНИЯ. А тебе не понять, как чувствует себя женщина в объятиях мужчины, если она знает, что может купить его с го­ловой, уплатить в двадцать раз больше того, что он стоит и даже не заметить, что выбросила деньги на ветер!

АДРИАН. Если я дам вам мои сто пятьдесят фунтов, вы купите для меня акции?

ЭПИФАНИЯ. Игра не стоит свеч? На бирже с такими деньгами делать нечего. Нужно имегь, по крайней мере, семьдесят тысяч на текущем счету. Не суйся со своими грошааи, Адриан! Ты в этом ничего не смыслишь. Я всем обеспечу тебя.

АДРИАН. О нет! Благодарю вас. Я перестал бы уважать себя. Предпочитаю роскошь, доступную бедному человеку: я могу рас­платиться с шофером, купить вам цветы, билеты в театр, пригласить вас позавгракать в Рице, дать вам немного денег на мел­кие расходы, когда мы вместе проводим время.

 

Присутствующие в недоумении смотрят на Эпифанию; она предстает перед ними в новом свете.

 

ЭПИФАНИЯ. Это правда. Я не ношу с собой карманных денег. Я наверное, задолжала тебе миллионы в бумажках по пяти фун­тов. Скажу своему банкиру, что ты хочешь получить тысячу фунтов авансом.

АДРИАН. Нет. Не надо. Мне нравится давать вам в долг по ме-лочам Нo так как мои сравнительно скромные рессурсы исто­щаются с ужасной быстротой, я хотел бы, взять у Аластера несколько   уроков; как превратить сто фунтов в десятки тысяч.

ЭПИФАНИЯ. Адриан, его пример не для тебя. Аластер - чудо природы, а в тебе нет ничего удивительного, если не считать твоего аппетита. Послушайте: каждый год в день его рождения тетушка дарила ему грамофонную пластинку знаменитого тенора Энрико Карузо. По необъя­снимому капризу природа наградила Аластера голосом почти сверх-естественного диапазона. Он может брать такие высокие ноты, кото­рые недоступны ни одному смертному. Он вообразил, что может с успехом подражать пластинкам Карузо, и вбил себе в голову, что заработает тысячи как оперный артист. Так вот, на что пошли мои деньги: он дал пятьдесят фунтов директору захудалой провинциаль­ной оперы, чтобы тот позволил ему один раз выступить в знаменитой роли Карузо,- ее он выучил по пластинке. Аластер потащил меня на этот спектакль.

АЛАСТЕР. Провал случился не по моей вине. Я мог переплюнуть и самого Кзрузо! Но все они сговорились против меня. Во всем виноват их штатный тенор! Скотина, он даже верхнее си бемоль, как следует, взять не может - вены лопаются на шее?  Вот он и подкупил банду негодяев, чтобы они с галерки меня освистали!

ЭПИФАНИЯ. Мой дорогой Аластер, простая истина заключается в том, что природа, наградив тебя удивительным голосом, к несчастью, забыла наградить слухом. Ты можешь петь громко, заглушать даже рёв десяти тысяч быков, но ты вечно берешь на четверть тона выше или ниже. Так было и в тот вечер. Я хохотала, как безумная, пока в истерике не грохнулась на пол своей ложи. Публика кричала, свистела, но твой рев заглушал все. Примадонна оглохла на левое ухо, в которое ты вопил со страшной силой. Наконец, хористы уволокли тебя со сцены, и пока штатный тенор заканчивал за тебя арию, директор улизнул с моими пятидесятью фунтами, оставив труппу без гроша.

 Мне пришлось заплатить артистам и отпустить их домой.

АЛАСТЕР. Говорю тебе, все было подстроено. Как людям может не понравится мое пение? Я могу петь громче любого оперного певца. Могу брать ноты выше.   

ЭПИФАНИЯ. Аластер, ты бессилен против заговора, в котором участвует весь мир.

АДРИАН. Все же, это не объясняет, каким путем Аластер   полу­чил пятьдесят гысяч фунтов.

ЭПИФАНИЯ. Предоставляю ему самому рассказать эту мерзкую историю. Мне кажется, он ей гордится! /С презрительной миной садится на свободный стул/.

АЛАСТЕР. Все шло недурно. Могло быть хуже. После провала в опере у меня оставалось сто фунтов. Я познакомился с одним американцем. Сказал ему, что без ума от женщины, которая не выйдет за меня замуж, если я за шесть недель не выколочу пятьдесят тысяч фунтов, и что в кармане у меня сто фунтов и больше ни шиша. Он так и подскочил: "Ну и дуралей! Сто фунтов! Какого черта ты не откроешь счет в банке? Получишь чековую книжку". «А что толку в чековой книжке?» - говорю я. Он говорит: "Давай будем партнерами, все пополам?"  «Согласен».  А что я мог еще сказать? В тот же день мы и приступили. Поло­жили сотню в банк, получили чековую книжку. Арендовали театр,  шикарную труппу, достали пьесу. Сногсшибательный спектакль. Потрясающее оформление. Потрясающие девки! Примадонна со злыми глазами, рыдающий тембр голоса, голливудский акцент: такие нравятся публике. Мы не торговались, мы по горло залезли в долги, швыряли гысячи направо, налево.

АДРИАН. Но чем же вы потом расплачивались?!

АЛАСТЕР. Чеками! Я же вам сказал, у нас была чековая книжка.

АДРИАН. Да, но надолго ли хватило ваших ста фунтов?

АЛАСТЕР. А мы расплачивались фиктивными чеками. Ну и пришлооь попотеть!

АДРИАН. Не понимаю, как можно расплачиваться фиктивными че­ками?

САГАМОР. Очень просто; платите чеком после закрытия банка, еще лучше, если это будет в субботу или накануне большого праздника. Вы даете чек на сто фунтов, хотя в банке у вас нет ни пенса. Уговорите своего друга или управляющего отелем дать вам сто фунтов наличными. Таким образом вы обеспечиваете первый чек на сто фунтов. Но это обязывает вac, если хотите избежать каторги сроком на полтора года, обратиться к другому приятелю или управляющему отелем с просьбой выдать вам наличными двести фонтов. Bы гасите один чек и занимаете под другой в арифметической   прогрессии, и так до бесконеч­ности. Расплачиваетесь фиктивными чеками, начиная с сотни фунтов, кончая тысячами, подвергаясь риску тюремного заключе­ния от восемнадцати месяцев до пяти, десяти и даже  четырнад­цати лет.

АЛАСТЕР. Думаете так просто? Попробуйте сами! Мне это до сих пор снится как самый страшный кошмар! Мы с партнером так и не увидели нашего театра! Не увидели пьесы! До самой премье­ры были заняты махинациями с чеками. Дальше дело пошло
проще: мы вовремя погасили чеки, стало легче получить в кре­дит. Но самые большие расхода начались после премьеры, когда на нас посыпались деньги. Я обошелся бы и половиной, но американца нельзя было удержать; он за все переплачивал вдвое и рассовывал акции почем зря. Это не имело значения, мы утопали в день­гах. Бог мой, что это было! Деньги сыпались, как штукатурка. Весь город сходил с ума от женщины со злыми глазами. Деньги тек­ли к нам потоком. Они ударили мне в голову, как вино. Они удари­ли в голову американцу. Потеряли голову американские друзья моего американца. Они скупили все права: на съемку кинокартины, на радиопередачи, на гастроли, на все виды прав, о кото­рых я даже не подозревал! Потом они стали перепродавать их друг другу. Так продолжалось до тех пор, пока все дельцы Лондона, Нью-Йорка и Голливуда не сделали большой бизнес. Затем один американец за пятьсот тасяч долларов откупил все права и перепродал их за миллион американскому синдикату. Для этого ему понадобилось еще шесть американцев; каждый из них получил свой куш, я хотел одного: получить свои пятьдесят тысяч. Я смылся с этими деньгами и разлетелся к Эппи просить ее руки. Она решила, что я великий человек. А я и на самом деле был великим. Деньги сделали меня великим, говорю вам. Я охмелел от них. Хотите верьте, хотите нет, я очень вырос в собственных глазах.

ЭПИФАНИЯ. Увы! Этот тип не привык обращаться с деньгами, и деньги: преобразили его. А я, бедная простушка, и не подозревала, что деньги могут творить   такие чудеса; с колыбели я привыкла купать­ся в миллионах. Деньги для меня - это всего лишь воздух, которым: я дышу, и не больше.

САГАМОР. А теперь, когда я предложил начать дело о разводе, вы спрашиваете, на что он будет жить. А где же его пятьдесят тысяч фунтов?

ЭПИФАНИЯ. Он спустил их за три недели. Он купил цирк, вообра­зив, что все, к чему прикоснуться его руки, превратится в золото. Через месяц я должна была ликвидировать цирк. Я вмешалась тогда, когда он собирался выпустить на волю диких зверей и скрыгься. На этой авантюре я потеряла четыреста тридцать фунтов, шестнадцать шиллингов и семь пенсов.

АЛАСТЕР. Разве по моей вине? Слон простудился, схватил грипп. Министерство здравоохранения прикрыло лавочку. Уехать мне не позволили, так как звери могли разнести заразу.

ЭПИФАНИЯ. Короче говоря, вместо того, чтобы получить пятьдесят тысяч фунтов прибыли, я получила четыреста тридцать фунтов убытку. Вмесго того, чтобы принести мне богатство, достойное принца и героя, он сел мне на шею. А сейчас у него хватает наглости просить у меня развод!

АЛАСТЕР. А я не прошу. Это Сагамор предложил нам разойтись. Зачем мне разводиться с тобой? Как твой муж я занимаю положение в обществе, и в магазинах у меня неограниченный кредит.

ЭПИФАНИЯ. На чулки, не говоря уже о другом.

ПАТРИЦИЯ. О! /Плачет/. Так это она платит за чулки, Элли?

АЛАСТЕР. Пустяки, дорогая. Не обращай внимания. Я доказал, что могу делать деньги; когда меня заставят, я снова сделею их и куплю тебе на свои собственные деньги чулки, какие ты хочешь. /Встает, подходит к ней и берет ее лицо в свои руки/. Ну, успокойся, дорогая, не плачь!

ЭПИФАНИЯ. Успокойся, дорогая! Воображают, что они уже поженились!

САГАМОР. Мистер Фитцфассенден, ваше желание ничего на решает. Миссис Фитцфассенден может получить развод, хотите вы того или нет. Обстоятельства складываются против вас: вы бросили свою жену и нашли утешение в объятиях мисс Смит. Суд даст мис­сис Фитцфассенден развод.

ПАТРИЦИЯ /успокоившись, дерзко/. Хорошо, пусть будет гак. Я сумею прокормить Аластера, пока он не поправит свои дела. Вы все принимаете его за дурака| но он замечательный парень; смотреть противно, как вы все против него ощетинились, и его собственная жена обращается с нам так, будто он грязь под ногами. Интересно, что бы она из себя представляла, не будь у неё денег?

ЭПИФАНИЯ. Без денег никто ничего из себя не представляет. Запомните это, Дранные Чулки. Так учил меня мой старый дорогой отец. "Крепко держись   за свои деньги", - бывало говорил он, - и все придет к тебе само собой!" Он ссылался при этом на библию. Я не проверяла цитату, но твердо помнила отцовский завет. Я всегда крепко держалась за свои деньги и впредь не выпущу их из рук. Пусть я и миллионерша, но никогда не прощу  Аластеру, что потеряла из-за него четыреста тридцать фунтов,

АЛАСТЕР. Шестнадцать шиллингов и семь пенсов! Жадина! Я верну тебе эти деньги.

ПАТРИЦИЯ. Конечно, вернешь, милый. Я продам свой страховой по­лис и деньги отдам тебе.

ЭПИФАНИЯ. Могу получить расписку, мисс Смит?

АЛАСТЕР. О, постыдилась бы, скупердяйка! Ведь ты сама виновата! Почему ты спустила слона за тридцать фунтов? Он стоил двести.

САГАМОР. Давайте не уклоняться от сущности  дела.

ЭПИФАНИЯ. Oт  сущности чего?

САГАМОР. Дело в том, чго вы можете получить развод, если хотите.                 

ЭПИФАНИЯ. Не собираюсь. Вы хотите, чтобы меня таскали по бракоразводным судам, чтобы моя фотография красова­лась в газетах рядом с этим типом? Чтобы история моего романа служила сенсацией для лондонской бульварной прессы? К тому же меня вполне устраивает положение замужней женщины. Это - респектабельно. Держит других мужчин на расстоянии. Даст мне свободу, какой я не имела бы, будучи незамужем. Иметь мужа - такая уж у меня привычка! Нет, категорически заявляю: Аластеру развода не дам, во всяком случае, пока не найду ему подходящей замены.

ПАТРИЦИЯ. Вы не начнете развода с Апастером, пока он сам не подаст на развод с вами. Но Аластер слишком джентльмен и не станет вас позоригь. Вы прекрасно знаете, что вы далеко не мона­шенка и не захотите, чтобы в суде перемывали ваше грязное белье.

ЭПИФАНИЯ. Аластер был моей первой любовью. Надеюсь, он не будет последней. Но если Аластер не хочет развода, у меня  тоже нет намерения, разводиться

с ним.  Cтало быть вопрос исчерпан. Который теперь час?   

АЛАСТЕР. Неужели ты не можешь купить себе ручные часы, Эппи? Сколько раз я напоминал  тебе.

ЭПИФАНИЯ. Зачем мне тратиться, когда они есть у каждого. Я всегда могу узнать который час. С тех пор как я потеряла ключ   от старых заводных часов отца, я не ношу часов.

ПАТРИЦИЯ. Десять минут первого.

ЭПИФАНИЯ. Боже мой! Я опоздала на урок. Какая досада!

АЛАСТЕР. Какой урок? Что ты  изучаешь, смею спросить?

ЭПИФАНИЯ. Беру уроки борьбы. Если ты когда-нибудь прибегнешь к своему любимому спорту - избивать жену, тебя ждет сюрприз. Да, а зачем я сюда пришла, мистер Сагамор?

САГАМОР. Чтобы составить завещание.

АЛАСТЕР. Каждый раз, как  поссорится со мной, она  бежит составлять новое завещание. Не плохой бизнес для вас, Сагамор.

 ЭПИФАНИЯ. Нельзя ли поделикатней, Аластер. Нe забывай, что ты мой муж и должен держаться с достоинством. Мистер Сагамор, насчет завещания я передумала. Я прощаю вас за ваше намерение отравить меня.

САГАМОР.  Благодарю вас.

ЭПИФАНИЯ. Сколько я должна вам за столь бесценную консульта­цию?       

САГАМОР. Тринадцать шиллингов и  четыре пенса, если вам будет угодно.

ЭПИФАНИЯ. Я не ношу с собой денег. Адриан, одолжи мне тринадцать шиллингов  и четыре пенса.

АДРИАН  засовывает  руки в карманы/. Э-э-э...

ЭПИФАНИЯ. Погодите! Мистер Сагамор, вы будете моим постоянным поверенным; пожалуйста, пришлите мне счет в конце года.

АЛАСТЕР. Посылая счет, не забудьте приложить судебную повестку, Сагамор. Иначе ваши деньги вылетят в трубу.

ЭПИФАНИЯ. Придержи язык, Аластер. Да, я всегда дотягиваю до повестки из суда. Но это из чувства предосторожности, чтобы дважды не заплатить по одному и тому же счету.

САГАМОР. Совершенно верно, миссис Фитцфассенден. Превосходное правило.

ЭПИФАНИЯ. Голова у вас рабогеег, мистер Сагамор. А теперьмне нужно   подышать свежим воздухом. В комнате так душно   от всей этой оргии семейных дел! Пойдем, Адриан. Прокатимся  за город и там позавтракаем. Я знаю одно премиленькое местечко за рекой. Прощайте, мистер Сагамор. Прощайте, Дранный Чулочек! Позаботьтесь за меня об Аластере! Если он будет в  хорошей форме, вы получите большое удовольствие! /Уходит/.     

САГАМОР /вслед Адриану/. Кстати, мистер Блендербленд, за чем вы сюда пожаловали?        

АДРИАН. Ума не приложу! Но на сегодня с меня уже хватит! /Уходит, не попращавшись/.

САГАМОР /Аластеру/. Ваша жена весьма экстравагантная женщина!

         

АЛАСТЕР издает приглушенный стон.

 

ПАТРИЦИЯ. Бедняжка! У него не хватает слов, чтобы выразить свои чувства.

САГАМОР. Ну, а теперь, мистер Фитцфассенден, позвольте мне узнать, о чем вы хотели со мной посоветоваться?

АЛАСТЕР. Не знаю. Стоит мне побывать десять минут в обществе Эппи, и у меня голова идет кругом.

ПАТРИЦИЯ. Ты пришел говорить о разводе. Возьми себя в руки, милый!

АЛАСТЕР. О разводе с ней? Все равно, что пытаться развестись с ураганом. Послушайте, Сагамор, я из тех несчастных людей, - возможно, многие из них сидели вот здесь, на этом вот стуле и разговаривали с вами, зот так, как я сейчас разговариваю с вами…       

САГАМОР /безуспешно ожидая конца предложения./ Ну? Говорите, в чем дело?      

ПАТРИЦИЯ. Не отклоняйся oт темы, Элли. Скажи мистеру Сагамору, каких людей ты имеешь в виду.         |

АЛАСТЕР. Люди, которые урвали от жизни больше, чем они смогли проглотить. Обыкновенные парни, которые женились на необыкновенных женщинах. Обыкновенные женщины, кото­рые выходили замук за необыкновенных мужчин. И все они думали, что поймали золотую рыбку! Послушайте моего совета, Сагамор: женитесь на девушке вашего круга. Поймите меня правильно. Я говорю не о положении или о деньгах. Я хочу сказать, что я вовсе не хочу сказать, что...  я хочу оказать…

ПАТРИЦИЯ /приходя ему на помощь/. Аластер хочет сказать, что у людей, которые вступают в брак, должны быть общие взгляды и общие вкусы, что никто не должен сидеть на голове у другого, вы понимаете?

САГАМОР. Отлично понимаю. Это значит, что Аластер совершил ошибку и что позднее - к несчастью слишком поздно – он встретил вас, ну, я бы сказал...  родственную душу?

АЛАСТЕР. Нет, это звучит глyпо. Литературно.

ПАТРИЦИЯ. Вернее, товарища по духу.

САГАМОР. Вот именно! Благодарю вас.Товарища по духу, с кем можно чувствовать себя хорошо и спокойно.

АЛАСТЕР /с чувством пожимая руку Сагамора/. Благодарю вас, Сагамор. Вы настоящий друг, вы все точно поняли. Подумайте за нас об этом. Пойдем, дорогой Чулочек. Нельзя злоупотреблять временем делового человека. /Выходит, оставив Сагамора и Патрицию одних в комнате/.

ПАТРИЦИЯ. Иди, дорогой. Я сейчас. /Встает и подходит к столу./ Мистер Сагамор, не оставляйте нас! Спасите Элли от этой ужасной женщины. Спасите его для меня!

САГАМОР. Боюсь, мисс Смит, я не имею над ней власти, боюсь худшого - она имеет власть надо мной. Не только потому, что я дорожу богатой клиенткой, но ее воля парализует мою волю. У нее своего рода талант, которым обладают немногие люди.

ПАТРИЦИЯ. Не бойтесь ее, мистер Сагамор. У нее талант делать деньги. Это у нее в крови. Деньги так и текуг к ней в руки. Но у меня тоже есть свой маленький  талант, меня она не сможет парализовать!

САГАМОР. Осмелюсь спросить, какой же у вас талант, мисс Смит?    

ПАТРИЦИЯ. Делать людей счастливыми. Несчастные люди так и льнуг ко мне, как деньги льнут к ней.

САГАМОР /качая головой/. Не думаю, мисс Смиг, что ваша воля сильнее ее воли.

ПАТРИЦИЯ. Не сильнее, мистер Сагамор. У меня совсем нет воли. Но все же и я получу то, чпо хочу. Вот увидите!

АЛАСТЕР /за сценой/, Чулочек! Пойдем!

ПАТРИЦИЯ. Иду, дорогой. /Сагамору/. Прощайте, мистер Сагамор. /На ходу пожимает  ему руку. Бежит к двери/. Вы еще увидите!

САГАМОР /наедине с собой/. Что ж! Поживем увидем! /Снова принимается за работу/.        

 

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Мрачное неуютное кафе в старинной гостинице на берегу реки. Громоздкий, безобразный буфет темного красного дерева занимает всю заднюю стену. Над буфетом вместо картин две почерневшие от времени вывески; на одной герб хозяина заведения, на другой - свинья на задних лапах, играющая на фаготе. Над ней огромными буквами   "СВИНЬЯ И СВИСТОК". Между этими произведениями искус­ства, в стеклянной  коробке, чучело огромной рыбы, древней как мир.

Почти во всю длину комнаты под прямым углом к буфету вытянулись два стола, накрытые для завтрака: каждый на двенадцать персон. Жесткие, неудобные деревянные стулья тесно поставлены друг к другу. Сервировка - дешевые кухонные ножи, вилки и, для поддержания благопристойного вида, хромоногие серебрянные переч­ницы и солонки. Скатерти на столах из грубой материи не первой свежести.

Стены оклеены безобразными викторианскими обояаи с узором, некогда изображавшим тусклые лиловые венчики на темножелтом  фоне; сейчас   они засижены мухами, и краски приобрели невообра­зимый оттенок. На полу очень старый грубошерстный коврик. Дверь широко распахнута, над пей надпись: КАФЕ.

Если смотреть на буфет с противоположного конца комнаты - дверь будет справа. Возле нее, приплюснутая к стене, старомод­ная вешалка; на ней шляпа и летнее пальто Адриана Блендербленда.

АДРИАН и ЭПИФАНИЯ сидят с краю стола, ближе к зрителю. Они только чго закончили завтрак. Еще не убраны сыр и печенье. У Эпифании счастливый, довольный вид. У Адриана прескверное расположение духа.

 

ЭПИФАНИЯ. Как здесь мило!

АДРИАН /брезгливо оглядывая обстановку/. Не думал, что я столь неотразим.

ЭПИФАНИЯ /глядя на него широко открытыми глазами/. Разумеется! Я не отрицаю. Но какое отношение это имеет к моим словам?

АДРИАН Ты сказала: " Как мило!" А я гляжу на эту старую харчевню и пытаюсь представить себе, будто мы в отеле на берегу реки. Вот мы и  позавтракали, что за отвратительная бурда, почему-то именуемая здесь томатным супом. Съели телечью ножку - объедки от воскресного обеда, брюссельскую капусту, картофель, яблочный пирог, американский сыр - какая-то синтетическая резина. Если ты можешь безропотно переносить все эти страдания, да еще гово­рить: "Kак мило!", стало быть здесь есть неотразимый для тебя объект, а я, пожалуй, единственное, что не вызывает отвращение.

ЭПИФАНИЯ. Ты не любишь эти малые уголки   старушки Европы? Я их обожаю.

АДРИАН. А я нет. Давно пора их уничтожить, снести, стереть с лица земли. Стулья  в твоей квартире дороже десяти таких домов. У тебя мы могли бы прилично позавтракать, стоило только снять телефонную трубку, - и получить полный – сервис. Твой лимузин мог бы умчать нас в шикарный отель, где даже весь антураж природы совсем другой. А ты откопала эту грязную старую харчевню и говоришь: "Как мило!"   Какой же смысл в таком случае быть мил­лионершей?

ЭПИФАНИЯ. Прямой смысл. После смерти отца я осталась единственной наследницей многомиллионного состояния; ты думаешь, я долго носилась по магазинам,   и  наслаждалась роскошью,  о которой ты так мечтаешь? Мне это все опротивело ровно через две недели! Отец когда-то ворочал миллионами, а путешествовал в третьем классе и тратил на себя не более десяти шиллингов в день, кроме тех случаев, когда он устраивал приемы нужных ему людей. А зачем ему было тратиться? Не мог же он есть и пить больше нормального человека? Или надеть на себя сразу два костюма? Вот также и я не могу.

АДРИАН. Но почему ты так сильно любишь деньги, если не любишь их тратить?

ЭПИФАНИЯ. Потому что деньги - это сила. Деньги - эго уверенность. Деньги – это свобода. Без денег   ты живешь на вулкане, с деньгами - блаженствуешь в садах Геспарида. И какое неиссякаемое наслаждение из денег делать деньги! Это совсем просто, иметь бы для начала солидную сумму. Мне легче превратить миллион в два  мил­лиона, чем бедной женщине превратить пять фунтов в десять, если у нее вообще найдется пять фунтов для начала. Да, деньги идут к деньгам!

АДРИАН. Деньги - это мещанство, одни лишь хлопоты и беспокойство. Печальная необходимость. Их я не люблю. Я никогда не думаю о деньгах, стараюсь, если можно, обойтись без них.  

ЭПИФАНИЯ. О чем же ты думаешь, если не  о деньгах? О женщинах?

АДРИАН. Не только.

ЭПИФАНИЯ. Чтобы хорошо поесть?

АДРИАН. Хм. Я не всегда думаю о том, что буду есть, но когда ем, я всегда думаю о том, что я ем. Признаться, сегодня я рассчитывал на лучший завтрак, чем этот.

ЭПИФАНИЯ. О-го-го! Вот что омрачает твое настроение!

АДРИАН /раздраженно/. Полагаю, что настроение у меня отличное. Хотя ты обещала мне нечто особенное. Сказала, что знаешь бо­жественный уголок на берегу реки, тде мы наедине будем наслаждаться деревенским завтраком и невинными радостями на лоне при­роды. Где же эти радости? В чем  же прелесть этой унылой дыры; А завтрак! Тебе праходилось есть более гнусный завтрак? Здесь нет даже отдельного кабинета, и каждый может в любой момент нас потревожить. Heт в Ричмонде или Мейденхеде куда более уютно! И в довершении идет дождь!

ЭПИФАНИЯ. Этo тоже, моя вина?

АДРИАН. Дождь весьма кстати. Для такого веселого пикника луч­шего не придумать. Почему у людей, которые умеют наслаждаться жизнью, никогда нет денег, а люди, у которых есть деньги, наслаждаться жизнью не умеют?

ЭПИФАНИЯ. Ты не очень любезен, Адриан.     

АДРИАН. А ты не очень щедра на угощение, Эпифания. Умоляю тебя, давай лучше совершам прогулку по окрестностям. Куда шикарнее прокатиться в лимузине, чем сидеть в этом отвратительном трактире. Кстати, в машине мы будем совсем  одни.

ЭПИФАНИЯ. Мне надоела моя машина.

АДРИАН. А мне не надоела! Я хотел бы иметь такую.

ЭПИФАНИЯ. Я-то думала, ты будешь счастлив посидеть со мной в этом диком, заброшенном уголке. Но ты неисправимый брюзга-холостяк. Тебе на все наплевать, кроме  хорошей еды и привычных удобств. Ты хуже Аластера.Тот хоть может говорить о боксе и теннисе.

АДРИАН. А ты можешь говорить только о деньгах.  

ЭПИФАНИЯ. По-твоему, деньги не тема для разговоров? О, знал бы ты моего отца!

АДРИАН. Счастлив, что я не знал его.

ЭПИФАНИЯ /вдруг, угрожающе/. Что ты сказал?

АДРИАН. Дорогая Эпифания, хочешь, чтобы мы остались друзьями, позволь мне быть с тобой совершенно откровенным. Твой отец был несомненно любящим родителем, но такой зануда, что от него разбегались даже члены делового клуба.

ЭПИФАНИЯ /поражена его кощунством/. Мой отец! Ах ты презренный! Мой отец создал себе состояние в сто пятьдесят миллионов. Тебе не сделать и полмиллиона!

АДРИАН. Дорогая девочка! Твой отец никогда ничего не создавал. Не представляю, как ему удалось законным путем присвоить то, что создали другие. Мне известно, он потерял четыре пятах собственного капитала по причине своей глупости и отсталости!

ЭПИФАНИЯ. Что?

АДРИАН. Он скупал поместья русского дворянства, так как был уверен, что Англия за какие-нибудь три недели  подавит революции в России. Ну, кто мог совершить большую глупость! Нет, только не я!

ЭПИФАНИЯ /вскакивая/. Ты - ничтожество!

 

АДРИАН с испуганным видом   поднимается с места.

 

Вот тебе, получай! Отец мой не делал глупости! /Ударом валит его с ног./

АДРИАН /поднимаясь, жалобно/. О, перестань! Ты могла меня изувечить.              

ЭПИФАНИЯ. Я тебя так изувечу, что ты взмолишься о смерти. Подонок! Ничтожество! Мой отец ничего не создавал? Вот тебе за это, получай! /Швыряет его на пол/.

АДРИАН. Помогите! Помогите! Уймите сумасшедшую! Мне одному с ней не справиться! На помощь! /Становится позади нее, обхва­тывает ее за талию/.

ЭПИФАНИЯ. Паразит! /Перекидывает его через плечо/.

АДРИАН.  Полиция!  Убивают!  Она сошла с ума!  На помощь!  На помощь!

/С трудом поднимается на ноги, бежит к дверям, она его насти­гает/.

ЭПИФАНИЯ. Подонок! Ублюдок! /Выбрасывает его из комнаты, вдогон­ку швыряет пальто и шляпу/.

АДРИАН /за сценой с грохотом и криками катится по лестнице./ О! О! На помощь! Убивают! Полиция! О-ох!  

ЭПИФАНИЯ. Изверг! Ты убил меня! /Шатаясь, опускается на бли­жайший стул, со стола летит глиняная посуда, когда цепляется за стол и падает на него в конвульсиях/.

 

В комнату быстрыми шагами входит ЕГИПТЯНИН, джентльмен средних лет, серьезного вида, в поно­шенном черном сюртуке, с феской на голове. Изъяс­няется он по-английски, с излишней четкостью, ха­рактерной для иностранца.

 

ДОКТОР /строго/. Что случилось?  Что здесь происходит?

ЭПИФАНИЯ /медленно поднимая голову, смотрит на него/. Какого черта, что вам здесь надо?

ДОКТОР. Я врач, египтянин. Услышал крики, я поспешил узнать в чем дело. Могу ли я помочь?

ЭПИФАНИЯ.   Я умираю.     

ДОКТОР. Ерунда! Если ругаетесь, значит, не умираете! Приступ прошел. Теперь можете сесть: вы совершенно здоровы. Прощайте.

ЭПИФАНИЯ. Постойте. Я еще не совсем здорова; я могу умереть. Мне нужен врач. Я богатая женщина.

ДОКТОР. В таком случае вы легко найдете доктора-англичанина. Еще кому-нибудь нужна моя помощь? Я был наверху. По шуму понял, что кто-то падает с лестницы. Этот человек мог переломать себе кости. /Быстро выходит/

ЭПИФАНИЯ /с трудом поднимаясь на ноги, кричит ему вслед/. Плюньте на него; пускай переломает все свои кости! Так ему и надо! Немедленно идите сюда! Вы мне нужны. Идите же сюда! Идите!      

ДОКТОР /возвращаясь/. Хозяин отвезет  джентельмена в больницу в вашем автомобиле.

ЭПИФАНИЯ. В моем автомобиле! Этого еще не хватало! Пусть вызывает для него карету "Скорой помощи".

ДОКТОР. Машина уже ушла. Радуйтесь, что она оказалась полезной.

ЭПИФАНИЯ. Ваше дело меня лечить, а не учить.

ДОКТОР. Я не ваш доктор и частной практикой не занимаюсь. У меня бесплатная клиника для бедных беженцев-магометан. И я работаю в больнице. Я не могу вас лечить.

ЭПИФАНИЯ. Можете. Обязаны. Надеюсь, вы не оставите меня здесь умирать!

ДОКТОР. Вы не умираете. По крайней мере, в данный момент. Будете лечиться у своего домашнего врача.

ЭПИФАНИЯ. Вы мой домашний врач. Повторяю, я богатая женщине. За гонораром не постою. Назначьте свою цену. Вы должны, и вы будете меня лечить. Хотя вы не очень учтивы, но как врач,  внушаете мне доверие.

ДОКТОР. Если бы я стал лечить всех, кому внушаю доверие, меня бы не хватило и на неделю. Я должен сохранить себя для бедных, но полезных людей.

ЭПИФАНИЯ. Значит, вы либо  болван, либо большевик.

ДОКТОР. Я всего лишь слуга аллаха.

ЭПИФАНИЯ. Неправда: вы мой врач. Слышите? Я больная женщина, вы не можете оставить меня умирать в этой трущобе.

ДОКТОР. Не вижу  симптомов. У вас что-нибудь болит?

ЭПИФАНИЯ. Да, ужасно!..

ДОКТОР. Что именно?     

ЭПИФАНИЯ. Не устраивайте допроса, разве вы мне не верите? Должно быть, я вывихнула кисть, когда швыряла эту скотину по комнате.                                                                             

ДОКТОР. Какая рука?

ЭПИФАНИЯ /протягивает  руку/.  Вот эта.

ДОКТОР /с деловым видом берет ее руку. Дергает, выворачивает пальцы и кисть/.  Все в порядке.

ЭПИФАНИЯ. Откуда вам знать? Рука моя, а не ваша.

ДОКТОР. Была бы у вас вывихнута рукa, вы оглушили бы дом своими криками.     Вы притворяетесь. Лжете. Зачем? Чтобы вызвать к себе интерес?

ЭПИФАНИЯ. Интерес к себе? Фи! Человек, я и так интересна.

ДОКТОР. С  медицинской точки зрения - ничуть. Быть может, в дру­гом отношении?

ЭПИФАНИЯ. Я самая интересная женщина в Англии. Я – Эпифания Онизанти ди Пapеpгa!   

           ДОКТОР. Никогда не слышал. Итальянская   аристократка?

ЭПИФАНИЯ. Аристократка! Вы принимаете меня за дегенератку? Мои предки еще пятьсот лет назад ссужали деньгами всю Европу. Теперь - мы банкиры всего   мира. Мы - единственная в мире подлинная аристок­ратия: аристократия денег!

ДОКТОР. Короче говоря, плутократия?

ЭПИФАНИЯ. Как вам угодно. Я плутократка из плутократов!

ДОКТ0Р. Против такой болезни у меня нет лекарства. Единственное средство - революция. Ничем не могу быть вам полезен. Я должен идти  на работу.  Прощайте.    

ЭПИФАНИЯ /удерживает его/. Это, по-вашему, не работа? Какие у вас могуг быть еще дела?

ДОКТОР. В мире так много дел, кроме лечения богатых симулянтов.

ЭПИФАНИЯ. Но если вам хорошо платят?

ДОКТОР. Я довольствуюсь тем малым, что мне дает работа, она для меня самое важное в жизни.

ЭПИФАНИЯ /оттолкнув его, в возбуждении   начинает ходить по комнате./   Вы негодяй, чудовище. Такая низость бросить меня здесь без помощи! Моя машина ушла. У меня нет денег. Я никогда не ношу с собой    денег.

ДОКТОР. Так же, как и я, по той причине, что их у меня нет. Ваша машина   сейчас вернется. Займите деньги у шофера.

ЭПИФАНИЯ. Вы самый настоящий гиппопотам! Башибузук! Как это я сразу не догадалась по нашей нелепой феске! Снимайте ее в моем присутствий. /Срывает с его головы феску и прячет ее за спиной/. Хотя бы из вежливости, побудьте со мной, пока не вернется шофер. /Слышен гудок автомобиля/.

ДОКТОР. Вот он!

ЭПИФАНИЯ. Проклятие! Вы что, не можете обождать, пока шофер не выпьет чаю и не выкурит папиросу?

ДОКТОР. Не могу. Будьте любезны, отдайте мою феску.

ЭПИФАНИЯ. Мне хотелось посмотреть, какой вы без нее. /Нежно одевает феску ему на голову/. Послушайте меня. Вы стали участником приключения. У вас нет чувства романтики? Хотя бы простого любо­пытства?  Не хотите узнать, почему я спустила с лестницы эту скотину? Hеужели вы не хотите послать к чертям свою дурацкую работу и провести день на берегу реки в обществе интересной, обаятельной женщины?

ДОКТОР. Женщины интересуют меня как пациенты. И только. Вы абсолютно здоровы.

ЭПИФАНИЯ. Лжец. Абсолютно здоровых людей нет. Их не было и не будет! /Садится, надувшись/.

ДОКТОР. Вот это правда. Вы не лишены здравого смысла. /Садится напротив нее/. Мне помнится, когда я был начинающим, молодым хирургом, я отправил на тот свет несколько пациентов. Меня учили резать больного, пока хирургический нож не нащупает здоровую ткань. Но так как в организме нет совершенна здоровой ткани, я резал, пока медицинская сестра не останавливала меня из страха, что пациент умрет на операционном столе. Люди умирали, выйдя из больницы. Но раз  их уносили с операционного  стола живыми, операция считалась успешной. Вы замужем?  

ЭПИФАНИЯ. Да. Не волнуйтесь! Мой муж открыто изменяет мне. Если будете ухаживатъ за мной, он не привлечет вас к суду. Но я смогу получить развод.

ДОКТОР. А тот, кого вы сбросили с лестницы, кто он? Мужей не сбрасывают с лестницы. Он приставал к вам?

ЭПИФАНИЯ. Нет. Он оскорбил память моего отца. Ему не понравился завтрак. Когда я вспоминаю об отце, все люди кажутся мне  жалкими пигмеями. Но вы не такой, как все. Я хочу познакомился с вами поближе. Я вам ответила на самые интимные вопросы, не притворяйтесь, вы хотите стать моим домашним врачем. Итак, решено.

ДОКТОР. У вас избыток денег?

ЭПИФАНИЯ. Какие-то жалкие тридцать миллионов.

ДОКТОР. Интересный психологический случай. Я им займусь.

ЭПИФАНИЯ. Займетесь? Вы должны быть наверху блаженства, что вам оказали такую честь.

ДОКТОР. Понятно. Чрезмерная самоуверенность. Крайняя наглость. Нездоровый эгоизм. Что говорит вам домашний  врач?  

ЭПИФАНИЯ. У меня нет домашнего врача. Если бы он был, он каждую неделю подвергал бы меня таким операциям, чго я вылетела бы в трубу. Полагаю, вы не будете лезть ко мне со своим стетоскопом, к тому же вас это смущает. У меня легкие кита и пищеварение устрицы. Мой организм работает как часы. Я сплю, как бревно, восемь часов. Но когда мне что-нибудь захочется, я иду напролом и всегда добиваюсь этого.

ДОКТОР. Чего же вы больше всего хотите?

ЭПИФАНИЯ. Всего. И как можно скорее. Тут уж меня ничем не удер­жишь!

ДОКТОР. Все – означает ничего.

ЭПИФАНИЯ. Пять минут назад я хотела вас. Теперь я вас  получила.

ДОКТОР. Порестаньте! Зачем вам дурачить врача? Быть может, вы захотите солнце , луну иди звезды?.

ЭПИФАНИЯ. По мере возможности, стараюсь от этого воздержаться. Я хочу то, что могу получить.

ДОКТОР. Превосходно! Какой практический ум. А что вы хотите сейчас?

ЭПИФАНИЯ. О, исли бы я знала! Самое с страшное, что ничего нельзя получить, кроме денег, денег.

ДОКТОР. Ну, а мужчина?

ЭПИФАНИЯ. Еще Аластеров? Новых Блендерблендов? Покорно благодарю. В настоящий момент я хочу иметь катер.

ДОКТОР. Но здесь, в этой глуши его не дослать…

ЭПИФАНИЯ. Прикажите хозяину, пусть остановит первый встреч­ный катер и купит его.

ДОКТОР. Вот как! Но ведь никто не продаст так вдруг свой катер.

ЭПИФАНИЯ. А вы пытались купить?

ДОКТОР. Нет.

ЭПИФАНИЯ. А я пыталась. Когда мне нужен автомобиль, моторная лодка, катер, или что-нибудь в таком роде - я покупаю их не­медленно, тут же у дороги, на реке или просто в порту. Пока они новые, онл стоят тысячи. На другой же день вам не дадут за них и пятидесяти фунтов! Предложите владельцу триста фун­тов, он не устоит. Он знает, ему больше никогда не получить подобного предложения.

ДОКТОР.  Aга. Вы к тому же и психолог!

ЭПИФАНИЯ. Ерунда! Я просто умею покупать и продавать. Вы это имели в виду?       

ДОКТОР. Хорошие психологи так и делают деньги.      

ЭПИФАНИЯ. Вы когда-нибудь делали деньги?

ДОКТОР. Meня интересуют не деньги, а знания.

ЭПИФАНИЯ. Знание без денег - ничто. Вы женаты?

ДОКТОР. Я обручен с наукой. С меня хватит одной жены, хотя религия  позволяет иметь четырех.

ЭПИФАНИЯ. Четырех?

ДОКТОР. Я мусульманин,

ЭПИФАНИЯ. Ничего. Женитесь на мне, придется обойтись двумя женами.

ДОКТОР. О! Разве  так уже стоит вопрос?

ЭПИФАНИЯ. Да. Я хочу выйти за вас замуж.

ДОКТОР. Увы, это невозможно, леди! Наука - моя нареченная.

ЭПИФАНИЯ. Черт с ней, с наукой! Я вас не буду ревновать к ней. Но я дала клятву отцу на его смертном одре...

ДОКТОР /прерывая ее/. Постойте! На смертном одре своей ма­тери я дал клятву…

ЭПИФАНИЯ. Что?!!

ДОКТОР. Моя мать была мудрой женщиной. Она взяла с меня клятву жениться при одном условии: я должен вручить двести пиастров женщине, пожелавшей выйти за меня замуж, чтобы она в течение шести месяцев, без посторонней помощи, не имея ничего кроме одного платья и этих денег, смогла бы прокормить себя на собственный   заpaботок, в противном случае я никогда ее больше не увижу.

ЭПИФАНИЯ. А если она выдержит испытание?

ДОКТОР. Я женюсь на ней, будь она самим дьяволом в юбке!

ЭПИФАНИЯ. И вы осмеливаетесь - предложить мне, - Эпифании Онизанти ди Парерга - это дурацкое испытание?

ДОКТОР. Я дал клятву матери. Такова воля аллаха. Я бессилен.

ЭПИФАНИЯ. Кем была ваша мать?

ДОКТОР. Прачкой. Вдовой. Она воспитала одиннадцать детей. Я, самый младший сын, стал врачем. Остальные десять - все честные труженники. Они помогли матери дать мне образование. Мать мечтала, чтобы хоть один; из ее сыновей научился читать и писать. Аллах внял ее мольбам и наградил меня некоторыми спо­собностями.

ЭПИФАНИЯ. Думаете, я позволю какой-то прачке унизить меня?

ДОКТОР. Боюсь, что так и будет. Вам не выдержать испытания.

ЭПИФАНИЯ. Вы думаете! А что вы скажете об испытании моего отца при выборе мужа?

ДОКТОР. О! Муж тоже должен пройти испытание? Об этом я не думал.

ЭПИФАНИЯ. Taк же, как и ваша мать. Ну что ж, узнаете сейчас. Я дам вам сто пятьдесят фунтов. Через шесть месяцев вы должны при­нести мне пятьдесят тысяч. Ну что, хорошее испытание?

ДОКТОР. Лучшего для меня не придумать. Через шесть месяцев, хвала аллаху, у меня не останется ни гроша!   

ЭПИФАНИЯ. Итак, сдаетесь?            

ДОКТОР. Безоговорочно.                        

ЭПИФАНИЯ. Думаете, и я сдамся?

ДОКТОР. Безусловно. Вы не знаете, что такое нищета, что значит не иметь крыши над головой. Молитесь аллаху, чтобы вам никогда этого и не узнать!                                                                      

ЭПИФАНИЯ. Двести пиастров большая сумма?         

ДОКТОР. Матушка подсчитала, что это тридцать пять шиллингов.

ЭПИФАНИЯ. Давайте их сюда!       

ДОКТОР. К  несчастью этого моя мать не предусмотрела: у меня нет тридцати пяти шиллингов. Я должен взять их в долг у вас.  

ЭПИФАНИЯ. У меня нет ни единого пенса. Но это неважно займу  у шофера. Он даст вам аванс сто пятьдесят фунтов. Прощайте, встретимся ровно через шесть месяцев.  Прощайте. /Уходит/.

ДОКТОР. О, аллах! Единственный, великий, всемогущий! Ответь, премудрый: не хочешь ли ты сыграть со мной одну из твоих жестоких шуток? А?

 

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Подвальное помещение на Коммершиал Роуд. За столом бедно одетый пожилой МУЖЧИНА внешностью чем-то напоминающий крысу, с озабоченным видом склонился над счетами;   слева ЖЕНЩИНА, его жена, быстро пришивает пуговицы к пальто. На столе по правую руку, навалена кипа пальто, дожидающихся своей очереди. По левую - другая кипа с пришитыми пуговицами. Стол покрыт старой скатертью, доходящей до самого пола. Тусклый дневной свет падает на каменные ступеньки; место, где сидят супруги, погружено в полумрак: стол освещается электри-
ческой лампочкой, опущенной на шнуре с потолка. Между лестни­цей и столом, закрывая остальную часть помещения, висит ста­рая грязная, заплатанная занавеска.

Дребезжит звонок. ЖЕНЩИНА бросает шитье, поспешно прячет под стол груду пальто. По лестнице спускается ЭПИФАНИЯ. Поношенный макинтош скрывает ее платье, на голове нарочито помятая шляпа. Бросает взгляд на супружескую пару, осматри­вается вокруг. Затем, подходя к занавеске, заглядывает вглубь комнаты. МУЖЧИНА вскакивает, чтобы остановить ее, но уже слишком поздно.

 

МУЖЧИНА Что вам угодно? Что вы тут делаете?

ЭПИФАНИЯ. Ищу работу. Женщина сказала мне, что здесь найдется работа. Я Очень бедствую.

МУЖЧИНА. Будешь всюду совать свой нос, вряд ли найдешь работу. Убирайся подобру - поздорову. Женщины здесь не работают.

ЭПИФАНИЯ. Ты лжешь! Здесь работают шесть женщин. Кто их хозяин?

МУЖЧИНА. Как ты смеешь так со мной разговаривать! Подумаешь, тоже   мне важная птица! За кого ты меня принимаешь?

ЭПИФАНИЯ. За подвальную крысу.

 

МУЖЧИНА громко протестует.

 

Осторожно! А не то познакомишься с моими кулаками. Если нуж­но, могу стрелять.

ЖЕНЩИНА /подбегает к мужу, удерживая его/. Осторожнее, Джо. Эта женщина инспектор. Взгляни на ее туфли.

ЭПИФАНИЯ. Я не инспектор. Скажите намилость, ей не нра­вятся мои туфли.

ЖЕНЩИНА /почтительно/. Видите ли, мэм, женщина, которая ищет работу за два с половиной пенса в час, не может носить такие роскошные туфли. Их видишь только в богатых кварталах Лондона. Уверяю вас, мы с мужем простые сторожа, и никаких женщин не нанимаем.

ЭПИФАНИЯ. Но я видела шесть женщин.

МУЖЧИНА /поднимая занавеску/. Где же они? Здеоь нет ни души. Можете обыскать весь проклятый подвал.

ЖЕНЩИНА. Тише, тише, Джо. Разве можно так говорить с леди? Посмотрите сами, мэм, здесь нет ни души.

ЭПИФАНИЯ. Меня не проведете. Вы дали им знак и они спрятались. Вы нарушаете закон об охране труда. Дайте мне работу или я донесу на вас в министерство внутренних дел.

ЖЕНЩИНА. В министерство внутренних дел?

МУЖЧИНА. Не торопись, леди. Не лучше ли нам договориться по-хорошему? Что вы получите, если донесете на меня? Неприятностей не оберетесь. Мою мастерскую прикроют, ну, а  дальше?

ЭПИФАНИЯ. А что я получу, если спасу вас от инспектора?

МУЖЧИНА. Ну, скажем, полкроны в неделю.

ЭПИФАНИЯ. Я не могу прожить на полкроны в неделю.

МУЖЧИНА. А вы попробуйте. Как все живуг. Здесь есть и другие мастерские.

ЖЕНЩИНА. Что ты, Джо.

ЭПИФАНИЯ. Дайте мне их адреса. Есля я должна жить шантажом, мне нужна   большая клиентура.

МУЖЧИНА, Ладно. Раз уж я влип и должен вам платить, не вижу, почему бы не заплатить и другим. Полкроны хватит? /Протягивает ей монетку/. Смотрите.   Послушайте, как она звенит! /Бросает монетку на пол/. Она ваша, каждую среду будете полу­чать такую же, если не станете доносить на меня инспектору,

ЭПИФАНИЯ. Перестаньте звенеть мелочью! Я привыкла а звону монет. Боюсь, вам   придется заплатать мне пять шиллингов, если я проявлю настойчивость.

ЖЕНЩИНA. Сжальтесь над нами, мэм! Если бы вы знали как тяжела жизнь!

МУЖЧИНА /грубо./ Перестань, мы не нищие. Я заплачу столько, сколько позволяет мое дело, и больше ни пенса. Мадам, видимо, знает, что я могу заплатить пять шиллингов. Что же, раз так, стало быгь, вы знаете, что больше с меня не вытянуть. Получайте ваши пять шиллингов и убирайтесь ко всем чертям! /Швыряет на стол две монетки в полкроны/

ЖЕНЩИНА. Не торопись, Джо!

МУЖЧИНА. Замолчи! Ты думаешь, она тебе уступит шиллинг или два? Как же, держи карман шире! Узнаю птицу по полету, не глядя на ее туфли. Мы у нее в руках, она это знает.

ЭПИФАНИЯ. Ненавижу шантаж. Но если приходится, ничего не поделаешь. Можете дать мне любую черную работу.

МУЖЧИНА. Хотите поближе познакомиться с нашим делом, не так ли?

ЭПИФАНИЯ. А я уже познакомилась достаточно близко. У вас работают шесть женщин. Та штуковина в углу - газовая машина: это подводит вашу мастерскую под закон об охране труда. Кроме санитарных условий - они скорее всего чудовищные, - я знаю все! Вы у меня в руках. Дайте мне работу, которая может меня прокормить, или я разнесу вас, как осиное гнездо.

МУЖЧИНА. А я вот возьму да смоюсь в такое   место, где вы меня не найдете. Мне не впервые менять адрес.

ЭПИФАНИЯ. Бросаете последний козырь! У вас есть деловая жилка. Послушайте, почему бы вам, не дать мне работу, как и другим женщинам? Ведь я же их видела.     

МУЖЧИНА. Не люблю, когда мои работницы суют нос не в свои дела

ЭПИФАНИЯ. Понятно. Они могут донести на вас инспектору.

МУЖЧИНА. Донести на меня инспектору! Вы сошли с ума! Да они боятся инспектора больше, чем я.

ЭПИФАНИЯ. Почему? Не хотят, чтобы он защищал их интересы?

ЖЕНЩИНА. Инспектор их не защтит, мэм, он только прикроет мастерскую, и бедняги лишатся работы. Знали бы эти женщины, что вы такая жестокая и собираетесь на них донести, они  на коленях умоляли бы вас пощадить их.

МУЖЧИНА. Если вы все знаете, вы должны знать, что такое дело, как наше, не терпит излишеств. Мы держимся на дешевой рабо­чей силе. И пока эти женщины работают за гроши, я могу еще кое-как проскрипеть; но запомните, никаких излишеств, Никаких профсоюзных ставок. Никаких санитарных условий, как вы их там называете; мы не проводим побелку помещения каждые пол­года. У нас нет столовой. Нет охраны труда и всяких, изли­шеств. Не то, чтобы мне наплевать на это, а патому, что у меня caмого ничего нет, кроме допотопной машины, работающей на газе. Эта старая галоша мухи не обидит, хотя и подводит меня под этот проклятый  закон об охране труда, как вы уже пронюхали. У меня нет больших машин, я должен конкурировал с теми, у кого они есть. Попробуй я хоть  на один фартинг поднять цены, они своими машинами меня угробят. Вы, может быть, еще попросите меня повысить ставки рабочим, как это требует профсоюз или сделать все, что хочет инспектор? Я через неделю окажусь на улице.

ЭПИФАНИЯ. Сколько получают ваши работницы?

МУЖЧИНА. Два с половиной пепса в час: они работают двенад­цать часов в день.

ЭПИФАНИЯ. Каторга.

ЖЕНЩИНА. О нет, мэм. Это еще не каторга! Хорошая работница может иметь от двенадцати до пятнадцати шиллингов каждую неделю.

МУЖЧИНА. Столько же платило в начале войны наше правительство, когда оно призвало всех женщин выполнить свой долг. Что ж, по-вашему, я должен платить больше, чем английское правительство?

ЖЕНЩИНА. Уверяю вас, мэм, это обычная и хорошая плата. Всегда так считалось.                                                             

МУЖЧИНА. Пять процентов, как платит английский банк. Вполне респектабельное дело, чтобы там не говорили ваши инспектора.

ЭПИФАНИЯ. Разве женщина может прожить на двенадцать шиллингов в неделю?

МУЖЧИНА. А почему же нет? Что ей мешает?

ЖЕНЩИНА. Знаете ли, мэм, еще девочкой я работала на спичечной фабрике и получала пять шиллингов в неделю; для моей матери это было благословением, Одинокая девушка всегда могла найти  семью, которая согласились бы приютить ее за четыре шиллинга и шесть пенсов, и там с ней обращались лучше, чем в доме собственного отца.

МУЖЧИНА. Я и тепарь смогу подыскать вам семью, где о вас позаботятся, несмотря на все проклятые пособия, да инспек­ции, которые все карты спутали. Вбили девчонкам в голову высокие понятия, а средств, для приличной жизни не дали.

ЭПИФАНИЯ. Хорошо, я буду работать даже за эти гроши и докажу, что могу работать и прокормить себя! Итак, давайте мне рабо­ту и бросьте болтать!

МУЖЧИНА.  A кто начал болтать? Вы или я?   

ЭПИФАНИЯ. Я! Благодарю за информацию: она была весьма сущеетвенной и поучительной. Удовлетворены? А теперь за дело, за дело. Не терпится приступить к работе.

МУЖЧИНА. Что вы умеете делать?

ЖЕНЩИНА. Умеете шить? Обметывать петли?

ЭПИФАНИЯ. Разумеется, нет. Это не работа.

МУЖЧИНА. Какую  работу вы ищите?

ЭПИФАНИЯ. Умственную работу.                

МУЖЧИНА. Она ненормальная.                    

ЭПИФАНИЯ. Мне нужна ваша работа. Направлять. Планировать. Подгонять. Дайте посмотреть, что вы тут делаете? Скажите, как вы сбываете свой товар?

МУЖЧИНА /жене/. Ты бы лучше долала свое дело. Пусть она посмотрит.

 

ЖЕНЩИНА достает из-под стола кучу пальто, покорно принимается за шитье.

 

/Эпифании/. Удовлетворили свое любопытство, а теперь забирайте свои пять шиллингов и проваливайте отсюда,

ЭПИФАНИЯ. И не подумаю. Развее вас не осчастливило мое появление в этой берлоге?                           

МУЖЧИНА. Ну, знаете ли, никогда не имел дела с такими продув­ными особами.

ЭПИФАНИЯ /Женщине, указывая на кипы пальто/ Что вы потом с ними делаете?

ЖЕНЩИНА  /продолжая работать/. Приезжает человек, увозит их на грузовике.

ЭПИФАНИЯ. Он что-нибудь платит вам?

ЖЕНЩИНА. О нет! Он дает нам квитанцию. А в конце недели мистер Сьюперфлу   оплачивает по всем квитанциям.

ЭПИФАНИЯ. А что делает мистер Сьюперфлу с этими пальто?

ЖЕНЩИНА. Сдает их оптовику, который снабжает его материей. Грузовик привозит нам материю и забирает готовые вещи.

ЭПИФАНИЯ. Почему вы сами не связаны с оптовиками?

ЖЕНЩИНА. Что вы, так не полагается! Мы не знаем их в лицо. С ними связан мистер Сьюперфлу. Да и грузовик нам не по карману.

ЭПИФАНИЯ. А грузовик чей, мистера Сьюперфлу?

ЖЕНЩИНА. О нет! Это тоже не полагается. Мистер Сьюперфлу нанимает его на час у Болтона.

ЭПИФАНИЯ. К вам приезжает всегда один и тот же шофер?

ЖЕНЩИНА. Ну, конечно, сгарый Тим Добряк.

ЭПИФАНИЯ /Мужчине/. Запишите мне эти фамилии: Сьюперфлу, Болгон, Тим Добряк.

МУЖЧИНА. Этого еще не xваталo. Знаете, я не ваш секретарь!

ЭПИФАНИЯ. Скоро им станете.  Делайте, как я говорю.

МУЖЧИНА. Ну и нахальная особа!   /Записывает/.

ЭПИФАНИЯ. Когда к вам приедет Тим Добряк, скажите ему: пусть пе­редаст Болтону, что он нашел человека, который за четырнадцать фунтов купит у него грузовик. Скажите ему; если он уговорит Болтона продать грузовик за такую сумму, вы дадите ему фунт в придачу и наймете его шофером. Дайте ему полкроны авансом в счет зарплаты. Он будет по-прежнему обслуживать те же места. Он знает оптовиков. Мистер Сьюперфлу нам не нужен. Мы сами организуем пе­ревозку не только своей продукции, но и продукции других потогонщиков?

МУЖЧИНА. Потогонщиков? Кого вы называете потогонщиками?

ЭПИФАНИЯ. Человек - это ты! Ты работаешь в поте лица:   ты вгоняешь в пот свою жену, ты заматываешь тех женщин, что работают здесь до седьмого пота, ты существуешь на потогонной системе.

МУЖЧИНА. Не говори так. Это невежливо, Я плачу такую жe зарпла­ту, как и все. Я даю людям работу. Без меня они были бы на улице,

ЭПИФАНИЯ. Вы так чувствительны? А я - нет. Я вымотаю все жилы из мистера Сьюперфлу. Я вымотаю все жилы из Тима Добряка, прежде чем мистер Сьюперфлу успеет извести его!

МУЖЧИНА. Видали! Чья эго мастерская - ваша или моя?

ЭПИФАНИЯ. Мы еще посмотрим! Вы можете купить грузовик?

МУЖЧИНА. Откуда же у меня деньги?

ЭПИФАНИЯ. Откуда у всех деньги?  Из банка.

МУЖЧИНА. Сперва их надо туда положить, кажется, так?

ЭПИФАНИЯ. Совсем не обязательно. Пусть это делают другие; банк даст вам деньги в кредит, если вы сумеете расширить дело.

ЖЕНЩИНА /в испуге/. О Джо, не доверяй своих денег банку! Для таких простых людей, как мы с тобой, из этого никогда ничего хорошего не выходило. Не позволяй ей соблазнить себя, Джо.

ЭПИФАНИЯ.  Когда вы отдыхали последний раз?

ЖЕНЩИНА. Отдыхала? Отдых не для нас! Последний раз в день Перемирия, восемнадцать лет назад.

ЭПИФАНИЯ. Дорого же обошелся этот день отдыха! Он стоит общест­ву целой мировой войны и гибели двадцати миллионов простых людей! Я устрою вам отдых по более дешевой цене.   

ЖЕНЩИНА. Ваши речи нам непонятны. Да, у нас и времени нет. Примите, пожалуйста, наш скромный подарок и уходите.

 

Гудок машины.

 

МУЖЧИНА  /вставая/. А вот и Тим. Он приехал за товаром.

ЭПИФАНИЯ  /повелительно/. Садитесь. Я сама поговорю с Тимом. /Выходит/,

 

МУЖЧИНА, постояв в нерешительности, садится в безнадежной позе.

 

ЖЕНЩИНА /плачет/. O Джо, не слушай ее! Не позволяй ей вмешиваться в наши дела! Эта женщина через неделю пустит по ветру наши жалкие сбережениями, и нам придется до конца дней своих трудиться в поте лица, чтобы наверстать потерянное. У меня нет больше сил, мы с тобой уже немолодые люди.

МУЖЧИНА /надувшись/. Что ты за жена! Вечно стоишь  у меня поперек дороги. Разве я не вижу, как другие шалопайничают, сорят деньгами, взятыми в банке? Весь день только и шныряют из банка в банк. И ничего  не делают, только курят сигары да хлещут шампанское. Для них выбросить пять фунтов - все равно, что для меня потратить пенни. Почему бы мне, не попытать счастья? Почему я должен вечно гнуть спину за два с половиной пенса?

ЖЕНЩИНА. Как ты не можешь понять, Джо! Мы привыкли в нашей жизни; пусть мы и бедняки, но наше дело нас никогда не под­водило и никогда не подведет, если мы и впредь будем за него держаться. А то кто же станет разговаривать с нами? Кому мы нужны? Кто протянет нам руку в трудный час, если мы бу­дем жить не так, как вce? Как ты пройдешь по Коммершиэл Роуд, если друзья станут косо на тебя смотреть, а продавцы откажут в кредите? Все эти годы, Джо ты не слышал от меня ни единого слова жалобы; я буду терпеть и дольше - лишь бы в старо­сти, когда я уже больше не смогу шить, а ты считать свои пенсы, мы чувствовали себя спокойно. Но ты рискуешь всем, ты хочешь положить деньги в банк, изменить всю нашу жизнь! Этого я не перенесу. Иди, останови ee, Джо! Не давай ей говорить; просто выставь ее за дверь! Будь мужчиной, дорогой, не бойся ее. Нe разби­вай мое сердце и не губи себя. Ну, не сиди же сложа руки! Ты не знаешь, что она там делает.  О!.. / Рыдает не в состоянии произнести больше ни слова/.

МУЖЧИНА /вставая, но не очень решительно/. Ну, полно! Перестань! Брось реветь! Я не позволю ей вмешиваться в наши дела! Я выставлю ее за дверь. /Направляется к лестнице/.

 

Навстречу  ему спускается ЭПИФАНИЯ.

 

Так вот, дамочка, давайте поговорим начистоту.

            ЭПИФАНИЯ. Говорить не о чем. Тим уверен, что Болтон продаст свой грузовик за десять фунтов. Тим - мой верный слуга. Если можете, попросите замолчать свою даму. Ну, я  ухожy. У вас нет для меня  подходящего дела: всю вашу работу я могу сделать в полдня. Пойду-ка наймусь судомойкой в гостинице: надо же что-то делать. Но прежде я должна пойти по адресам, которые дал мне Тим. Надо организовать дело так, чтобы мы сбывали наш товар без мистера Сьюперфлу. Когда я с ним все улажу, я вернусь сюда и улажу ваши дела. Итак, продолжайте работать! Прощайте! /Уходит/

МУЖЧИНA /ошеломленно/. .Уж не сон ли это? Против нее я бессилен.

ЖЕНЩИНА /перестает плакать, услышав, что Эпифания упомянула о ней./ Делай, квк она говорит, Джо, мы с тобой настоящие дети... /Тихо плачет/. 

 

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Кафе гостиницы "Свинья и свисток" преобразилось в салон очаровательного отеля на берегу реки, именуемого теперь "Шляпой кардинала". Вместо длинных столов несколько чайных столиков; вокруг них дорогие стулья. Исчезли старый буфет, чучело рыбы, вывески; их место заняло элегантное двойное бюро, разделенное ящиками и электрическими лампочками в изящных абажурах. Близ бюро - столик с иллюстрированными газетами и журналами. В глубине комнаты вдоль стен, по направлению к двери, длинная мягкая ку­шетка для трех человек. По другую сторону - три стула, стоящие полукругом. Нет и в помине старой вешалки. Свеже выкрашенные стены являют взору восхитительное сочетание красок. Паркетный пол устлан восточными коврами. На всем отпечаток комфорта нового первоклассного отеля.

АЛАСТЕР в спортивном костюме благодушествует, развалившись на кушетке, читая иллюстрированный журнал. Против него на среднем стуле сидит ПАТРИЦИЯ с вязаньем в руках, в нарядном летнем пла­тье, преисполненная тихой радости.

Прекрасный летний день; во всем - праздничное настроение.

 

АЛАСТЕР. Здесь очень мило, неправда ли, Чулочек?

ПАТРИЦИЯ. Прелестно, дорогой.

АЛАСТЕР. Воскресный день на берегу реки! Что может быть лучше? Утренняя прогулка в лодке - отличная  зарядка и возбуждает аппетит! После хорошего завтрака можно и поваляться немного. Что еще нужно человеку?

ПАТРИЦИЯ. Обожаю смотреть, когда ты ведешь лодку, Элли! Глаз не оторвешь! Ты так шикарно отталкиваешься от берега! Просто живопись!

АЛАСТЕР. Какая тишина и благодать. И ты такая тихая. Я не боюсь, что ты устроишь скандал из-за какой-нибудь ерунды. Какая гладкая река! Не знаю, что больше успокаивает - река или ты? Страшно вспомнить тот Ниагарский водопад, который обрушивал­ся на меня дома по три или четыре раза в день.

ПАТРИЦИЯ. Не вспоминай об этом, милый! Разве у тебя был дом? Вот это - дом!

АЛАСТЕР. Ты права, дорогая. Вот таким должен быть дом, хотя это всего лишь гостиница.

ПАТРИЦИЯ. А что может быть лучше хорошей гостиницы? Не нужно возиться на кухне; никаких хлопот с прислугой, ни ренты, ни налогов не платить. Только в гостинице и чувствуешь себя чело­веком. Впрочем, мужчине этого не  понять.

 

Входит УПРАВЛЯЮЩИЙ гостиницы, молодой человек, элегантно одетый. В руках у него книга для записи приезжих; он открывает ее, кладет на столик для газет. Затем почтительно подходит к гостям.

 

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Добрый день сэр! Надеюсь, вы хорошо устроились?

АЛАСТЕР. Да, благодарю вас. Как вам удалось преобразить эту дыру? Последний раз я останавливался здесь год тому назад. Это была простая харчевня «Свинья и свисток».

УПРАВЛЯЮЩИЙ, Да, так оно и было, сэр, еще совсем недавно. Мой отец владел «Свиньей». Он  - получил ее в наследство от своих предков. Так повелось со времен царствования Вильгельма Завоевателя. Однажды здесь останавливался сам кардинал Уолсей. Он пробыл целый  час в гостинице "Свинья и свисток". Мул по­терял подкову, и его пришлось отвести в кузницу. Это событие вскружило голову моим предкам. Люди они были необразованные, и привели гостиницу в упадок, хотя старались улучшить дело, пы­таясь избавиться от старых вещей. Когда вы были здесь, "Свинья" уже давала дуба. Просто стадно было!

АЛАСТЕР. Ну, а теперь дело у вас поставлено оглично.

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Но в этом не моя заслуга, сэр. Я всего-навсего управляющий. Вы вряд-ли поверите мне, если я расскажу вам историю превращения старой  «Свиньи». На мой взгляд, она гораздо романтичнее истории с кардиналом Уoлсей. Но не смею вам мешать. Позовите меня, если вам что-нибудь понадобиться.

ПАТРИЦИЯ. Heт-нет, расскажите нам историю старой «Свиньи», раз она так романтична, конечно, если у вас есть время.

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Всегда к вашим услугам, мадам.

АЛАСТЕР. Выкладывайте, старина.

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Так вот, мадам, однажды к нам пришла женщина наниматься судомойкой. У моего бедного старика-отца не хватило духу отказать ей. Он взял ее на испытание, на день или два. Ну, и пошла катавасия! Она мыла две тарелки, а разбивала шесть. Моя старушка мать была вне себя от негодования: она так горди­лась своей посудой. Бедняжка и не подозревала, что то были уродливые, дешевые, старые глиняные тарелки. Мать сказала, что удержит их стоимость из жалованья судомойки. Вот нам и пришлось оставить ее еще на месяц. Судомойка отправилась в Рединг и принесла оттуда целую гору посуды. А метушка ударилась в слезы; "Разве можно подавать кушанья на таких допотопных тарелках! Мы опозорим себя навеки"! Но на другой день к нам приехала какая-то американка с целой компанией. Они, видите  ли,  катались на лодке;  и она скупила всю посуду прямо со стола, заплатив за нее втрое дороже. С тех пор моя матушка никогда больше не возражала. А судомойка забрала дело в свои руки да так ловко со всем управлялась, куда yж нам! Быть может, по отношению к нам она поступила жестоко, но нель­зя отрицать, она всегда была права.

ПАТРИЦИЯ. Жестоко! Что было жестокого в том, что она купила для вас красивую посуду!

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Дело не только в этом, мадам. Начало нашей исто­рии было простым и приятным. Что касается мамашиной посуды, ее давно можно было выбросить на помойку. В том, что произошло со старой "Свиньей", менее всего повинны глинянные тарелки, отбивающие у вас аппегиг. Жалко не тарелок, а тех стариков, которые прежде собирались здесь после работы и жили у нас. Они
не успевали идти в ногу со временем. Им была по душе старая гостиница. И вот пришлось выбросить их на улицу, заставить скитаться в поисках угла, и, наконец, уйти в богадельню. У нас был бар, который обслуживали отец и мать. Матушка счи­тала себя шикарной женщиной. Бедная старушка не подозревала, что мир постарел со дня их женитьбы! Судомойка открыла им глаза. Это и погубило их, хотя были правдой, и я не мог этого отрицать. Дело терпело крах. Отцу пришлось заложитъ дом и землю, а выкупить заквадную он не мог. И это сводило его с ума. Судомойка   выкупила закладную и взяла дело в свои руки. Старикам она сказала: «Пора вам продать землю и уйти на покой: от вас нет никому толку!»

ПАТРИЦИЯ. Выставить стариков! Как жестоко!

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Жестоко, но разумно! Рано или поздно пришли бы оценщики описывать имущество. Мы не могли содержать гостиницу. Бизнес есть бизнес, и сантиментов не терпит. Нам она сделала много хорошего. Старикам никогда бы не получить за свое хозяйст­во той цены, какую она им дала. Я стыдился своей старой «Свиньи», но меня удерживало чувство привянности к родителям. Будущего для меня в этой дыре не было. А теперь отель - гордость всей округи. Здесь работает больше людей, чем в старой "Свинье" даже в лучшие   ее дни. Я – управляющий, получаю жалованье и проценты, о которых никогда  и мечтать не смел.

АЛАСТЕР. Она вас не уволила, старина?

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Нет, сэр! Сам я не мог все это перестроить, но я понял, что она права. И я во  всем ей помогал. Я так верю этой женщине, сэр, что прикажи она мне сегодня сжечь гостиницу, я сжег бы, не колеблясь ни минуты. Стоит ей только    прикоснуться к чему-нибудь, все моментально превращается в золото. Бывало, отец переберет свой кредит, фунтов на пять банк сей­час же напоминает ему об этом. А ей открыт самый широкий кредит, и директор чувствует себя несчастным, котда на ее счету остает­ся  неиспользованным хотя бы пенни. Удивительная женщина, сэр! Только что была судомойкой, а стала хозяйкой первоклассной гос­тиницы!

ПАТРИЦИЯ. А ваши старики довольны, счастливы?

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Нет, такая перемена была в их возрасте губитель­ной. Отца хватил удар, и я боюсь, он долго не протянет. А мать немножко помешалась. Но все же дело обернулось для них к луч­шему, сейчас они всем обеспечены.

АЛАСТЕР. Трогательная история. Вы просто взволновали меня, старина. Я знал женщину – такой породы. Кстати, я послал телеграмму моему другу с просьбой   приехать сюда и провести с нами субботу и воскресенье - некоему мистеру Сагамору. У вac найдется для него комната?

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Не извольте беспокоиться, сэр. Благодарю вас.                                                                                        

ПАТРИЦИЯ.   В гостинице много приезжих?   

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Меньше, чем обычно, мадам. У нас остановился док­тор - египтянин, ученый человек. Только, я бы сказал, уж очень он молчалив, слова не вытянешь. Есть еще один джентльмен инвалид, он только что выписался из сельской больницы. Доктор расхвалил ему нашего старшего повара, и джентльмен тоже столуется у нас. Вот пока и все, мадам, если не прибудут новые посетители.  

АЛАСТЕР. Что же, придется потерпеть их присутствие.      

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Кстати, сэр, простите за беспокойство. Вы прибыли утром, но еще не расписались в книге. Вот она, будьте любезны. /Берет со стола книгу, подает ее Аластеру, вместе с самопишущей ручкой/.

АЛАСГЕР /приподнимается, кладет книгу не колени/. Простите, совсем забыл! /Расписывается/. Ну вот, пожалуйста. /Принимает прежнее положение/.

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Благодарю вас, сэр. /Прежде чем закрять книгу, смотрит на подпись/. О, сэр! Такая для нас честь!    

АЛАСТЕР. Что случилось?

УПРАВЛЯЮЩИЙ. О, сэр! Ровно ничего, совсем напротив; мистер и миссис Фитцфассенден! Это имя встречается так редко. Имею ли я честь принимать у себя знаменитого…

АЛАСТЕР /прерывает его/. Да, да, правильно. Я чемпион по теннису и боксу, и прочее, и прочее. Но я приехал сюда отдохнуть и не желаю об этом слушать!

УПРАВЛЯЮЩИЙ, /закрывая книгу/. Вполне вас понимаю, сэр. Я слова бы не сказал, сэр, не будь владелица этой гостиницы... Ну, словом, леди, о которой я вам рассказывал, не будь она вашей однофамилицей - миссис Фитцфассенден.

АЛАСТЕР /вскакивает с криком/. Что! Нет уж, избавьте меня от этого! Собирай вещи, Чулочек! Пожалуйста, немедленно дайте счет!

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Как вам угодно, сэр. Но разрешите сказать, дамы сейчас нет в гостинице, и я не ожидаю ее приезда.

ПАТРИЦИЯ. Не беспокойся, милый. Мы имеем полное право, жить в ее гостинице: мы платим, как и все.

АЛАСТЕР. Хорошо, пусгь будет по-твоему. Но мой воскресный день испорчен.

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Поверьте, эта дама не приедет, сэр. Ей надоело устраивать налеты, она знает, что может всецело, положиться на меня. А вот и ваш друг, мистер Сагамор, сэр. Он идет сюда вместе с джентльменом-инвалидом.

 

Входят САГАМОР и АДРИАН. УПРАВЛЯЮЩИЙ уходит, унося книгу. АДРИАН входит первым, он ковыляет на костылях, голова забинтована. Увидев Фитфассендена и Патрицию, он неприятно поражен.

 

АДРИАН. Аластер! Мисс Смит! Что это значит, Сагамор? Почему вы не предупредили меня? Вы просто сказали: двое ваших друзей. Аластер, уверяю вас, я не знал, что вы здесь. Сагамор сказал: друзья, которые будут рады меня видеть.

ПАТРИЦИЯ. Так оно и есть. Мы рады вас видеть, мистер Блендерблед. Садитесь, пожалуйста.

АЛАСТЕР. Что случилось, старина? Как это вы себя разукрасили?

АДРИАН /раздраженно/. Как это я себя разукрасил! Все меня об этом спрашивают. Я не разукрашивал себя.  Вы, конечно, это имете в виду? /Указывает на синяки и увечья./ Это пальчики вашей жены!|И зачем Сагамор притащил меня сюда!

АЛАСТЕP. Чертовски сожалею, старина!

ПАТРИЦИЯ /поднимаясь, успокаивающе/. Пожалуйста, присядте, мистер Блендербленд, отдохните на этой кушетке. /Оправляет подушку/.  Бог мой, бог мой!

АЛАСТЕР.  Узнаю почерк  Эппи!

АДРИАН. И я с ним познакомился. Мне не следовало встречаться с вами. Зачем это Сагамор притащил меня сюда!

ПАТРИЦИЯ. Hу что тут такого? Уверяю вас, мы счастливы видеть вас. До миссис Фитцфассенден нам дела нет.    

АДРИАН. А у меня к ней есть дело. Вы очень добры, но я не могу быть одновременно ваши другом и выступать  как истец по делу об оскорблении действием.

АЛАСТЕР. Валяйта, старина! Мне это не в диковинку. Жертвы моей супруги всегда приходили ко мне плакать в жилетку. Располагай­тесь поудобнее!

АДРИАН /неохотно садится, устраивая свои поврежденные ноги на кушетке/. Очень шло с вашей стороны, но я не в силах этого перенести. Не понимаю, почему Сагамор сыграл со мной такую шутку. И с вами тоже!

 

ПАТРИЦИЯ садится на стул и принимается за вязанье.

 

САГАМОР /садится на стул слева ог Патриции/. Дело в том, что Блендербленд не хочет меня слушать. Я решил, что вы вдвоем помо­жете мне его вразумить.

АДРИАН. /упрямо/. Бесполезно, Сагамор. Две тысячи пятьсот фунтов. Плюс судебные издержки. Не уступлю ни пенса.

САГАМОР. Слишком хватили. Даже смешно! Присяжные могли бы потре­бовать пятьсот фунтов в случае полной потери трудоспособности, или если бы ответчик поступил чисто по-женски, ну, скажем, облил бы вас купоросом. А вы только пайщик в фирме отца и даже без права голоса; сами вы ничего не зарабатываете, ну, куда это годится? И какой вы мужчина, если обвиняете женщину в оскорблении действием!

АЛАСТЕР. Почему не ответили ей ударом в солнечное сплетение? 

АДРИАН.  Ударить женщину. Нe могу.          

АЛАСТЕР. Вздор! Если женщина наподает на вас, дайте ей сдачи.      

ПАТРИЦИЯ. Вы только посмотрите, какие она наставила вам синяки, мистер Блендербленд. Нет, вы не должны ей спускать. Дайте ей сдачи.

АЛАСТЕР. А на мне синяков не найдете. Пожалуйста, поищите! Когда она в первый раз пыталась меня атаковать, я ей поставил фонарь. Прожектор! Второго раунда не было.

АДРИАН. К несчастью, я не обладаю ни вашими мускулами, ни вашими знаниями приемов борьбы. Поправлюсь, буду брать уроки бокса. Пусть она за них платит. Две тысячи пятьсот фунтов. Плюс рзсход на лечение. А также судебные издержки.

САГАМОР. А деньги за такси, что доставил вас в сельскую больницу, забыли?

АДРИАН. Меня привезли, в ее автомобиле. Кстати вы мне напомнили: я забыл о чаевых шоферу.  Не поймете меня   превратно. Дело не в деньгах, а в принципе. Не допущу, чтобы женщина меня побила. Это дело чести: я перестал бы уважать себя.

CAГАМOP. Браво! Но по какой калькуляции у вас получилась такая цифра?   Почему ваша честь, уважение к себе стоят две ты­сячи пятьсот фунтов, а не две тысячи пятьсот фунтов, а не две тысячи пятьсот  миллионов?

АДРИАН. Мой брат получил от железнодорожной компании две тысячи пятьсот фунгов компенсации, когда на него наскочила электрическая вагонетка на станции в Пэддингтоне. Меньшим Эпифания от меня не отделается. Нападение было ничем не спровоцированным, трусливым, из-за угла.                

САГАМОР. Ничем не спровоцированным? Хм. Присяжные так легко вам не поверят.                                                        

АДРИАН. Я сотни раз говорил вам: нападение было ничем не спровоцированным, трусливым, из-за угла. Но сотрясение мозга стер­ло в моей памяти события, предшествовавшие нападению. Я только помню какой-то пустяковый разговор насчет ее отца и его денег.

САГАМОР. Тем хуже для вас. Она может вас обвинить в чем угод­но. И запомните: присяжные английского суда не вынесут реше­ния о компенсации убытков, если истец не имеет репутации высоконравственного челогека.

АДРИАН. Вам не нравится мой моральный облик?

САГАМОР. Мне? Что вы! Он может не понравится адвокату миссис Фитцфассенден, если вы начнете против нее дело.

АДРИАН. Какая ерунда! Неужели присяжные поверят, что мы были любовниками на основании растянутого сухожилия, вывихнутого колена и шишки на моей голове размером в страусиное яйцо?

САГАМОР. Да. Самая верная против вас улика; только возлюб­ленные ссорятся. А

вдруг она заявит, что действовала в порядке самозащиты против неблаговидных действий с вашей стороны?

АДРИАН. Сказать под присягой такую ложь?

САГАМОР. Как вы докажете, что это ложь? Вы же не знаите, что произошло лотом? У вас ведь было сотрясение мозга.

АДРИАН. Да, но после оскорбления действием.

САГАМОР. Но вы потеряли память, не помните, что произошло до оскорбления действием. Откуда вам знать, что ва натворили в этот момент?

АДРИАН. Скажите на милость, вы  чей адвокат - мой или еe?

САГАМОР. Сама судьба сделала меня поверенным всех участников этой истории. Если мне придется отказаться от одного дела, я откажусь от вашего. Разве я могу потерять клиентку с таким доходом и таким характером? Её капризы принесут любому адвока­ту не менее двух или трех тысяч в год.

АДРИАН. Очень хорошо, Сагамор, Так-то вы входите в мое поло­жение! Вы же знаете, что истина и справедливость на моей стороне.  Я этого никогда не забуду.

 

Входит УПРАВЛЯЮЩИЙ, у него озабоченный вид.

 

УПРАВЛЯЮЩИЙ /Аластеру/. Чрезвычайно сожалею, сэр. Но там вни­зу миссис Фитцфассенден с врачом-египтянином. Я действительно ее не ожидал.

 

В комнату врывается   ЭПИФАНИЯ.

В резкой форме она делает выговор Управляющему.

 

ЭПИФАНИЯ. Вы позволили моему мужу притащить женщину в мою гос­тиницу и записать ее под  моим именем!   Вы уволены.

 

Она стоит за кушеткой и Адриана не видит. САГАМОР встает.

 

УПРАВЛЯЮЩИЙ. Весьма сожалею, мадам, я не знал, что этот джентль­мен ваш муж. Но вы, как всегда, правы. Желаете, чтобы я немедлен­но ушел или остался при исполнении обязанностей пока вы не най­дете заместителя?

ЭПИФАНИЯ. А я вовсе не желаю, чтобы вы уходили. Вы восстановлены в прежней должности. Немедленно вышвырнете отсюда двух этих субъектов.

АЛАСТЕР. Ха-ха-ха!        

САГАМОР. Ваш управляющий не сможет вышвырнуть Аластера. Скорее Аластер вышвырнет нас всех отсюда, если дело дойдег до этого. Что касается мисс Смит, она имеет такое же право находиться здесь, как и мы. Это не частный дом, а гостиница.

ЭПИФАНИЯ. Тогда я подожгу гостиницу. /Видит Адриана/. Хелло! Кто это? Адриан, какими судьбами? Что у тебя с головой! И зачем эти палки? /Управляющему/. Немедленно пришлите сюда врача. /Адриану/. Ты что, ушибся?

 

УПРАВЛЯЮЩИЙ уходит, счастливый, что избежал нагоняя.

 

АДРИАН. Ушибся? Я ушибся?

ЭПИФАНИЯ. Наужели его переехала машина? 

АДРИАН. Эта женщина чуть меня не убила; и она еще спрашивает, не ушибся ли я! Я пересчитал своей головой все ступеньки. Я растянул себе сухожилие. Вывихнул коленку. Сломал ногу. Получил   искривление позвоночника. Я должен, был заплатить за свое лечение в больнице, куда меня привез ее шофер. Затем меня лечили в санатории: двенадцать гиней в неделю. Ко мне вызывали трех хирургов с Харлей Стрит; никто из них не мог разобраться в вывихнутой коленке: они хотели вскрыть мою чашечку, чтобы посмотреть в чем дело. Я должен был пойти к костоправу: и он взял с меня пятнадцать гиней за то, что вправил ее.

ЭПИФАНИЯ. Почему ты не спустился с лестницы, как подобает людям? Ты был пьян?

АД'РИАН /задыхаясь/. Я?

САГАМОР /решительно вступая в разговор/. Мистер Блендербленд заявляет, что телесные повреждения были нанесены вами, миссис Фитцфассенден, во время вашей последней встречи.

ЭПИФАНИЯ. Моей? Разве я боксер? Или грузчик?

АДРИАН. И го и другое.

САГАМОР. Вы отрицаете, что нападали на этого господина?

ЭПИФАНИЯ. Само собой розумеется. Не слышала ничего более чудо­вищного! Дело было так: он самым бессовестным образом, без малейшего повода, оскорбил моего отца в тот момент, когда я ждала от него пылкой нежности. Кровь бросилась мне в голову: я помню только, что лежала на столе в конвульсиях и умирала. В этом состоянии меня нашел доктор; он  может  это  подтвердить.

АДРИАН. Мне наплевать на ваше состояние! А в каком состоянии меня подобрал ваш шофер?

САГАМОР. Стало быть, вы оба не имеете ни малейшего представле­ния,  чем это все кончилось.

АДРИАН. У меня есть медицинское свидетельство.

ЭПИФАНИЯ. У меня оно тоже есть.

АДРИАН. Хорошо, посмотрим. Вы не убедите меня взять обратно мой иск.     

ЭПИФАНИЯ. Иск? Какой иск?      

САГАМОР. Он возбуждает протки вас судебное дело.       

ЭПИФАНИЯ. Судебное дело! Отлично. Вы знаете, мое железное правило: бить до последнего издыхания, чего бы это ни стоило. Будет нужно - доводите дело до Палаты лордов. Посмотрим, чей кошелек выдержит дольше! Ненавижу шантаж.

АДРИАН. Думаете, что денежки вашего отца ставят вас вне закона?

ЭПИФАНИЯ /вспыхивая/. Опять! /Кидается к Адриану/.

 

АЛАСТЕР сзади подхватывает Эпифанию, бросает ее в сторону Сагамора.

 

АЛАСТЕР. Так! Так! Так! Брось эти штучки. Токо, моя дорогая, токо!

САГАМОР. Токо? Что это такое?

АЛАСТЕР. Она знает. Токо – средство для успокоения нервов: действует безотказно. Удар в солнечное сплетение, и день постельного режима. Вот что такое токо.

ЭПИФАНИЯ. Мистер Сагамор, вы мой свидетель: вы подтвердите как я страдаю от грубой жестокосги своего мужа. Он сильнее меня: он может меняьизуродовать, замучигь,  убить. Оскорбление действием излюбленный аргумент людей низшей породы против людей высшей породы. Я беззащитна в своей невинности. Делай же свое черное дело! /С достоинством опускается на стул Сагамора/.

АЛАСТЕР. Леди и джентельмены все в порядке. /Берет журнал, са­дится за дальний столик, спокойно начинает читать/.

АДРИАН /Эпифании/. Теперь вы поняли, каково   было  мне. Так  вам и надо.

ЭПИФАНИЯ. Что ж, продолжай! Оскорбляй меня. Угрожай мне. Шантажируй меня. Теперь ты можешь это  делать безнаказанно.

САГАМОР /стоя за ее стулом/. Не принимайте так близко к сердцу, миссис Фитцфассенден. Разве вас кто-нибудь оскорбил или шантажировал? Я лишь хочу уладить вопрос  о телесном  повреждении мистера Блендербленда, а потом мы перейдем к брачным делам.

ЭПИФАНИЯ. Не желаю ничего больше слышать о мистере Блендербленде и его  идиотском увечьи.

САГАМОР. Будьте хоть немного благоразумны, миссис Фитцфассенден. Нельзя ставить вопрос о компенсации мистеру Блендербленду, не упомянув, об его увечьи.

ЭПИФАНИЯ. Какая может быть еще компенсация? Что компенсиро­вать мистеру Блендербленду? Он получил по заслугам!

CAГAMOP. Он начнет против вас дело.

ЭПИФАНИЯ. Начните встречное дело против него.   

САГАМОР. По какому поводу?                    

ЭПИФАНИЯ. По любому! Только оставьте меня в покое. Предъяви­те ему встречный иск, в двадцать тысяч фунтов. Повторяю: не потерплю, чтобы меня кто-то шантажировал.

АДРИАН. Я тоже не потерплю. Мне полагается, компенсация, и я ее получу.

САГАМОР /встает между ними/. Спокойно! Спокойно! Никому из вас не советую начинать судебное дело. Но, говоря совершенно серьезно, мистеру Блендербленду причитается компенсация. Вы в состоянии заплатить, миссис Фитцфассенден.

ЭПИФАНИЯ.   Мистер Сагамор, такая богатая женщина, как я, не может позволять себе бросать деньги на ветер. Я должна бо­роться за каждый свой пенс.    Всякий нищий, шантажист, мошен­ник; всякое благотворительное, брачное, политическое общество; любая лига, братство, сестринская община, церковь, часовня; все заведения, какие только существуют на земле, с утра до вечера заняты   одним: как высосать из меня кровь. Стоит мне на одну минуту проявить слабость, истратить хотя бы лишний фартинг,-  через месяц стану нищей! Каждый год я плачу в Лигу по защите плательщиков налогов. Слава богу, это все, абсолютно вce! Мои инструкции вам остаются неизменными: оспа­ривать любое, начатое против меня дело, предупреждать всякий иск о возмещении убытков контриском, в десять раз превышающим исковую сумму. Это единственный способ начертать по всему небу: «Руки прочь от моих денег!»

САГАМОР. Видите, мистер Блендербленд, настаивать бесполезно. Вам лучше отказаться от иска.

АДРИАН. Не откажусь.

САГАМОР. Отважитесь. Вы должны отказаться. Миссис Фитцфассенден, против вас он бессилен. Разрешим мне составить жалобу от имени пострадавшего,

ЭПИФАНИЯ /нетерпеливо/. Ах, мы просто теряем время! У меня столько важных дел!   Дайте ему десять фунтов, и покончим с этим.      

АДРИАН. Десять фунтов!!!

САГАМОР /протестуя/. Миссис Фитцфассенден!

ЭПИФАНИЯ. Да, десять фунтов и ни пенса больше. Нет человека, который бы отказался от десяти фунтов, если вы похрустите бумаж­кой перед его носом.

САГАМОР. Но он требует две тысячи пятьсот фунтов.

ЭПИФАНИЯ /поднимаясь, ошеломлено/. Две тысячи…

АДРИАН. Не уступлю ни пенса.   

ЭПИФАНИЯ. /обойдя Сагамора, подходит к кушетке/. Адриан, дитя мое, я просто тебя недооценила. Твои уловки, твое обжорство, твое упрямство вызывают во мне чувство уважения. Я спустила с лестницы недоделанного джентльмена-полуфабрикат,  а мой шофер подобрал с полу блестящего законченного негодяя.

АДРИАН /вне себя/. Пять тысяч фунтов за оскорбление! Вы слышите, Сагамор!

САГАМОР. Успокойтесь! Успокойтесь! Негорячитесь.

АДРИАН. Не горячитесь? Она вас искалечила на всю жизнь? Вам наставила шишки на лбу? Вас назвала негодяем?

САГАМОР. Нет, но это мокет случиться в любой момент.

ЭПИФАНИЯ /обнимая его в приливе восторга/. Ха-ха! Ха-ха! Мой Сагамор! Мое сокровище! Может быть, дать ему пять тысяч фунтов с условием, что он через шесть месяцев превратит их в миллион?

АДРИАН. Как-нибудь сам распоряжусь своими деньгами. Не малень­кий. Я получу их безоговорочно.

САГАМОР /мягко освобождаясь из объятий Эпифании/. Мистер Блендербленд, вы совершите большую ошибку, если появитесь на суде с репутацией негодяя. Это срезу настроит присяжных не в вашу пользу. Для истца также очень трудно завоевать симпатии, если известно, что его поколотила женщина, вот, если бы миссис Фитцфассенден заколола вас кинжалом, застрелила или отравила вас - все было бы совершенно прилично. Ваше достоинство не пострадало бы. Но миссис Фитцфассенден до тонкостей знает все привилегии своего пола и никогда их не нарушает. Она предстанет перед су­дом элегантно одетой, во всем блеске своей красоты. Ни одна женщина не может быть более обаятельной, более женственной, когда она хочет сыграть роль настоящей леди. Шишка на вашей голове пройдет задолго до того, как дело поступит в суд. Срастутся  переломанные кости, восстановится ваш прежний цвет лица. И если вы не спровоцируете миссис Фитцфассенден вновь нанести вам оскорбление действием накануне суда, а она слишком умна, чтобы пойти на это, - ваши шансы один против миллиона.

АЛАСТЕР /встает и направляется к Адриану с противоположного конца комнаты/. Вот так, Блендербленд. У вас нет ни малейшего шанса. В другой раз, когда ее кулак будет направлен в вашу грудь, уклоняйтесь, отбивайте удар. Это единственное удовлетворение, на которое вы еще можете рассчитывать. /Садится рядом с Патрицией/.

ПАТРИЦИЯ. Совершенно верно,  мистер Блендербленд. Аластер прав. Попросите ее по-хорошему и, возможно, она оплатит ваши издержки.

АДРИАН /приподнимается, обхватывает голову руками, чуть не пла­чет/. Неужели нет справедливости для мужчины в борьбе против женщины?

САГАМОР /садится рядом с ним, утешает его/. Поверьте мне, нет.
По крайней мере, против миллионерши.

ЭПИФАНИЯ. Хотела бы я знать, а есть ли справедливость для миллионерши.                          

САГАМОР. В судах…

ЭПИФАНИЯ. Я говорю не о судах: там никому не найти справедливо­сти,. Мои миллионы - уже справедливость. Я говорю о божествен­ном правосудии.

АЛАСТЕР. Бог мой! Опять поехала! /Демонстративно обнимает Патрицию за талию/.

ЭПИФАНИЯ. Аластер, ты смеешься надо мной? Беда в том, что я миллионерша. Поэтому я не могу удержать ничего, кроме своих денег. А вот ты, сидя тут, обнимаешься у меня на глазах с таким ничтожеством, которое не может купить себе даже чулок! И вы оба счаст­ливы. /Оборачивается в Адриану/. А вот перед вами мешок на двух палках. Что в нем?       

АДРИАН /разбитым голосом/. Прошу, оставьте меня в покое.

ЭПИФАНИЯ. Когда-то это было похоже на человека. Оно любило давать мне в долг пятифунтовые бумажки и никогда не просило вернутъ их. Почему? Из доброты ко мне? Из-за любви ко мне? О нет: тщеславие бедняка, дающего в долг миллионерше. В страшном гневе я разбила это, как ребенок разбивает разочаровавшую его игрушку, но когда я выколотила его истинную сущность, я поняла, что была для него не женщиной, а банковским счетом и хорошей кухней.

ПАТРИЦИЯ. Все это правильно, душенька, но ведь все дело в том, что с вами никто не может жить.

ЭПИФАНИЯ. А с вами может жить всякий. Очевидно, и вы можете.

АЛАСТЕР. Чулочек сказала тебе правду. С тобой трудно ужиться.

ЭПИФАНИЯ. Но почему? Почему, Почему?

САГАМОР. Поймите, миссис Фитцфассенден, разве можно жить с ураганом? С землетрясением? Лавиной?   

ЭПИФАНИЯ. Отчего же нет? Тысяча людей живут на склонах вулканов, на пути лавины, на земле, только чго выброшенной землетрясением. Но неукели никто не может жить с миллионершей?   Подняться до высоты ее положения, использовать ту власть, которую дают ей деньги? Никто не может. Что ж, пусть будет так. Буду жить в одиночестве, накапливать миллионы, пока не найду человека, который полюбит меня так же, как Аластер – Полли - Драные Чулки.

ПАТРИЦИЯ. Надеюсь, вам долго ждать не придется. 

ЭПИФАНИЯ. Я никогда не жду. Я наступаю. Когда я нахожу, что нужно, я хватаю это. Я захватила вашего Аластера, но он мне не пара, он бьет меня...

АЛАСТЕР. В   порядке самозащиты. Я никогда не поднимал на тебя руку - только в целях самообороны.

ЭПИФАНИЯ. Да, как все великие европейские державы: они ведут только оборонительные войны и никаких других. Но ты в два раза сильнее меня; с тобой мне не справиться. Ты мне не пара. Отдаю тебя мисс Рваные Бедные Чулки. Можешь отделывать еe сколько душе угодно. Мистер Сагамор, начинайте дело о разводе! Причина: жестокость и прелюбодеяние.

ПАТРИЦИЯ. Я протестую. Это нечестно по отношению к Алаетеру. Это он должен начать дело о разводе, а не вы.

ЭПИФАНИЯ. Мистер Сагамор, я возбуздаю дело против Патриции Смит за посягательство на моего мужа. Иск: двадцать тысяч.

ПАТРИЦИЯ. O! Мистер Сагамор, неужели это возможно?

САГАМОР. Боюсь, что да, миссис Смит.

ПАТРИЦИЯ, Мой старенький дорогой папочка, бывало, говорил: на суде есть один способ одержать верх нзд людьми, у кото­рых денег куры не клюют: - вовсе не иметь денег. Так вы с меня и получили эти двадцать тысяч! Назовите это тщеславием,
но я хочу, чтобы весь мир узнал, как я, скромная женщина, отбила мужа у самой богатой женщины Англии.

ЭПФАНИЯ. Будь проклят ваш старенький дорогой папочка!

АЛАСТЕР /весело смеясь/. Ха-ха! Одно очко в твою пользу, Эппи! /Целует Патрицию/.                             

САГАМОР /улыбаясь/. Боюсь, миссис Фитцфассенден, это очко - в пользу старого мистера Смита.  Там, где нет ничего, даже  король теряет свои права.

ЭПИФАНИЯ. О, с меня довольно! Ненавижу пошлость! Я буду жить в полном одиночестве и целомудрии, пока не встречу настоящего человека, который не потеряет голову, поднявшись со мной на вершины богатства, друга, предназначенного мне самим небом. Ведь должен он где-то быть!

ДОКТОР /появляясь в дверях/. Управляющий сказал, что я здесь нужен. Кто звал меня?

ЭПИФАНИЯ. Я. Вы мне нужны. Подойдите сюда! /Нетерпеливо протягивает ему руку/.

ДОКТОР /подходит к ней, берет ее руку, считает пульс/. Что-то происходит с вашим кровяным давлением? /Удивленно/. О-о-о! Никога не встречал такого пульca! Как  удары кузнеч­ного молота.

ЭПИФАНИЯ. Не моя вина, что у меня такой пульс.

ДОКТОР. О да! Такова воля аллаха. Все наши пульсы в руках аллаха.

АЛАСТЕР. Послушайте, доктор; в нашей стране это не звучит. Мы не варим в аллаха.

ДОКТОР. Аллах от этого не пострадает, мой друг. Пульс бьется спокойно, ровно, сильно. /Эпифании/. Вы ужасная женцина, но я люблю ваш пульс. Со мной этого никогда не случалось.

ПАТРИЦИЯ. Нет, вы только подумайте! Он влюблен в ее пульс!

ДОКТОР. Я врач. Женщина для меня лишь скопище болезней, но какова жизненная сила! Такой пульс! Это биение сердца аллаха, единого, великого, всемогущего. /Опускает ее руку/.      

ЭПИФАНИЯ. Мой пульс всегда будет так биться, ибо им движет любовь, по которой я тоскую. Я выйду за вас замуж. Мистер Сагамор, приготовьте все документы на брак к тому моменту, когда я развяжусь с Аластером.

ДОКТОР. Это невозможно. Мы связаны нашими клятвами.

ЭПИФАНИЯ. Ну и что ж? Разве я не выдержала испытание вашей матери? Получите справку от кассира из банка. Уже в первые пол­часа поисков рабогы я узнала, что заработная плата одинокой женщины - пять шиллингов в неделю. Не прошло и недели, у меня уже было достаточно денег, чтобы прожить сто лет! Я получила их честным, законным путем. Каким, - я уже вам объяснила.

ДОКТОР. То не был путь  аллаха, милосердного и сострадатель­ного. Если бы вы прибавили один фартинг в час к жалованью измученных женщин, ваша злосчастная мастерская потерпела бы крах. Вы перепродали ее мистеру Сьюперфлу. Он истратил на это послед­ние пенни своих сбережений. А женщины по-прежнему работают на него за один пиастр в час.

ЭПИФАНИЯ. Никто не  может изменить оплату труда, существующую на рынке. Даже аллах не можету. Я поступила в эту гостиницу судомойкой; я была на редкость неловкой судомойкой; и посуда валилась у меня из рук, а сейчас я хозяйка этой гостиницы; у меня люди не работают за два с половиной пенса в час!

ДОКТОР. Ваш отель выглядит заманчиво на фотографиях; жалованье ваших служащих - это целое состояние для египтянина тружеиника на реке Нил. Но что вы сделали со старыми жильцами гостиницы? Для них она была родным домом; старика разбил паралич, старушка сошла с ума. Бедняки пошли в богадельню. Разве это не спекуляция на людской нищите? Неужели я, слуга аллаха, буду жить на такой доход?

ЭПИФАНИЯ. Я принимаю мир таким, какой он есть.

ДОКТОР. Да покарает аллах того, кто уходит из этого мира, не сделав его лучше, чем он есть.

ЭПИФАНИЯ. Аллах любит тех, кто делает деньги.

САГАМОР. Бесспорю, все говорит за это.

ДОКТОР. А мне все представляетется иначе.  Я вижу, что богат­ство - проклятье; нищета — проклятье, только в служении аллаху истина, справедливость и счастье. Но все это пустые разго­воры. Эта леди так легко выполнила условие моей матери. Но я не выполнил условия отца леди.

ЭПИФАНИЯ. Не беспокойтесь. Шесть месяцев еще не прошли. Я научу вас, как превратить ваши сто пятьдесяг фунтов в пять­десят тысяч.

ДОКТОР. Поздно. Их уже нет.

ЭПИФАНИЯ. О, вы не могли их истратить! Ведь вы живете, как мышь. Конечно, что-то осталось.

ДОКТОР. Ни одного пенса. На пиастра. Аллах...

ЭПИФАНИЯ. Черт бы взял вашего аллаха!  Куда вы дели  деньги?

ДОКТОР. Черт не в силах взять аллаха. В тот день, когда вы, расставшись со мной, ушли зарабатывать себе на жизнь, я обратился к милосердному и  сострадательному  с вопросом: "Ответь премудрый, - сказал я, - уж не хочешь ли ты сыграть со мной шутку?" Сев в кресло, я взял газету, и вдруг! Взор мой упал на колонку: "Воля и завещание". Я прочитал: миссис такая-то, имя и сейчас не могу вспомнить, - из Клепэм Парк, оставила по своему завещанию сто двадцать две тысячи фунтов моему бывшему учителю, который изменил всю мою жизнь. Это он открыл  передо мной дверь в мир науки. Четыре года я был его ассистентом. Он проводил опыты на собственных приборах. Однажды он изобрел сплав, спо­собный выдержать такую температуру, при которой даже платина тает, как сургуч.

ЭПИФАНИЯ. Купите у него патент, если кто-нибудь не опередил нас.

ДОКТОР. Он не брал патента:он считал, что наука не может быть ничьей собственностью. И у него не было ни времени, ни денег на беготню по патентным бюро. Люди, для которых наука ничто, а деньги все, сделали на его открытии миллионы. Он же оставил своей вдове, доброй женщине, заменившей мне мать, четыреста фунтов. Это давало ей в лучшем случае шиллинг в день, то есть меньше пиастра в час. ЭПИФАНИЯ. Вот к чему приводит брак с ни на что не годным мечтателем. Вы собираетесь просить, чтобы я помогла ей? Запомните: мне надоели неимущие вдовы. Я сама превращусь в нищую, если взвалю их всех себе на плечи.

ДОКТОР. Не бойтесь. Аллах, милосердный и сострадательный, внял просьбам вдовы. Слушайте. Однажды мне пришлось лечить премьер-министра, вообразившего, будто он болен. И вот теперь я отправился к нему и объяснил, что аллаху угодно, чтобы вдове была назначена пенсия. И она получила её – это сто фунтов в год. Затем я пошел в большой металлургический трест, эксплуатирующий изобретение моего учителя, и сказал директорам, что бедность его вдовы позорит их перед ликом аллаха. Они были богаты и щедры: они выпустили специальные учридительские акции, приносящие три сотни вгод. Они полагали, что тем самым она вступает в дело на самых выгодных для неё условиях. Да внемлет ее молитвам тот, в ком единый источник власти и силы. Но все это потребовало времени. На уход за мужем, сиделку, похороны, передачу лаборатории и переезд на более дешовую квартиру вдова истратила все, что у нее было, хотя ни врач, ни адвокат не взяли с нее ни пенса, а лавочники не торопили с уплатой долгов: воля аллаха воздействовала на них сильнее, чем на британское казначейство, взыскавшее с вдовы налог на ее крошечное наследство. Между кончиной моего учителя и назначением пенсии образовался разрыв величиной как раз в полтораста фунтов. Но господь, который справедлив и точен, соизволил, чтобы руки вашего шофера и мои заполнили этот разрыв известной вам суммой. Она преисполнила сердце мое такой радостью, какой никогда еще не доставляли мне деньги. Но вместо того, чтобы явиться к вам с пять ю десятью тысячами фунтов, я задолжал за свое пропитание в вашем отеле и со дня на день жду, что ваш управляющий потеряет терпение и потребует уплаты.

АЛАСТЕР. Браво, старина! Свои дела вы не устроили, но вы чертовски много сделали для вдовы. Кроме того, вам удалось спастись от Эппи. Замуж она за вас не выйдет, раз  у вас в карманах пусто.      

ЭПИФАНИЯ. Пусто? Это почему же? Изобретение принесет не пятьдесят тысяч фунтов, а в десять раз больше! Можно сказать, когда доктор оплатил моими деньгами насущные расхода вдовы, он сделал тем самым ретроспективный вклад в изобретение. Он проявил деловую сметку. Не так ли, мистер Сагамор?

САГАМОР. Бесспорно. Он обскакал премьер-министра. Он обскакал  -королевский   металлургический трест. Он привел в безупреч­ный порядок дела вдовы.

ДОКТОР. Но не  свои собственные.  Я по горло увяз в долгах.

ЭПИФАНИЯ. Ах, бросьте. Я научу вас, как делать деньги. Я тоже по горло в долгах. Сегодня утром я получила письмо от своих поставщиков: они напоминают, что я уже два года не платила за продукты. И если я не внесу хотя бы небольшой суммы, они опишут мое имущество.

ДОКТОР. Что это значит?

ЭПИФАНИЯ. Продадут мою обстановку.

ДОКТОР. Боюсь,  вы не сможете продать мою, у меня нет ничего.

АДРИАН. Если у вас будет только один костыль, она продаст и его. Это самая подлая женщина в Англии.

ЭПИФАНИЯ. Вот почему и самая богатая. Мистер  Сагамор,  решение принято. Я выйду замуж за этого доктора. Узнайте его имя и сделайте необходимые приготовления.   

АДРИАН. Берегитесь, доктор. Выходя замуж за вас, она  нарушает супружескую верность. До встречи с вами она соблазняпа меня. Таскала за город кататься на лодке, уверяла, что я займу место Аластера. Посмотрите, что она со мной сделала! Тоже сделает и с вами, как только ей понравился новый мужчина.

ДОКТОР. /Эпифании/. Что вы на это скажете?

ЭПИФАНИЯ. Что вы должны научиться не упускать удачу. Этот разочарованный волокита пробует запугать вас моим не постоянством. Сам он никогда не был женат. А я была замужем. И говорю вам, в самом счастливом браке и дня не проходит без тысячи мимолетных измен. Начинается с того, что вам кажется, будто у вас всего один муж, а у вас, как выясняется, их целая дюжина в одном лице. Рядом с вами оказывается человек, которого вы ненавидите и презираете, хотя связаны с ним всю жизнь; однако еще до конца завтрака этот дурак говорит вам что-нибудь приятное и снова становится мужчиной, которым вы восхищаетесь, которого вы любите. Для мужчины все женщины воплощены в его жене: она дьявол во плоти, она заноза в его теле, ревнивое чудовище, неотступный сыщик, скандалистка и мучительница. Но стоит ему сказать ей любую утешительную ложь, как она становится его отрадой, и бесценным сокровищем. В каждой из жен заключены все женщины сразу, в каждом муже - все мужчины. Что знают холостяки об этой бесконечно опасной, душераздирающей, сумбурной жизни, именуемой браком? Смотрите на нее как на опасную операцию! Ведь вам же приходилось оперировать  сотни раз.

ДОКТОР. Что может превзойти женщину по изобретательности и уму, когда она наметит себе жертву - будущего мужа и решит за­манить его в свои сети? Но я доволен своей жизнью. Почему я должен менять ее? Я  буду счастлив и как старый холостяк..           

ЭПИФАНИЯ /протягивая ему руку/. Но старый холостяк не сможет   
каждый день проверять мой пульс.

ДОКТОР /берет ее руку, машинально вынимает из кармана часы./Ах! О пульсе я забыл. Раз, два, три. Бесподобно! Такой пульс бы­вает один на сто тысяч. Я люблю его. Я не могу от него отказать­ся.

АДРИАН. Будете сожалеть об этом до самой смерти.

ЭПИФАНИЯ. Мистер Сагамор, выполняйте мои указания.

 

САГАМОР кланяется.

 

ПАТРИЦИЯ. Поздравляю, душенька.

АДРИАН. Берегитесь. На ее руке лежит проклятие. Это рука Мидаса. Все, к чему она прикоснется, превращается в золото.

ДОКТОР. На моей руке лежит худшее проклятие. Золото усколь­зает из нее. Почему я вечно беден? Мне не нравится быть бед­ным.

ЭШШНИЯ. А почему я богата? Мне не нравится быть богатой.

САГАМОР. Тогда вам обоим лучше всего поехать в Россию, где нет ни бедных, ни богатых.           

АДРИАН. Но русские растреляют вас, как бешеную собаку. Вы проклятая капиталистка, знайте это.

ЭПИФАНИЯ. Здесь я капиталистка, а в России я стану рабочей. О, как я буду работать! Здесь моя умственная энергия расхо­дуется попусту. Мое богатство растрачивается на бездельников и на их прихлебателей. Меня окружают рабство, болезни, грязь, нищета. Они, как грязное море, могут в любой момент поглотить меня по прихоти денежного рынка. А в России нужны женщи­ны на руководящую работу! Москве  я не буду миллионершей. Но через шесть месяцев я буду заседать в Совнаркоме. Здесь у меня нет ни подлинной власти, ни настоящей свободы, ни уве­ренности в будущем.  Все мы можем умереть в работном доме. В России у меня будет такой авторитет! Такие возможности для развития моих талантов, каких не имела даже императрица Екатерина! Клянусь, не пройдет и двадцати лет, как все дети в России будут весить на пять фунтов больше, а все русские мужчины и женщины будут жить на десять лет дольше. Но я не стану императрицей: я буду работать не покладая рук; и через тысячу лет священная Россия кононизируег новую святую Эпитафию.

АДРИАН. Ничего себе, честолюбие у этой женщины!

САГАМОР. Боюсь, что в России сейчас нет святых.

ДОКТОР. Святые есть повсюду. Короли, императоры, завоеватели, епископы и прочие кумиры рано или поздно будут повержены, а святые останутся. Но мы не поедем в Россию; русские обойдутся и без нас: они живут у себя доаа и занимаются своими делами. Не лучше ли нам сидеть у себя и спасать свои души? А почему бы нам, не превратить Британскую империю в Советскую республику?      

САГАМОР. Что вы сказали?

ЭПИФАНИЯ. Хорошая идея! Но надо ликвидировать всех совершенно­летних и начать переустройство Англии с новорожденных. А для этого нам нужно пожениться! Мистер Сагамор, сделайте необхо­димые приготовления.

 

САГАМОР кланяется.

 

 ПАТРИЦИЯ. Поздравляю, душенька!

 

 

______________________________________________

Концовка Вахтанговского теара.

ДОКТОР. О, аллах! Единственный, великий, всемогущий! Ответь, премудрый: не хочешь ли ты сыграть со мной одну из твоих жестоких шуток? А?

 

ЗАНАВЕС