Действующие лица:
Альдонса
Санчо
Санчика
Луис
Отец Альдонсы
Мать Альдонсы
Жених Альдонсы
Тереса
Маттео
Поклонники
Девушки
1. Селенье
Декабрь. 1615 год. Селенье Тобосо. В зажиточном крестьянском доме, за
пустым дощатым столом, сидели: Альдонса, девушка двадцати шести лет, ее Отец,
ее Мать, ее Жених и Санчо Панса, худой человек с выпуклыми светлыми глазами.
Отец. А я думал, что вы полнее.
Санчо. Раньше я был полный, а теперь худой.
Отец. И в книге написано, что Санчо Панса полный.
Санчо. Но потом я похудел.
Отец. Когда же это с вами случилось?
Санчо. Недавно.
Мать. Что-нибудь со здоровьем?
Санчо. Горе у меня было. Неприятность. Беда.
Все. Да...
Да...
Да...
Только Альдонса не сказала «да». Она была не то злая, не то сонная.
Отец. Говорят, это был прекрасный человек.
Санчо. Цвет рыцарства, гордость Ламанчи.
Отец. Да и одной ли только Ламанчи!
Санчо. Теперь, когда его нет, мир наполнится злодеями. Потому что все злодеяния
будут оставаться безнаказанными.
Мать. На улицу не выйдешь.
Санчо (привычно). Смиренный со
смиренными, гордый с надменными, он смотрел опасности прямо в глаза. Он не
унывал в бедах. Он был влюблен ни в кого.
Мать. Вы изволили сказать, что он не был влюблен ни в кого?
Санчо. Он был влюблен ни в кого.
Отец (Жениху). Понял?
Жених. Не понял.
Мать. Если можно, скажите еще раз, Санчо, он не был влюблен или был влюблен?
Санчо. Разумеется, был.
Жених. В кого же, интересно было бы знать?
Санчо. Ни в кого.
Отец. Ведь ясно, черт побери! Что ты привязался к человеку?
Жених. А говорят, что в книге написано иначе.
Санчо. Владычицей его души была несравненная Дульсинея. Но она как бы была, но в
тоже время ее как бы и не было! Но он был верен ей и отвергал королев,
императриц и всякого рода дам.
Жених. Значит она как бы и была?
Санчо. Как бы и была.
Отец. Но уж во всяком случае, это была, наверно, знатная дама?
Санчо. Она была бесподобна по своей родовитости. Ибо на благородной крови
произрастает красота более высокая, нежели у низкого происхождения.
Отец (Жениху). Теперь тебе ясно?
Жених. Почти что.
Отец. Слава богу. Но что же мы не выпьем за знакомство? Такой человек, Санчо Панса
— и не зазнался, пригласили — пришел. Теперь-то вас, наверно, все зовут. То никому
не были нужны, а то всем понадобились!
Мать внесла бурдюк с вином и кроличий пирог. Санчо оживился.
Жених. А вы уверены, что Дульсинея — знатная дама?
Отец. Сказано же, к чему сто раз повторять?
Санчо. Ее знатность была видна на расстоянии арбалетного выстрела.
Жених. Но ходят слухи, будто вы как-то застали ее за просеиванием зерна? Во
дворе, как какую-нибудь затрапезную крестьянку?
Санчо. Да будет вам известно, что с нами всегда творились вещи, совершенно не похожие
на те, что случались с другими странствующими рыцарями.
Отец. С ними всегда творились такие вещи!
Санчо. Завистливые волшебники видели, что их козни и каверзы на нас не действуют,
так они — что? Вымещали свою злобу на той, что была моему господину дороже всего.
Вот они и превратили ее в крестьянку и принудили исполнять столь черную работу,
как просеивание зерна.
Отец (Жениху). И замолкни. И пей.
Жених. Еще вопрос. Почему эта Дульсинея называется Тобосская?
Санчо. Дульсинея Тобосская, это верно, так она называется.
Жених. Значит, она живет в Тобосо?
Санчо. Раз Тобосская, значит в Тобосо, где же ей еще жить?
Отец. Мало ли в Тобосо девушек. Не наше дело в этом разбираться.
Жених. Но у такой знатной дамы должен быть дворец в Тобосо. Почему-то о нем ничего
не известно.
Санчо. Действительно, чем бы это объяснить?
Жених. Это я вас спрашиваю, чем бы это объяснить?
Мать. Дай человеку поесть.
Отец (обозлился). Это жених нашей
дочери. Дотошный парень.
Жених. И все же прошу ответить на вопрос. Ибо это кровно меня касается. А также и
всех остальных. Только все делают вид, что это их не касается. А я не хочу
делать вид. Кто же такая эта знатная дама из Тобосо? Ее нетрудно здесь
отыскать.
Санчо. Как же ее отыщешь, если она была превращена в невоспитанную сельчанку! В
заколдованную, оскорбленную, униженную и подмененную! И вот почему я буду
всечасно ее оплакивать. Ибо только благодаря несравненной Дульсинее село наше
станет знаменито и прославится в веках, подобно тому, как Трою прославила
Прекрасная Елена.
Отец. Постойте, тогда уж не надо отвлекаться. Это господин ваш был, как говорят,
помешан, но вы же, слава богу, в здравом уме? Вы упомянули здесь презренную
крестьянку, в которую ваши недруги превратили Дульсинею. Тогда расскажите нам
про эту крестьянку, и дело с концом. Если бы она сейчас попалась вам на глаза,
вы бы ее узнали?
Санчо (охмелел). Еще бы! Я распознал
бы ее на расстоянии полета копья. Едва мы с господином выехали из лесу, как
вместо нашей принцессы, которая вот только что восседала передо мною на
иноходце, к нам приближается поселянка на ослице! «Ах, мошенники! — кричу. — Эх
вы, волшебники зловредные! За что же вы так нам досаждаете?» Я спешился, взял
за недоуздок осла той поселянки, в которую обратилась Дульсинея и сказал:
«Королева, принцесса и герцогиня красоты! Вот блуждающий рыцарь Дон-Кихот Ламанчский
стоит рядом со мной как столб, сам не свой. Это он замер перед лицом великолепия
вашего!..» Тут и он опустился рядом со мной на колени и устремил смятенный взор
на ту, которая была королевою и герцогинею, хотя и выглядела деревенской
девкой, к тому же не слишком приятной наружности и с родимым пятном над губой.
Мать. Вы сказали — с родимым пятном?
Санчо. Над губой было пятно.
Отец. Вот здесь?
Санчо. Здесь.
Мать. Да это же Марсела!
Отец. Батрачка Марсела со своими сестрами ехала на базар!
Мать. Они еще рассказывали, как их напугали двое умалишенных!
Отец (Жениху). Сообрази, кто такая Дульсинея?
Мать (Жениху). Теперь успокоишься,
изверг?
Жених. Теперь успокоюсь.
Отец. Наконец-то.
Мать. Знали бы вы, какую он тут затеял свару.
Жених. Ну, чтобы совсем уж хорошо покончить, пускай Санчо Панса нам скажет,
почему в книжице про хитроумного Дон-Кихота указано, что Дульсинея — это дочь
зажиточного крестьянина из Тобосо, а по имени эта девица — Альдонса!
Как гром прозвучала его речь. Вздрогнул отец девушки. Окаменела мать. Не
поднимая глаз сидела Альдонса.
Отец. Откуда ты это взял? Ты и читать-то не умеешь!
Жених. Я специально ездил в Толедо, и там один бакалавр мне это сказал.
Мать. Мало ли что сказал бакалавр! Не мог настоящий идальго прельститься и совершать
приключения ради деревенской девки, которую и замуж-то никак не выдать! Да
посмотрите на нее хорошенько! Ну, похожа ли она на прекрасную Дульсинею или на
что-либо подобное?
Санчо долго молчал, понурясь над пирогом. Потом поднял голову и в первый
раз осторожно, искоса посмотрел на хмурую Альдонсу…
Санчо. Она.
Жених расхохотался.
Отец. Прошу прощения, Санчо, но тут уж начинается какая-то путаница.
Мать. За что же вы возводите на нее напраслину? Девушка послушная, проворная. Утром
— другие еще кофе пьют — она уже на рынок, продаст зелень — бегом обратно, подоит
корову — в город с молоком.
Отец. И сошьет, и побелит, и медную посуду почистит.
Мать. За что же вы ее порочите!
Отец. Если вам что-нибудь нужно, — скажите, не обеднеем, у нас и козы доход приносят,
и с виноградом не в накладе.
Санчо. Вы отказываетесь от этой чести? Вы отказываетесь от этой славы? Ради сеньоры
Дульсинеи мой господин набрасывался на сотню вооруженных людей, как мальчишка
на спелые дыни! Перед смертным боем он поручал свою жизнь защите прекрасной
Дульсинеи! Знаете ли вы, чурбаны, что если бы она не вливала силы в его
десницу, то он не убил бы и блохи! Это доблесть Дульсинеи избрала его руку
своим орудием! Она сражалась в нем и побеждала! Чтобы угодить Дульсинее, он забирался
в горы, как дикарь, и, голый до пояса, каялся. Спал на земле, во время трапезы
обходился без скатерти, не чесал бороды, плакал и благословлял судьбу!
Альдонса. Что же это он ни разу не заходил увидеться с нею?
Санчо. С кем — с нею?
Альдонса. Ну — со мной, вы говорите.
Жених. Слышали? Вот о чем она спрашивает! Зачем тебе было видеться с ним, поганка!
Мать. Что ты привязался к девочке? Ну спросила из любопытства. В кои-то веки ухажер
объявился.
Отец. Да ведь не увиделись же! Не виделись они, не виделись, нудный ты парень!
Жених. Это мы еще выясним. За столько лет ни разу не повидались. Трудно поверить.
Санчо. Благородный Дон-Кихот не увиделся со своей госпожой, потому что она не ответила
ему на письмо.
Жених. А! Значит еше и письмо было!
Отец (Альдонсе). Давай сюда письмо.
Санчо. Письма у ней нет, потому что я его не отдал ей.
Жених. Поверим. Что же там было сказано? Ваш господин наверняка с вами поделился.
Альдонса. К чему говорить о письме, если нет его.
Жених. Почему же — не к чему? Именно есть к чему.
Альдонса. Нет, вот именно и не к чему.
Мать. А по-моему, дочка, раз уж зашла об этом речь, лучше пусть расскажет. Такой
кабальеро не мог написать ничего дурного.
Отец. Санчо, только от себя, уж пожалуйста, ничего не прибавляйте…
Альдонса. К чему прибавлять-то? И прибавлять-то не к чему. Не было письма! Не давал он
мне ничего! Неужели трудно понять!?
Мать. Но ведь тогда этот балбес еще хуже будет тебя подозревать!
Альдонса. Пусть подозревает, если балбес.
Жених (обиделся). Вот как. Ничего,
сиротой не останемся. Шестнадцатилетние девочки бегают без дела.
Отец. А такое хозяйство там бегает?
Жених. Хозяйство дело наживное. Но сперва давайте разберемся до конца. Забыли вы
письмо. Значит передали его на словах?
Санчо. Не передал я его на словах.
Жених. Почему же?
Санчо. Не повидал я сеньору Дульсинею. Не добрался до нее.
Жених. Даже не добрался! Так далеко от вашего села до нашей Тобосы?
Санчо (Альдонсе). Дело в том, госпожа,
что именно к этому времени мой господин нацелился на королевский трон — я имею
в виду принцессу, которую он собирался спасти и жениться на ней.
Альдонса. На ком это он там жениться собирался?
Санчо. В том-то и дело, что не собирался он жениться, у него и в мыслях этого не
было! Но я-то, грешным делом, рассчитывал, что коль скоро это сбудется, то он и
меня женит. Потому что я к этому времени уже овдовею — и сосватает мне
какую-нибудь знатную даму. Вот какие чудовищные мысли бороздили мою голову! И
потому я ему наврал, что видел вас. И будто вы просеивали зерно. И потому я не
передал вам его любовное письмо. И все это я говорю, чтобы вы поняли, какой я негодяй
и чего я стою.
Альдонса. Так что он там — женился, нет?
Санчо. Как же он мог жениться, если владычицей его души была Дульсинея! Когда же
я из-за своей гнусности не стал разыскивать Дульсинею и вернулся ни с чем —
господин принялся меня расспрашивать: «Вот вручил ты письмо. Чем была в это
время занята царица красоты? Вернее всего, низала жемчуг?» — «Никак нет, —
сказал я, — она просеивала зерно у себя во дворе».
Альдонса. Почему же ты так сказал?
Санчо. Я иной раз потешался над своим господином. А зачем — не знаю... Тогда он
спрашивает: «Что же она сказала, когда прочитала мое письмо?» — «Она, мол, сказала,
что страх как хочет с вами повидаться».
Отец. Ну, братец, вы такие петли мечете, что вас трудно понять. Если она ничего
этого не говорила, зачем же вы это говорите?
Санчо. Я говорю не то, что было, а только то, что я говорил.
Альдонса. А раз говорил, так и говори до конца: когда ты сказал, что я зову его прийти.
Жених. Вот она и созналась! Все слышали? Значит, ты все-таки звала его прийти?
Отец. Да ведь сказано тебе, что он наврал?
Жених. Что он наврал?
Отец. Все наврал!
Жених. Так может быть и то наврал, что все наврал?
Альдонса. Почему же, Санчо, твой Дон-Кихот и на этот раз не пришел ко мне, когда я
сама его позвала?
Санчо. Да потому, что по законам рыцарства, он сначала должен был выполнить свое
обещание и спасти принцессу от великанов! А потом уж думать об удовольствиях!
Разве не так?
Альдонса. Не знаю ваших дел. А кто она была, эта принцесса, о которой вы все время
тут толкуете?
Санчо. Эта сеньора, которая выдавала себя за принцессу, оказалась такая же принцесса,
как моя супруга Тереса.
Альдонса. Любопытно было бы услышать, с какими дамами еще был знаком ваш господин.
Санчо. Еще в него была влюблена девица Альтидисора.
Альдонса. Тоже принцесса?
Санчо. Это была горничная, но ей едва стукнуло пятнадцать лет. Самая здоровая
девушка во всем замке. Но при виде Дон Кихота ей сразу становилось дурно, и
подругам приходилось расшнуровывать ей корсет.
Альдонса. Мы корсетов не носим, у нас и так все в порядке. Так что же там с ней стряслось?
Санчо. Она пела ему под лютню и молила бога, чтобы Дульсинея так и не вышла
из-под волшебных чар, и чтоб он не насладился и не взошел с нею на брачное ложе.
Альдонса. Дура стоеросовая. Дворцовая подметалка.
Жених. Теперь вам ясно, что это был за человек? И это только начало. Если бы наш
гость Санчо Панса не поленился и продолжил свой рассказ о любовных похождениях
пресловутого Дон-Кихота, то мы бы наверняка услышали немало интересного!
Санчо. О подлые, нескромные, неучтивые, невежественные и косноязычные люди!
Наушники и клеветники! Вы думаете, я пришел к вам ради вашего пирога? Я пришел
взглянуть на ту, перед которой так тяжко виноват. Не вам, а ей я хотел передать
все слова моего господина, которые он обращал к ней. Может быть, я сболтнул
что-нибудь и не так. Дурак в своем доме скажет лучше, чем умник в своем. Но
знай одно, Альдонса, — страшнее всего была для моего господина мысль, что
какая-нибудь девица его пленит и заставит нарушить обет целомудрия, который он
дал владычице своей Дульсинее. И вот как он стенал ночами, не давая мне
заснуть: «Для одной лишь Дульсинеи я — мягкое тесто и миндальное пирожное, а
для всех остальных я — кремень. Одна лишь Дульсинея для меня прекрасна,
разумна, целомудренна, изящна и благородна. Все же остальные безобразны, глупы,
развратны и худородны. Природа произвела меня на свет для того, чтобы я
принадлежал ей, а не какой-либо другой женщине».
Альдонса. Да что же это в самом деле! Он же и знать меня не знал!
Санчо. Знал он тебя, знал, в том-то и дело.
Жених (обрадовался). Вот наконец
кое-что и выясняется.
Санчо. Когда еще он скромно и бесславно жил в своем селе, ел винегрет и читал
рыцарские романы и звали его просто Алонсо Кихано.
Альдонса. Тощий Алонсо Кихано.
Санчо. Иногда он забредал в наше Тобосо и тут влюбился в тебя за твою миловидность.
Альдонса. Я не обращала на него никакого внимания.
Санчо. Ты не обращала на него внимания, но ты показалась ему достойной быть владычицей
его помыслов. И он выбрал тебе имя, которое не слишком бы отличалось от твоего
собственного, но в то же время напоминало бы имя какой-нибудь принцессы —
Дульсинея Тобосская. Потому что ты родом из Тобосы.
Альдонса. Но он и слова мне не сказал!
Санчо. Потому что его чувство всегда было возвышенным и далее почтительных взглядов
дело не заходило.
Альдонса. Тощий Алонсо Кихано...
Санчо. Алонсо Кихано Добрый, так его все звали в Ламанче.
Жених. Вот и вышло все на чистую воду.
Мать. Что вышло-то?
Жених. То, что они были знакомы и встречались!
Мать. Какие же это встречи? Человек три раза в жизни видел девушку и ничего себе
не позволил, а только пялил глаза, может быть, с другого конца улицы!
Жених. Какая разница, сплетни все равно будут.
Отец. Если ты сам не станешь трепать языком, то и сплетен не будет. У нас и
читать-то никто не умеет, и знать никто не узнает, что там в Толедо написали.
Мать. А если даже сюда и дойдет какой-нибудь слух? Что плохого в том, что твоя жена
стоит такой любви?
Отец. Что делать, когда настоящие парни уходят в город, то и такой может
поторговаться.
Жених. А если сюда понаедут городские молодчики, любители романов, да начнут из
любопытства подбиваться к моей жене? На будущее вот тебе мой совет, дорогая:
дальше постели ног не вытягивай!
Мать. Это он ревнует, потому и беснуется.
Жених. Ревновать-то я не ревную, а зло меня берет, это верно.
Мать. Об этом я и говорю.
Отец. Давайте закругляться. Вспомните, Санчо, не нужно ли вам сменить дверь в кладовку?
Санчо. Пора бы.
Отец. А не надобны ли вам листья для шелковичных червей?
Санчо. Не помешали бы и листья.
Отец. Вот что, дружище. Вы должны сказать всем и объявить, что Дульсинея — не
она.
Санчо. А кто же тогда Дульсинея?
Отец. Кто угодно, только не она.
Мать. Та, с родимым пятном над губой. Марсела.
Отец. Марсела — Дульсинея.
Мать. Он перед ней становился на колено? Она и Дульсинея.
Отец. Ее заколдовали — значит, Дульсинея она. А что написали в книге несведущие
люди — нас не касается. Санчо Панса лучше знает. (показал на дочь) Не она?
Санчо. Не она.
Мать. А кто?
Санчо. Не знаю.
Отец. Черт побери, Дульсинея — Марсела с родимым пятном! Ведь так, Санчо?
Санчо. Так.
Отец. Кто Дульсинея?
Санчо. Марсела с родимым пятном.
Отец (Жениху). Доволен?
Жених. И пускай оповестит жителей Тобосо, что между Альдонсой и Дон-Кихотом ничего
не было.
Мать. Если она вообще не Дульсинея, зачем же оповещать, что между ними ничего не
было?
Отец. Дурень, если Санчо начнет ни с того, ни с сего кричать, что между ними ничего
не было, — это как раз и посеет ненужные подозрения.
Жених. Хорошо, тогда пускай он скажет хотя бы нам, было что-нибудь между ними или
не было?
Отец. Изверг естества! Подвал гнусностей! Копилка небылиц! Неужели тебе еще не ясно,
что между ними ничего не было? Санчо, повтори ему, что ничего не было!
Санчо. Ничего не было.
Отец. Ничего не было! Понял?
Санчо. Он и видел ее всего раза три, и то еще до того, как немного тронулся в
уме.
Отец. До того, понял?
Санчо. Она тогда и внимания на него не обратила.
Отец. Она и внимания не обратила! Понял?
Альдонса. Понял он, понял. А теперь, женишок, держись за скамейку, я тебе скажу правду.
Мать. Вся правда сказана, и довольно.
Альдонса. И нечего меня выгораживать, надоело. Скучно мне оправдываться перед тобой.
А что было, то было, и не тебе меня судить.
Мать. Опомнись, что между вами могло быть!
Альдонса. Все.
Отец (сразу поверил). Где?
Альдонса. На сеновале.
Отец. Когда?
Альдонса. Весной.
Мать. Весной ты коз пасла в горах!
Альдонса. Я молоко носила домой.
Мать. Весной дожди шли, на сеновале все сено замокло!
Альдонса. Матушка, какое это имеет значение?
Жених. Я знал это! Я сразу это понял, только у меня еще не было доказательства!
Альдонса. Ты думал, раз в селенье мало мужиков, так я никому не нужна? Любая женщина
хоть кому-нибудь да нужна.
Отец. Вон из дома.
Альдонса. Хорошо, батюшка (встала и пошла к
двери).
Жених. Нет, зачем же так! Это лишнее, батюшка. Куда она пойдет?
Отец. Ты свое дело сделал, заткнись.
Жених. Что до меня — так я прощаю. Если она раскаялась — я согласен: Ничего не было.
Я хотел, чтоб я не один мучился, но и ты тоже. Может быть, я и хватил через
край. Но я согласен. Несмотря ни на что. Несмотря на твой возраст.
Альдонса. Скучные вы. Скучные. Я спать перестала от скуки.
Мать. Не от скуки, а замуж тебе пора.
Альдонса. Вышла бы я за него, но только чтоб овдоветь в тот же час.
Жених. Видите, сколько в ней злости? Но я все равно согласен.
Альдонса. Счастливо оставаться.
Мать (бросилась к двери, преградив
Альдонсе путь). Моя бабка была замужем, и я была замужем, и ты будешь!
Жених. Будет, будет. Завтра свадьба.
Отец. Ну и слава Богу.
Санчо. А я вам скажу, Альдонса, что драгоценней всего на свете — свобода. И с нею
не могут сравниться никакие сокровища.
Отец. Не безобразничай, пучеглазый. Пришел за шерстью — гляди, как бы самого не
обстригли.
Санчо. И напротив того, неволя есть величайшее из несчастий, какие могут случиться
с человеком!
Мать. Какая же это неволя, замуж выйти? Спасибо, что человек согласен ее кормить!
Санчо. А на это я вам скажу: блажен тот, кому небо посылает кусок хлеба, за
который он никого не обязан благодарить, кроме самого неба!
Жених. Ну, винный бурдюк, придется тебя приостановить. (отвесил Санчо оплеуху).
Альдонса. Чтоб тебе блохи глаза выели! (отвесила
оплеуху жениху).
Мать. Ты еще и руки распускаешь, образина? (отвесила
оплеуху Альдонсе).
Отец. Не смей лупить девушку, окаянная! (отвесил
оплеуху жене).
Мать. Живодер! (отвесила оплеуху мужу).
2. Дом изысканных удовольствий
Комната была так обставлена и отделана, что всякому сразу становилось ясно:
здесь живет достойная и приличная дама. В золоченых клетках посвистывали канарейки.
Альдонса в своем туалете сочетала сельскую наивность и моду больших
городов. Что же касается сеньоры Тересы, то она выглядит так благородно, что
благородней ее едва ли отыщутся две или три сеньоры в Толедо.
Тереса. Дон Лопес от бешенства ходил по потолку! Изорвал твою мантилью и вопил на
весь город! Чем он не угодил тебе, пустоголовая? Что тут стряслось?
Альдонса. Поначалу все шло хорошо. Он сказал, что моя красота так его пленила, что
он более не может с собой бороться.
Тереса. Прекрасное выражение.
Альдонса. Он сказал, что его вздохи испепеляют воздух.
Тереса. Удачно.
Альдонса. Его жалобы утомляют внимающие небеса.
Тереса. Вот запомнила бы, при случае ты сама могла бы так выразиться! Как же ты
ответила на это?
Альдонса. Я ответила, что от его слов моя душа подступила к горлу и торчит там, как
грецкий орех.
Тереса. Не слишком изящно, но простодушно. Этим всегда брала Кристина.
Альдонса. Тогда он сказал про ланиты.
Тереса. Ланиты — это щеки.
Альдонса. А я подумала, что это неприличное. Потом он сказал про ТантАл.
Тереса. ТАнтал.
Альдонса. Он сказал «жаждущий ТантАл».
Тереса. Ну, это тебе не обязательно знать. Надо просто слушать, скромно потупясь.
Альдонса. Дальше я не помню, потому что у меня болела голова, наверно от угара. Я сказала,
что я, наверно, угорела и сейчас мне не до этих тонкостей.
Тереса. А к чему было об этом докладывать? Зачем ему знать, что ты угорела или маешься
животом? Ты — Дульсинея, ты должна быть высшее существо, как бы бесплотное!
Альдонса. А он мне возразил, что я бесчувственное животное.
Тереса. И он был прав, и нечего обижаться.
Альдонса. Я и не обиделась. Но он еще возразил, что я неблагодарная тварь. Тогда я
обиделась и возразила ему: чтоб тебе дюжину жаб сожрать.
Тереса. С этим кабальеро покончено. Но, может быть, и к лучшему. Сегодня к тебе придет
другой кабальеро. Единственный сын человека, которого из почтения я и назвать тебе
не могу. Сейчас ожидает в наследство приличный майорат. Но и ты должна
постараться. Кстати, когда тебя называют Дульсинея, ты не должна вздрагивать,
как будто тебя ужалил в ягодицу овод. Да и есть поменьше надо. Дон Лопес был
поражен: какая это Дульсинея, она здорова как яблоко! Пускай знатных сеньор
уважают более, нежели нас, но в искусстве любви мы должны превосходить их,
иначе нет никакого смысла. Да, мы предпочитаем любовников с деньгами, навьючь
осла золотом — он и в гору бегом побежит. Но кабальеро должен быть уверен, что
он добился твоей любви не с помощью денег, а благодаря своим личным
достоинствам. Правда, положение осложняется тем, что ты Дульсинея. Раз ты
Дульсинея, то вынуждена быть непорочно девственной. Цветок твоей девственности
есть дар. Стоит только сорвать розу с куста, как она увяла. Сегодня у тебя
ничего не болит?
Альдонса. Нет.
Тереса. Юный Маттео, который к тебе придет, видел тебя только издали, на балконе,
и влюбился до смерти. Если, бог даст, ты его не разочаруешь, и он скажет тебе
слова любви — что ты должна ему ответить?
Альдонса. Я знаю, что любовная страсть в человеке есть неразумный порыв, который выводит
человека из равновесия. И он, попирая...
Тереса. Препоны, препоны. Можно проще: препятствия.
Альдонса. Попирая препоны, неразумно устремляется вслед желанию. Но едва человек достигнет
своего, как это теряет для него всякую цену.
Тереса. Так и будешь таращиться? У тебя должны быть очи, подобные сияющим звездам!
Альдонса
сделала.
Тереса. Боже мой. Допустим...
Альдонса. Если вы, сеньор, пришли сюда за моим сокровищем, то получите его только
после того, как свяжете себя узами брака. Ибо девственность может склониться
только перед этим священным игом...
Тереса. Хорошо. Он готов, он согласен, ибо остаться без тебя или умереть — для
него одно и то же. Но сначала он хочет убедиться в твоей любви. Это опасный
момент. Тут придется решать на месте, ибо откладывать решение нельзя. Можно все
проиграть, но можно все и выиграть. И ты решилась. Как ты дашь об этом понять?
Альдонса. Каждое слово ваше — пушечный выстрел, разрушающий твердыню моей чести...
Тереса. Это в самом крайнем случае. Ясно? Держаться надо до конца. Но вот — свершилось.
Альдонса. Вы сразили мою добродетель, так сразите же и самую жизнь! Убейте меня сию
же минуту. Женщина, лишенная чести, не должна жить!
Тереса. Прелестно! Именно так одержала свою победу Инес.
Альдонса. Но к восьми часам вечера кабальеро должен будет уйти.
Тереса. Что такое?
Альдонса. Не могу вам сказать.
Тереса. Не завела ли ты себе какого-нибудь лоботряса, который всех нас оставит с носом?
Я у нее девичества спрашиваю, а она, того и гляди, ребеночка донашивает?
Альдонса. Я чиста и непорочна, донья Тереса, и никому не дам себя подковать.
Тереса. Надеюсь.
Альдонса. Но к восьми часам я должна быть свободна.
Тереса. Если это достойный человек, то зачем ты его от меня скрываешь? А если недостойный,
то к чему он тебе?
В дверь условно постучали.
Тереса. Пришел Маттео. Скажешь ему, что у тебя привычка перед сном читать Часослов.
И только поэтому ты просишь его удалиться.
Она придала Альдонсе задумчивую позу, открыла дверь.
Тереса. Вас ждут, ваша милость... (исчезла).
Еще не юноша даже, а мальчик вошел в комнату. Он был наряден и говорил солидно,
но совершенно детским голосом:
Маттео. Я тот, кого пленила ваша красота.
Альдонса (смутилась его невзрослости).
Здравствуй, мальчик.
Маттео. Маттео мое имя. Я кабальеро, как это может подтвердить этот орденский
знак. Отец мой — коррехидор, хлопочет мне о должности. Он уже имел аудиенцию и
уверен в успехе своего дела. Но я не кичусь родовитостью. Я надеюсь прославить
свое имя совсем другим — ученостью и знаниями.
Альдонса (уважительно). Ты умеешь читать?
Маттео (уязвлено). Я шпарю по
Часослову, как по выполотому винограднику.
Альдонса. Я тоже... Читаю Часослов перед сном.
Маттео. Но главное, чего я хочу — это служить вам. Для вас душа моя — воск, на котором
вы можете запечатлеть все, что вам угодно.
Альдонса. Хорошо...
Маттео. Я сберегу этот оттиск в такой сохранности, будто он не из воска, а из мрамора.
Альдонса (вспомнила). Но вам, наверно,
известно, что цветок девственности есть дар, на каковой даже мысленно нельзя
посягать.
Маттео. На это существуют противоположные точки зрения. И мы их обсудим. С вашего
позволения, я прочитаю стихи.
Что страшней, чем беспощадность?
Хладность.
Что горчайшая нам мука?
Разлука.
Что велит нам жизнь проклясть?
Альдонса. Страсть.
Маттео. Удачно.
Кто невзгод моих причина?..
Альдонса. Судьбина.
Маттео. Верно.
Кто судил, чтоб это было?
Альдонса. Светила.
Маттео. Даже лучше, нежели было.
Альдонса. Ты сам это сочинил?
Маттео. Сам я сочинил только две строчки:
Что поможет мне, о твердь?
Смерть.
Альдонса. Самые лучшие строчки.
Маттео. Мне кажется, что у нас с вами много общего.
Альдонса. Ты мне тоже нравишься.
Маттео (покраснел). Благодарю вас.
Альдонса. Но я боюсь, что тебе со мной будет скучно.
Маттео. В подобных отношениях я ищу не веселья.
Альдонса. Но все-таки тебе было бы интересней с какой-нибудь девушкой помоложе.
Маттео. Мне, как правило, нравятся женщины более старшего возраста. Для меня,
сознаться, даже не имеет значения непорочность. Я знаю девчонок, которые
позволяют делать с собой все, кроме одного. Нет ничего хуже. Вы действительно
девственница?
Альдонса (смущенно). Да...
Маттео. Ничего, может быть, вы просто никого еще не любили. А без любви заниматься
этим не стоит.
Альдонса. За что ты полюбил меня, Маттео?
Маттео. Сначала я увидел вас на балконе. У вас был сонный вид, как будто вам все постыло.
К этому времени как раз и мне все постыло. Потом я узнал, что вы — именно та
самая Дульсинея, которой Дон-Кихот посвятил свою жизнь. Мне, правда, неизвестно,
как вы к нему относились, многие, например, над ним иронизируют. Но для меня
это нравственный идеал. Так же, впрочем, как и для всей современной молодежи.
Об этом мы с вами еще поговорим. Но даже другое. Сейчас, когда мы встретились,
я понял, что с вами я могу чувствовать себя абсолютно свободно, чего ни с одной
девицей я не испытывал. Вы, скажем, поняли, что это не мои стихи, — а мне не
стыдно. Но это же главное! Оставаться самим собой и не стыдиться себя. Об этом
мы тоже еще потолкуем. Если хотите, можно начать разговор прямо сейчас. Вы не
торопитесь?
Альдонса. Скоро, наверное, уже восемь часов, а я как раз привыкла в это время...
Маттео. Зачем вы оправдываетесь? Я же не спрашиваю, кто к вам должен прийти. Поклонники,
начинающие с того, что ревнуют, либо смешны, либо самоуверенны.
Альдонса. До свидания, милый. Можно, я тебя поцелую?
Маттео. Это лишнее. Пока. Никогда не давайте поцелуя без любви. А ведь вы меня еще
не могли полюбить.
В дверь постучали, тоже условно, но иначе.
Деликатно прикрыв глаза плащом, чтобы не видеть гостя, Маттео удалился. В
комнату вошел Санчо Панса.
Альдонса.
Добрый вечер, Санчо. Присаживайся.
Они присели на оттоманку. Рядышком, как на деревенскую завалинку.
Альдонса. Как тебе тут живется?
Санчо. Сижу в трактире, как приманка для дроздов. Посетителям
разрешается смотреть, как я перекладываю пищу из горшков в желудок. А тебе как
тут живется?
Альдонса. Просеиваю знатных сеньоров для будущей совместной жизни.
Санчо. Большой выбор?
Альдонса. Не жалуюсь.
Санчо. Тут надобно не прогадать.
Альдонса. Дон Лопес был член муниципального управления. Подарил корзину
белья и полусапожки. Но он обиделся на меня, что я угорела.
Санчо. Подарки не забрал?
Альдонса. Вот и сразу видно, что ты деревенский. Кто же подарки забирает?
Еще один — пожилой уже. Звать забыла как, неименитое лицо.
Санчо. Поношенный старикашка?
Альдонса. Вместо старого горшка всегда можно новый купить. Был
школьник — мальчонок. Беленький, хорошенький, как жемчужинка. Но это все не то,
не то. Такой один явился... Франсиско де Умильос. Свежий, как подорожник. Хотя
немножко дерзкий... Это даже пускай. Шагает по комнате — все звенит в нем. Но я
его стыжусь.
Давно хочу тебя спросить. Если по чистой
совести, вот этот Дон-Кихот, он ведь был помешанный?
Санчо. Если положа руку на сердце, то, разумеется, у него были
не все дома. Но иной раз ему случалось говорить такие правильные вещи, что и
сатана лучше не скажет.
Альдонса. А если он был такой головастый, что же он так обнищал?
Санчо. Это верно, землицы у него было — волу не развернуться.
Альдонса. Да и одевался он, помнится, так, что разве конюху пристало.
Санчо. По правде говоря, у него был прикрыт только зад да перед.
Альдонса. Говорят, что обувь он чистил сажей, а зеленые чулки
штопал зеленым шелком.
Санчо (разозлился). Да будет тебе известно, девица, что удобства, роскошь и
покой созданы для сытых столичных жителей. А для странствующих рыцарей созданы
только бедствия, тяготы и лишения. Да, они бедны. Но деньги и не нужны им! На постоялых
дворах они никогда не платят за ночлег. Ибо все обязаны оказывать им радушный
прием!
Альдонса. Любопытно, за что же это такая привилегия?
Санчо. А за то! За неслыханные муки, которые они терпят,
защищая слабых и обездоленных денно и нощно, в стужу и зной, пешие и конные,
алчущие и страждущие и не защищенные ни от каких стихий!
Альдонса. Подумать, что все доставалось на его долю, и он был
вынужден терпеть... Тощий Алонсо Кихано!
Санчо. Хотя письмо, которое он сочинил для тебя, он подписал не
так. Твой до гроба Рыцарь Печального Образа. Он знал, что ты все равно не
умеешь читать.
Альдонса. Зачем же он тогда писал?
Санчо. Это трудно понять.
Альдонса. А письмо-то где?
Санчо. Письмо у меня. Только письмо и осталось на память о нем.
Альдонса. Давай сюда.
Санчо. А тебе-то зачем? Все равно ведь ни слова не поймешь.
Альдонса. Мне написано, мне и отдай.
Санчо. С условием вернуть.
Альдонса. Там видно будет.
Санчо неохотно достал из своего дорожного узла старый,
желтый листок бумаги, отдал ей. Альдонса смотрела в письмо.
Альдонса. А подпись где?
Санчо. Где подпись, внизу.
Альдонса. Вот это, наверно. «Твой до гроба Рыцарь Печального Образа».
Санчо. Как раз шесть слов.
Альдонса. А надо пять. Твой догроба Рыцарь Печального Образа.
Санчо. До гроба, — может быть, это два слова?
Альдонса. Что ты!
Санчо. Должно быть, ошибся. Он отдал мне это письмо только
перед тем, как испустил дух. Не умирайте, говорю ему. Послушайтесь моего
совета. Это глупость со стороны человека — взять, да ни с того ни с сего
помереть, когда никто тебя не убивал и никто не сживал со свету, кроме разве
одной тоски. Вставайте-ка, одевайтесь пастухом — и пошли в поле, глядишь,
где-нибудь за кустом отыщем расколдованную донну Дульсинею, а уж это на что бы
лучше!
Альдонса.
А он что?
Санчо. Не захотел.
Альдонса. Все-таки не захотел.
Альдонса разглядывает письмо.
Санчо. Надо кого-нибудь попросить, чтобы прочитали.
Альдонса. Зачем,
он ведь не для того писал, чтоб я читала. Я и не прочитаю. А что я буду думать
— это уж мое дело.
Санчо. Даже лучше. Что хочешь, то и думаешь.
Альдонса. Что хочу, то и думаю. Кому какое дело.
Санчо. Кого бы он ни встретил на своем пути, он тут же
требовал: «Все, сколько вас ни есть, — ни с места, пока не признаете, что,
сколько бы ни было красавиц на свете, прекраснее всех Дульсинея Тобосская!»
Если же кто-либо с ним не соглашался, тех он вызывал на смертный бой!
Альдонса (поражается).
Ну, подумай, Тощий Алонсо Кихано!
С улицы послышались голоса. Там ругались. Какая-то девица
пыталась войти в дом, но Тереса ее не пускала.
Санчика. Пустите меня, я только посмотрю и уйду!
Тереса. Никто сюда не заходил.
Санчика. А мне сказали, что сюда вошел Санчо Панса! Санчо Панса
из Ламанчи вошел в этот дом! И тут он сидит! (Санчика нарочно кричала, чтобы ее было слышно в доме).
Санчо. Я пропал. Это моя дочь Санчика.
Тереса. Не знаю никакого Санчо!
Санчика. Санчо, отзовись! Я знаю, что ты здесь!
Тереса. Никого тут нет, здесь живет одинокая дама!
Санчика. Мне известно, кто тут живет! Одного окрутила, теперь
взялась за другого!.. Санчо, у тебя семья!
Альдонса. Всю улицу поднимет на ноги. Впусти ее, Тереса!
Войдя в комнату, Санчика сказала против ожидания тихо:
Санчика. Батюшка, домой.
Санчо (подхалимствуя).
Здравствуй, Санчика, здравствуй, дочка.
Он направился к ней, чтобы успокоить и задобрить, но
Санчика, не дав ему подойти, завизжала.
Альдонса. Не надо, Санчика, успокойся, девочка.
Она тоже попыталась приблизиться к ней, но Санчика
завизжала еще громче. И каждый раз, как Санчо или Альдонса делали попытку
что-либо сказать ей или ласкать — она снова принималась визжать, для громкости
и свободы дыхания уперев руки в бока. Эти крики были, видимо, слышны и на
улице. В дверь постучали, да так громко, что сама Санчика оробела и замолкла. Однако
в двери уже лязгнул сорванный замок.
Тереса. Замок сорвал, бандит! Кто мне его починит?!
Бандит вошел в комнату.
Было трудно представить, как ухитрился сорвать замок этот
тощий человек. Но другое ошеломило присутствующих: он был поразительно похож на
Дон-Кихота. Человек этот, правда, еще молод, но такой же узкий и вытянутый, с
такой же бородкой и пепельным хохолком.
Луис. Простите, ради бога, мне показалось, что тут плакал ребенок...
Санчика. Я не ребенок.
Луис. Виноват, я не хотел вас обидеть...
Санчо. Неужели колдовские силы, которые терзали моего
господина, теперь
обрушились на меня?.. А может быть, это
Господь Бог за его подвиги вернул ему жизнь и молодость!
Альдонса. Алонсо Кихано.
Луис. Вы ошибаетесь, сеньора. Мое имя Луис де Караскиль.
Альдонса. Я редко ошибаюсь, сеньор. Если увижу человека хоть раз —
запомню навсегда.
Луис. Очевидно,
вы имеете в виду того Алонсо Кихано, который назывался Дон-Кихотом и воображал
себя странствующим рыцарем. Мне говорили, что я похож на изображение этого
человека в книге. Я, видимо, попал в общество его почитателей. Увы, не
принадлежу ни к его поклонникам, ни к приверженцам его книги.
Санчо. С вашего позволения — Санчо Панса, сеньор. Если вам
что-нибудь говорит это имя.
Луис. Вы хотите сказать, что вы тот самый оруженосец Санчо
Панса? Трудно поверить.
Санчо. Почему же трудно, сеньор?
Луис. А почему вы не толстый?
Санчо. Я похудел. Но я тот же самый, тот же самый Санчо Панса,
могу вас уверить. А вы?.. Если позволено будет спросить: кто вы, сеньор? Вы так
похожи...
Луис. Это я уже слышал.
Альдонса. Тощий Алонсо Кихано!
Луис. Луис мое имя. Если хотите — тощий Луис. Мне хотелось бы
все же выяснить, вас обижают здесь, дитя мое?
Санчика. Нет, сеньор.
Луис. Значит, все в порядке?
Санчика. Да, сеньор...
Луис. Постойте, кого же тогда обижали?
Санчика. Никого, сеньор, не стоит беспокоиться.
Луис. Но тогда выходит, что я должен просить прощенья за свое
вторжение.
Санчика. Это лишнее, сеньор.
Луис. Как же лишнее? Выходит, что я безо всякого повода
ворвался в чужой дом. И вдобавок ко всему сломал замок. Какая неловкость,
право. Я приношу свои извинения, а за поломанный замок готов уплатить.
Альдонса.
Побудьте с нами, сеньор.
Тереса (появляясь в дверях).
Этого еще не хватало.
Альдонса. Сеньор согласился немного посидеть с нами.
Тереса. Согласился все же! Нам повезло. Но учти, Дульсинея, тебе
не пристало находиться в обществе стольких мужчин сразу.
Луис (уставился на
Альдонсу). Уж не та ли вы Дульсинея из Тобосо?
Альдонса. Да.
Луис. Надо сознаться, я вас представлял... Хотя, на самом деле
вы же не... Вас зовут как-то иначе.
Тереса (раздраженно).
Дульсинея она, Дульсинея.
Альдонса. Как это вы именно сюда зашли? Ведь мог зайти
какой-нибудь другой человек. А мог никто не зайти. Ведь до сих пор никто не
заходил.
Луис. Я ухожу, сеньора.
Альдонса. Но если вы сейчас уйдете, то это будет еще более
странно, чем то, что вы сюда пришли.
Луис. Но я тороплюсь, сеньора. Я зашел сюда просто по пути.
Альдонса. Подождите немного. Меня что-то дрожь пробивает, вся
трясусь.
Тереса.
Стыдись — так навязываться мужчине.
Альдонса. Говорят, что я вам навязываюсь. Просто я опасаюсь, что
вы уйдете и забудете оставить свой адрес, знаете, как бывает...
Луис. К сожалению, в Толедо я живу временно и не знаю, куда
отправлюсь далее.
Альдонса. Тем более, что, к сожалению, временно... Если вы должны
идти по делам, то я могла бы вас проводить!
Тереса. С ума сойти!
Луис. Но мне тут совсем рядом, не имеет смысла.
Альдонса. Если вы пробудете там недолго, я могла бы вас подождать.
Луис. Но зачем же!
Санчика прыснула.
Тереса. Девчонка смеется над тобой.
Альдонса. Я подождала бы вас на улице, а потом мы могли бы немного
погулять.
Луис. Право, не знаю, что вам на это сказать.
Альдонса. Если будет не поздно, можно вернуться сюда и посидеть у
меня.
Тереса.
У тебя, бесстыдница! Не у тебя, а у меня! Но
у меня в доме такого никогда еще не происходило и не произойдет. Уличная девка
не позволит себе так приставать к незнакомому мужчине!
Альдонса. Я думаю, сеньор не примет меня за такую девицу, которой
лишь бы с кем познакомиться. Чего-чего, а поклонников у меня полно. Многие добиваются
моей руки.
Тереса. Если бы не я — и в глаза бы тебе не видеть таких людей!
Вспомни, как ты ревела возле постоялого двора, потому что у тебя не хватало
семи эскудо, чтобы заплатить за ночлег. Ты когда-нибудь жила так в своей
Тобосе? Кто тебя познакомил с доном Маттео, и доном Лопесом, и доном Бенито, я
не говорю уж о доне Франсиско?.. Завтра весь город будет говорить, как ты вместо
этого побежала за каким-то сусликом, которому ты даже не нужна. Он прямо об
этом сказал!
Альдонса. Он ничего не сказал!
Санчика.
Уж так сказал, куда яснее.
Альдонса. Он не мог мне ничего сказать, потому что я сама ничего
ему не сказала. Я согласилась его только проводить. И настоящий сеньор был бы
рад, что дама согласилась его проводить. Как будто ей такое счастье провожать
его по делам и еще ждать на улице, когда он освободится. Этого не может понять
только неотесанный невежа, ничего нет удивительного, что он сломал замок.
Луис. Я не хотел вас затруднять, сеньора, но если вы настаиваете...
Альдонса. Чем же это меня затрудняет! Ничуть не затрудняет...
Тереса. Тогда уж, если тебя не затрудняет, заодно забери отсюда
свои пожитки, и поживей, эта комната мне нужна. Сюда любая пойдет, получше
тебя, да и помоложе, знаешь.
Альдонса. И отлично. Но это я сама от вас ухожу.
Тереса. Нет, милая, это я тебя прошу убираться.
Альдонса. Я просто не успела сказать, что я ухожу.
Тереса. А я успела, так что не мешкай.
Тереса ушла.
Альдонса (вслед).
Подарки я забираю с собой!
Луис. Какая досада... И все это из-за меня. Куда же вы
пойдете? К сожалению, я не могу предоставить вам пристанище, но позвольте мне
хотя бы помочь?
Альдонса. Какой вы странный человек. Кто вы?
Луис. Я готовлюсь принять сан священника.
Альдонса. Какая жалость...
Луис. Почему, сеньора?
Альдонса. Чтобы стать священником, ведь надо отказаться от земной
любви?
Луис. Я отказался от нее.
Альдонса. Как вы решились на это?..
Санчо. Странствующий рыцарь отказывается от большего. Он живет
и бедствует не под надежной кровлей, а под открытым небом. Бесприютный, полураздетый,
подставляет грудь лучам палящего солнца!
Луис. Не стану спорить.
Санчо. Однако вы изволили выразиться, что терпеть не можете таких,
как Дон-Кихот.
Луис. Я сказал только, что не являюсь его приверженцем.
Санчика. Это одно и то же! Могли бы сказать попросту, лихой
наскок лучше доброй молитвы!..
Луис. Если вы настаиваете, я могу пояснить, что мне всегда не
нравилось в странствующих рыцарях. Когда их ожидало приключение, сопряженное с
опасностью для жизни, то, вместо того, чтобы поручить себя богу, они поручали
себя своим дамам. Да еще с таким жаром, точно эти дамы их божества!
Санчо. Но так тому и быть надлежит! Иначе странствующий рыцарь
покрыл бы себя позором!
Луис. Почему же?
Санчика. Вот и видно, что вы на волос в этом не разбираетесь. Не
может быть странствующего рыцаря без дамы! Если бы даже существовал такой рыцарь,
он был бы незаконный!
Альдонса. Ах, что вы все можете знать о Дон-Кихоте?
Санчика. А вы что можете знать?
Альдонса. Может быть, я такое знаю, что вам никому и не снилось!
Санчика. Ну, что?
Альдонса. Такое, что у вас глаза на лоб полезут!
Санчика. Ну — что, что?..
Альдонса. А вот не скажу.
Санчика (Луису, ядовито)
Не удивляйтесь, это она напоминает нам еше раз, что она его дама. Его королева
и госпожа. Бесподобная в силу своей родовитости…
Альдонса. Родовитость — это для него не имело никакого значения.
Санчика. …Ее волосы, говорил он, золото. Очи ее — два солнца.
Алебастр — ее шея, мрамор — перси, слоновая кость — ее руки!...
Альдонса. Заткнись, надоела.
Санчика. …Те же части тела, которые целомудрие скрывает от
взоров, таковы, что воображение вправе лишь восхищаться ими!
Альдонса (Луису).
Конечно, все это говорится в насмешку надо мною. Но получается так, что это
насмешка над человеком, которого уже нет в живых. И все-таки он назвал
Дульсинеей меня, а не Санчику или кого-нибудь еще!
Санчика (не знает, что
возразить). Ха-ха-ха!
Альдонса. Ха-ха-ха!
Санчика. А однажды он сказал: одному Богу известно, существует ли
на свете Дульсинея или не существует.
Альдонса (Луису). Не
говорил он так.
Санчика. Это написано черным по белому! И это всем известно!
Альдонса (немного
растерялась). Куда же он тогда посылал тебя, Санчо? И просил, чтобы ты ему
рассказал, как я тебя приму? Объясни своей остолопке!
Санчо. Он просил рассказать, как ты меня примешь, изменишься ли
в лице, услышав его имя, не будешь ли переступать с ноги на ногу, не
превратишься ли из ласковой в суровую или же, напротив того, из угрюмой в приветливую.
Санчика. А в таком случае вы должны каждый день его благодарить
за то, что он вас так прославил! А вы вместо этого ловите женихов! Не успел
войти человек в дверь — неизвестно кто и что, — уже приклеилась! Если вы т о г
д а ничего не поняли, то хоть теперь хранили бы ему верность! Хоть для виду,
для людей! Все равно ведь и возраст уже не тот!
Альдонса. Что же мне, не жить теперь? Раз он умер, так и мне помирать?
Санчика. Живите, как хотите, только не позорьте его память перед
целым светом!
Альдонса. И тебе я не угодила? Все недовольны, все. Каждому
чего-нибудь от меня надобно. Нет, милые, нет, начитанные, не буду я ради вашего
удовольствия кого-то из себя изображать. Надоело, умные вы мои, надоело, знатные
вы мои!
Вошла Тереса с девушками.
Тереса. Ты еще здесь?
Альдонса. Я собираю свой багаж.
Тереса. Багаж она собирает, — усмехнулась Тереса.
1-я девушка. Свой багаж она собирает! Собирает багаж!
Тереса. Сюда пришла — все пожитки умещались в одной руке. А теперь собирает багаж,
никак не соберет.
2-я девушка. Повытряхивала клиентов, попользовалась.
3-я девушка. Ну, ушлая девка!
Альдонса. Они сами мне дарили!
1-я девушка. Другим почему-то не дарили!
Альдонса. Нашли чем хвалиться!
Вместе. Потому что мы честные девушки! Мы честные девушки! Мы честные девушки!
Альдонса. Это как надо понимать, намек?
Тереса. Можешь понять, как намек, — сказала Тереса.
Санчо. Да вы что?.. Вы как?.. Вы с кем?..
Тереса. Пока она здесь наряжалась и баклуши била, пока я ее берегла... чтобы
выдать замуж по обоюдной любви, эти девушки тем временем трудились с утра до
ночи, приносили людям пользу, и в альбоме жалоб одни только благодарности!
Девушки. Мы честные девушки! Мы честные девушки! Мы честные девушки!
Альдонса (Луису). Неужели вы не
заступитесь за меня? Неужели вы не проучите их?
Луис. Действительно, сеньоры, раз уж все произошло, собственно, из-за меня, то я
попросил бы вас...
Тереса. Пошел отсюда, пошел, бог подаст.
Альдонса. Как вы разговариваете с ним!
Тереса. И ты пошла. У нас приличный дом, наших девушек все знают.
3-я девушка. Нас все знают! Нас все знают!..
2-я девушка. А ты — пока еще неизвестно, кто такая!
1-я девушка. Пока еще неизвестно! Пока еще неизвестно!
Альдонса. Ну, видно, такой век, что самой надо защищать свою честь.
Она скинула ботинок, схватила его за шнурок и, вертя им как пращой, бросилась
на своих обидчиц.
Потасовка пошла всерьез. Досталось в ней всем, заодно и Санчо, и Луису.
Тереса. Тихо все!
Все стихли.
Тереса. Двадцать четыре минуты тебе на сборы!
Альдонса. Ухожу я от вас, и отстаньте от меня. И всем передайте, дону Лопесу, и дону
Умильосу, и тому старикашке, не помню, как звать, и мальчонке Маттео привет и
пожелания. Ушла я. Нет меня. А куда — неизвестно.
Луис. Дульсинея, идите в монастырь, — сказал Луис.
Альдонса. Что?
Луис. Вам заморочил голову Дон-Кихот, теперь вы морочите головы всем вокруг, —
идите в монастырь, Дульсинея!
Альдонса. Этот тоже станет меня учить? Посмотрите-ка на него хорошенько. Да ведь мне
сначала показалось, что он смахивает на тощего Дон-Кихота! Когда он сломал замок
и, блистая взглядом, спросил: «Кого обижают здесь?..» — как хорошо было, как
красиво... Как зяблик на ястреба, так он похож на Дон-Кихота! Как хомяк на
ягуара! Как я на Дульсинею! Да и выше тот был, на добрый локоть длиннее, этому
еще расти и расти! Тот безумный был, а этот рассудительный, как лавочник. Тот
был гордый, а этот жалкий, как погонщик мулов!..
Луис. А почему я должен быть на него похожим? Объясните мне это, черт побери!
Альдонса. Давайте-ка собираться, Санчо.
Луис. Нет уж, ответьте мне, ради бога. С какой стати я обязан быть на него
похожим!
Однако Альдонса уже не обращает на него внимания.
Луис. С меня достаточно, что я похож на самого себя.
Альдонса и Санчо молча укладывают пожитки, словно в комнате, кроме них
двоих, никого нет.
Луис, чтобы не мешать, то попятится, то повернется вокруг себя, не сводя
глаз с Альдонсы. Та не замечает его. Да и Санчику тоже.
Санчика. Что я мамке-то скажу-у!
Санчо. Скажи, как я служил моему господину Дон-Кихоту, так я буду служить госпоже
моей Дульсинее Тобосской, которая являет собой образец красоты, обиталище
добродетели и воплощение всего непорочного и усладительного, что только есть на
земле!..
3. Горы и долы
В 1616 году горы и долы являли собой странное зрелище. Отвергнутые
поклонники Дульсинеи, наследники лучших домов Толедо, оглашали окрестности
своими стенаниями. То тут, то там слышались тяжкие вздохи и скорбные песни: «О,
Дульсине...», «О, несравнен...», «О, бессердеч...» Коленопреклоненные, а то и
распростертые ниц, они восклицали:
1-й поклонник. Едва кто-либо из нас выскажет ей свои чувства, как он уже летит от нее
подобно камню, выпущенному из катапульты...
2-й поклонник. И это более гибельно, чем если наши края посетила чума... О, Дульсинея!..
О, прелестная дева! О, безнадежность!
3-й поклонник. Она бежала от нас в горы и долы, оделась в пастушеское платье и пасет коз.
Но мы отправились сюда, вслед за нею, как приговоренные...
1-й поклонник. ... как обреченные...
3-й поклонник. ... навеки!.. Иной всю ночь напролет у подошвы скалы или под дубом не
смыкает заплаканных очей своих, иного нестерпимый зной летнего полдня застает
распростертым на раскаленном песке...
2-й поклонник. Но равнодушно проходит мимо тех и других свободная и беспечная Дульсинея.
О, несравненная! О, жестокая!... И мы все невольно спрашиваем себя: когда же
придет конец ее высокомерию?
4-й поклонник. О, мука! О, бездна отчаянья! Кому удастся сломить строптивый ее нрав и насладиться
необычайной ее красотой?..
Небеса затянуты тучами. Альдонса и Санчо сидят на расстеленной овчине перед
костром. Дует ветер. Стенают влюбленные.
Альдонса. Мне страшно, Санчо. Когда они стенают днем — ничего. А к ночи — словно
какие-то зловещие духи взывают из подземелья. Надо договориться, чтобы вечером
они прекращали. Им ведь тоже надо спать. Или они сменяются? Эх, сеньоры! Нельзя
ли потише?..
Стенания становятся потише.
Санчо. Послушала бы ты, как стенал Дон-Кихот. На этой лужайке, которую он избрал,
он так безумствовал, что этим учиться и учиться.
Альдонса. Сравнил. Как он безумствовал — и как эти. Расскажи, как он безумствовал,
только погромче, чтобы заглушить этих бездельников.
Санчо изобразил стенания Дон Кихота.
Санчо. Эти места, о небо, я выбираю, чтобы оплакивать посланное мне тобою несчастье!
О одинокие деревья, друзья моего одиночества! Преклоните слух к стенаниям
несчастного любовника! Не мешайте мне роптать и жаловаться на жестокий нрав
прелестной мучительницы! Восплачьте вместе со мною над горестным моим уделом.
Привлеченные громкостью и разнообразием этих стенаний, отвергнутые кабальеро
подходили и слушали.
Санчо. О Дульсинея Тобосская, день моей ночи, блаженство муки моей, звезда моей
судьбы! Да вознаградит тебя небо счастьем и пошлет оно тебе все, чего ты у него
попросишь! (Альдонса отерла слезу). О чем ты думаешь в эту минуту? Может
статься, ты думаешь о преданном тебе рыцаре? Каким блаженством ты воздашь за
мои страдания? Каким покоем — за мою заботу? Какою жизнью — за мою смерть?..
Было тихо. Слабо шумели деревья, слабо рокотал ручей — но это тоже была тишина.
Альдонса (поклонникам). Видите, как
хорошо мы провели время без ваших ненужных криков? Так мы могли бы собираться
каждый вечер.
3-й поклонник. Смешно спорить, Дон-Кихот Ламанчский, — достойный пример для всей нашей
аристократической молодежи.
4-й поклонник. Но мы, как бы ничтожны ни были, — живы. А он, один из славнейших людей,
которые когда-либо появлялись на земной поверхности, — скончался.
2-й поклонник. О, несравнен...
Альдонса. Перестань.
2-й поклонник. О, прекрас...
Альдонса. Сказала, хватит.
2-й поклонник. Нет его. Умер великий сын Ламанчи.
1-й поклонник. Погребен. Почил.
4-й поклонник. Лежит, вытянувшись во весь рост, и не может больше выехать с копьем на
осиротевшую землю.
Альдонса. Подойди-ка, Бенито. Опять порван плащ? Дай зашью.
4-й поклонник. Не стоит, я заколю его булавкой.
Альдонса. Он дальше поползет, потом и вовсе не зашить. (Поклонник, стесняясь, снимает плащ) Да ты штаны прожег! Ну вот,
надо ставить заплату. Скажи Кристине, чтобы в следующий раз принесла кусок
желтого сукна. (Зашивая плащ) Антонио, что ты смотришь в котел? Ты
голоден?
1-й поклонник. Нет.
Альдонса. Возьми.
2-й поклонник. А мне?
3-й поклонник. А тебе Бенито даст.
4-й поклонник. Не дам.
Альдонса. В прошлую субботу Антонио тебе давал пирог?
1-й поклонник. А в воскресенье я ему дал бобов.
Альдонса. Тогда я не буду зашивать тебе плащ.
Поклонник
Бенито, ворча, поделился едой.
Альдонса. А ты, Антонио, скажи, чтобы Беатриса приносила тебе не сладости, а мясо,
тогда тебе не придется попрошайничать. Ну, идите, укладывайтесь спать. Фернандо,
у тебя все еще нет одеяла?
2-й поклонник. А я плащом укрываюсь.
Альдонса. Да он не греет совсем, схватишь люмбаго и согнешься пополам. И потом, ты
же его мнешь, гладить тут негде.
1-й поклонник. Доброй ночи, Дульсинея.
2-й поклонник. Доброй ночи, несравненная.
3-й поклонник. Спокойной ночи, жестокая...
Альдонса. В десять часов всем спать, я проверю. И стенать ночью не надо.
Поклонники для приличия выразили недовольство.
Альдонса. Я все равно сплю и ничего не слышу.
Когда все разошлись, она сказала Санчо:
Альдонса. Иной раз думаешь: выбрать кого-нибудь из них — и дело с концом. Только
знаешь, чего я боюсь? Женится он, а ничего особенного во мне не найдет. И
разозлится, что так по мне убивался. И станет потешаться надо мной и всем рассказывать...
Санчо. Да ведь мой господин еше больше по тебе убивался.
Альдонса. Он надо мной не посмеялся бы. И потом, я ведь первая у него была бы? Если
ты не наврал.
Санчо. Первая, первая. Да и последняя, пожалуй.
Альдонса. Он ведь умер — так сладкого и не знал?
Санчо. Так и почил.
Из темноты донеслись возгласы.
1-й поклонник. Что?..
2-й поклонник. Кто?..
3-й поклонник. Где?..
К костру вышел Луис, медлительный, вялый.
Луис. Там какие-то люди...
Санчо. Это ничего, это неважно...
Луис. Здравствуйте, Санчо. Вы просили меня прийти сюда. То есть, это вы просили
меня прийти?
Альдонса. Простите меня за то, что я сказала, будто Дон-Кихот был выше вас.
Луис. Я не обиделся.
Альдонса. Я подумала, что вы могли бы здесь отдохнуть. В горах и долах можно без помех
предаваться размышлениям...
Луис. Но для этого нужна чистая совесть. А я сейчас терзаюсь угрызениями совести.
Может быть, вы, Альдонса, и вы, Санчо, праведней меня и потому не терзаетесь
угрызениями совести? Или вы тоже терзаетесь, как и я?..
Альдонса. Я — как и вы.
Луис. Что — как и я?
Альдонса. Тоже терзаюсь.
Луис. Но вы, наверное, не так терзаетесь.
Альдонса. Наверно, не совсем так.
Санчо. Парень запутался в собственных подтяжках. Нет, Альдонса, эта блошка не для
твоей постели.
Альдонса. Не берись, дуролом, рассуждать о том, чего не в силах понять своей нестриженой
башкой! Иди лучше присмотри за козами, у этих разгильдяев они разбегутся. И не
возвращайся сюда, безбожник, покуда я сама тебя не позову!
Санчо, ворча, ушел.
Альдонса. Говорите, Луис...
Луис. Понимаете, что меня мучает... Не является ли мое стремление к праведности
лишь гордыней?
Альдонса. Нет! Не является!
Луис. Но может быть, я просто считаю себя лучше своих ближних?
Альдонса. Нет! Вы не считаете этого!
Луис. Но кто поручится...
Альдонса. Я поручусь.
Луис. Вы же не знаете, что я хочу сказать!
Альдонса. Я знаю о вас почти что все. Вы даже можете ничего больше не говорить.
Бедный мой. Так мучается. Не надо, зачем это! Хотите, я буду вас успокаивать?
Только ничего не надо стыдиться. Говорите мне все, и тогда все можно уладить.
Мне почему-то кажется, что со мною вам было бы хорошо.
Луис. Странно, вы как будто забыли. Я не принял еще духовный сан, но осуществление
моей мечты уже близко.
Альдонса. Я знаю, что моя симпатия к вам — это тяжкий грех.
Луис. Вы ни в чем не виноваты. Но лучшее, что мы можем сделать — это проститься.
Альдонса. Я знаю, вы потому уходите, что я не стою вас. Я все равно не смогла бы до
вас возвыситься. Нет науки, которую бы вы не изучили. Нет тайны, которая была
бы вам недоступна. Вы все равно покинули бы меня.
Луис. Я не потому ухожу от вас, что вы недостаточно образованны. Я ухожу, чтобы
выполнить свой обет.
Альдонса. Тогда — конечно, вы должны уйти. И я должна только радоваться этому. Я уже
почти радуюсь. Если же я умру из-за вас, то надеюсь, что милосердный Бог позволит
мне увидеть вас на небесах...
Она замотала лицо платком, чтобы не было видно, как оно исказилось рыданиями.
Если до сих пор дурной человек мог бы заподозрить, что все это игра и
кокетство, то теперь всякий понял бы, что она страдает.
Луис, стоя над нею,
растерянно, но с некоторым раздражением бормотал:
Луис. Что такое. Что такое...
Санчо, которому не дозволено было возвращаться, поносил его издали:
Санчо. Натворил же ты дел, собираясь в попы. Наш ангелочек умирает! Сегодня
несколько раз падала в обморок, и все по твоей вине. Она никому не давалась в
руки. А ты пришел и заморочил ее своей святостью. Все твое богословие — только
свист, которым охотник заманивает в силок глупых дроздов!
Луис. Я же и виноват!? Вот это да. Я ее предупредил, вы сами слышали.
Санчо. Если ты так любишь Бога, то зачем причинять зло божьему созданию? И это,
ты считаешь, милосердие? Это — злодейство!
Луис. Возможно, вы отчасти и правы. Возможно, я нарушаю заповедь неба. Но — с другой
стороны? Забыть творца ради его творения?..
Санчо. Лучше всего тебе отсюда убраться. Но сначала хотя бы успокой ее.
Луис. Но как?..
Санчо. Бог подвесил тебе такой язык, что ты живо вобьешь ей в мозги все, что захочешь.
Он скрылся, потому что Альдонса стала разматывать платок, нарыдавшись вволю.
Альдонса. Я обещала радоваться, что вы уйдете... Но сейчас, когда я замоталась платком,
я вообразила, что вы уже ушли и я одна в темноте, — силы оставили меня и я поняла,
что не могу!..
Луис. Не пристало вам менять такого пылкого обожателя, как Дон-Кихот, на такую незначительную
фигуру, как я.
Альдонса. Не поминайте этого имени понапрасну.
Луис. Если кто и поминает это имя надо не надо, так это не я, а вы.
Альдонса. Я сейчас даже не заикнулась о нем! А вот зачем вы вспомнили о нем ни с
того ни с сего — это мне непонятно.
Луис. С какой стати я стал бы о нем вспоминать, если бы не вы? Если хотите
знать, то я лично полагаю так: сидел бы он дома, растил бы детишек, занимался
бы хозяйством и перестал мыкаться по свету и смешить добрых людей.
Альдонса (надменно). Когда его поносят
разные буквоеды, то я не придаю этому никакого значения.
Луис. Я и не рассчитывал на это.
Альдонса. Он был рыцарь и ради этого презрел житейские блага, но не честь.
Луис. Вы неплохо усвоили роскошный стиль вашего любимого романа. Но что стоит за
этими словами?
Альдонса. Он выпрямлял кривду, карал дерзость и понимал чудищ.
Луис. Начинается.
Альдонса. Он всем делал добро и никому не делал зла.
Луис. Честь и хвала.
Альдонса. И все чтят его память. Посмотри вокруг. Сейчас темно, не видно. Все в его
честь в меня влюблены и стенают. Эй!
В ответ послышались вздохи и восклицания сквозь сон: «О, несравненная!..»,
«О, жестокая!..»
Луис. А хочешь знать мое мнение об этой коллекции оголтелых шоколадных тянучек?
Для них тщеславие важнее их сластолюбия. Не тебе они поклоняются, а себе. Не
перед тобой они лезут из кожи, а друг перед другом. Собой они любуются, собой
кичатся и сами поражаются тому, как они благородны.
Альдонса. Почему же... Среди них есть неплохие юноши.
Луис. Нет!
Альдонса. А вы, оказывается, злой.
Луис. Прости меня, боже! Эти игроки в мяч и танцоры подвергли испытанию мою кротость!
Альдонса. А знаете, почему вы такой злой? Вас, наверно, мало любили. Вас когда-нибудь
любила женщина?
Луис. Нет. И слава богу. Хоть в этом мне повезло.
Альдонса. И вы отказались от этого навсегда?
Луис. Как видите.
Альдонса. Вы отказались от всех женщин? От тихих, стыдливых женщин, которые скромно
опускают глаза? И от простушек, которые на самом деле совсем не простушки? И от
образованных, воспитанных девушек? А заодно — от не ученых ничему, а милых
только своей простотой? От полных, от стройных, от белоснежных, золотистых, смуглых,
от молоденьких и зрелых?
Луис. Да, от всех. От городских и деревенских, от гулящих и старых дев, а заодно
от негритянок.
Альдонса. А если вы когда-нибудь познакомитесь с великосветскими дамами? Говорят,
они одеты в шелк и кружева, а не в ситец и муслин. Свои белоснежные плечи они
не прячут под такими косынками. Они живут в будуарах, рассуждают о политике и
поют, как канарейки. Сразу станете никуда не годным и легкомысленным
священником и будете забывать свой долг на каждом шагу.
Луис. Если мне и суждено встретить этих женщин — не опасайтесь, ничего не случится.
Мое воображение рисовало женщин более изящных и умных, чем те, что встречаются
в жизни. Я знал цену приносимой мною жертвы и, пожалуй, даже преувеличивал ее.
Но Бог отвратил меня от земной любви, чтобы я любил только его.
Альдонса. Как он вас отвратил, Луис? Скажите мне. И я больше не буду к вам приставать.
Луиса прямо-таки поводило от нежелания говорить об этом. Он потянулся, хотел
было уйти прочь, обернулся...
Луис. Хорошо, я скажу вам. Но только для того, чтобы покончить с этим разговором.
Альдонса. Да.
Луис. Ну, жила на нашей улице жена угольщика. То есть жил угольщик, и у него
была жена. Но это, разумеется, должно быть между нами. Она полюбила меня.
Альдонса. Она вам об этом сама сказала?
Луис. Она сказала, чтобы я пришел к ней в кладовую. И я пришел. Но Бог
воспрепятствовал нашей любви.
Альдонса. Как он это сделал, милый? Было какое-нибудь знамение?
Луис. Нет, но... Он не позволил мне ответить на ее любовь, как должно. И жена
угольщика посмеялась надо мной.
Альдонса. Еще замужняя женщина. Колодец греха.
Луис. Кладезь греха.
Альдонса. Она хоть красивая была? Кладезь распутства.
Луис. Ничего. У нее только были чуть приподняты плечи, так что голова оказывалась
обращенной немного вниз, как будто она что-то искала под ногами. Но это не
имеет значения.
Альдонса. Она не любила вас.
Луис. Зачем же она позвала меня в кладовую?
Альдонса. Может быть, она всех туда звала?
Луис. Но над ними же она не посмеялась.
Альдонса. Наверное, им не было нужно, чтобы их любили.
Луис. Но и мне не было нужно! Мне и теперь не нужно! Как жаждущая лань ищет путь
к источнику, так душа моя ищет Бога!..
Альдонса. Она смотрела на вас, эта угольная яма?
Луис. А как иначе, наверно, смотрела.
Альдонса. Она смотрела на вас, например, как я на вас смотрю?
Луис. Откуда я знаю, там было темно.
Альдонса. Она не любила вас.
Луис. Но это теперь уже не имеет значения, я говорил вам не раз! К небу обращается
душа моя и молит дать ей покой!
Альдонса. Сколько времени вы мучились, родной мой...
Луис. Не мучился я, черт побери, не мучился! Когда я решил уйти от земной суеты...
Альдонса. Зачем же, родной мой, вы решили?!
Луис. А ради покоя и счастья, несравненная!
Альдонса. А если вы напрасно решили?
Луис. В моей душе сомнений нет.
Альдонса. А если вы начнете сомневаться?
Луис. Почему это я вдруг начну сомневаться?
Альдонса. А если вы поймете, что вас любят?
Луис. Довольно. Вам что-то померещилось, и вот вы морочите себя и меня.
Альдонса. Так померещилось, что я четвертую ночь не сплю.
Луис. Тогда давайте говорить начистоту. Ведь причина-то вся только в том, что я
на кого-то там оказался похож!
Альдонса. На Дон-Кихота вы похожи, родной мой.
Луис. Но неужели вы не понимаете, что видимость обманчива! Смешно же! Пускай даже
внешне и похож. Но по существу же все наоборот. Решительно все! И едва только
вы это сообразите, как тут же меня возненавидите и начнете хихикать за моей спиной
точно так же, как жена угольщика.
Альдонса. Нет уж.
Луис. Но вы обо мне вообще никакого представления не имеете! В ваших глазах я
ничтожный семинарист, с которым вы можете делать все, что вам заблагорассудится!
Так нет же, о прелестная! Тут ты здорово ошиблась! Может быть, вот здесь (он
указал на свою грудь) — я свободнее и мудрее вас всех! Вы жалеете меня, я
несчастный человек? Что же! Я, как тайный дар, храню свое право быть
несчастным! И это мое дело. И это никого не касается.
Альдонса. Как вы хорошо говорите.
Луис. Но что вы ответите мне на это?
Альдонса. Может быть, я не все поняла — не сердитесь, но я... старалась бы, чтобы
вам не было со мной скучно.
Луис. Да не об этом же!..
Альдонса. Простите меня за эту необразованность. И простите, что я не являю собой венец
красоты, тем более что годы идут. Конечно, волосы мои не золото. Санчика права.
Но все-таки... Видите, какой отлив? Рыжина. Это сейчас модно. Да и руки, что
поделаешь, не слоновая кость, но во всяком случае посмотрите сами. А те части тела,
которые целомудрие скрывает, — особенно восторгаться, может быть, и не стоит,
но и стыдиться тоже нечего.
Луис. Боже, не покидай меня! Приди ко мне на помощь! Обрати ко мне свои очи, и я
буду спасен! Дай мне силы устоять!
Альдонса. Лишь одному человеку я могу отдать все это и вдобавок свободу. Вы для меня
умнее, красивей и возвышенней всех, кто домогается моей руки.
Луис. Не хватало того, чтобы вы сравнили меня с этими скотами!
Альдонса. Да вы что? Ревнуете?!
Луис. К ним?.. Они мне безразличны, как бродящие по лугу коровы. Как козлы! Как
ослы! Но они сыты и довольны, они — стадо, а я всегда буду один.
Альдонса. Если бы вы захотели, вы были бы не один.
Луис. Какой-то абсурдный разговор! Ночью! В поле! Мне холодно! Когда все это не
имеет смысла! Предположим, я даже что-то испытывал бы к вам.
Альдонса. Я знаю это! Вы и виду не подаете, но я чувствую.
Луис. Я говорю — предположим! Ваша наивность, ваша сердечность и, что греха таить,
ваше расположение ко мне — и все это в такой обстановке, — да, предположим, привлекает
меня к вам.
Альдонса. А меня как влечет к вам, родной мой...
Луис. Я сказал — не влечет, а привлекает.
Альдонса. И меня привлекает. И тянет.
Луис. Господи, ты решил наказать меня! Я заблудился! Я погибаю! Но я должен с
этим бороться!
Альдонса. То есть...
Альдонса положила ему руки на плечи, приблизила к нему лицо.
Луис. Но...
Когда же они оторвались друг от друга, то не сразу смогли заговорить. Запинаясь
и дрожа, словно в ознобе, Альдонса сказала:
Альдонса. Кто как умеет... тот так и верует. Я верующая в любовь и ласку. А кто никого
не любит — тот грешник.
Луис. Да, я мог бы полюбить вас так, как едва ли смог бы кто-либо другой! Никогда,
ни в чем не обидел бы вас, как сейчас я молюсь небу!.. Но вот это как раз мне и
страшно.
Альдонса. Я не понимаю...
Луис. Это трудно объяснить, но... я попытаюсь. Люди любят по-разному. Одни ищут
наслаждения и счастья для себя или прежде всего для себя. А другие, и я такой,
жаждут радости только для любимого человека. Если он счастлив моей любовью — то
и я счастлив. Если ему плохо — то мне хуже стократ.
Альдонса. Как это хорошо!
Луис. Но в том-то и дело, что я не уверен, что смогу принести вам счастье. Я
страшусь, что вам со мной не будет так хорошо, как с другим. Хотя бы с этими
молодцами, которые кружат над вами. Я не могу об этом не думать.
Альдонса. Как это хорошо!
Луис. Чем же это хорошо?
Альдонса. Потому что тогда все в порядке.
Луис. Почему ж все в порядке?
Альдонса. Потому что все это неважно.
Луис. Да как же, черт побери, неважно!
Альдонса. Потому что я точно такой человек, как вы говорили. Если только вам будет
со мной хорошо, так и мне будет хорошо. Если только вы будете со мной счастливы,
так и мне больше ничего не нужно.
Луис. Если бы это была правда. Ах, если бы вы не обманывали меня и себя... Ведь
ничего неизвестно. Ведь мало ли, может быть, это, не знаю, в каком-то смысле и
судьба?..
Луна медленно опускала веко, гася свой свет…
Альдонса. А жениться на мне не обязательно. Пускай это место и послужит могилой моей
чести.
Стало совсем темно, чтобы ничего не было видно.
Но вот сквозь длинную щель в лучах горы и долы осветила заря. Послышались
вздохи и зевки просыпающихся поклонников, блеяние коз и первые, еще сонные,
стенания.
Санчика. Санчо!
Она подошла к погасшему костру, делая вид, что не замечает спящих Луиса и
Альдонсу.
Луис и Альдонса одновременно повернулись на другой бок, как супруги,
привыкшие спать на узкой постели, или как любовники, для которых и широкое поле
— тесное ложе любви.
Санчика. Санчо!
Луис (проснулся). Мы спали!
Альдонса (проснулась). Солнце мое.
Луис повернул
ее к себе.
Луис. Светло.
Альдонса. Все спят.
Луис. Здесь Санчика.
Альдонса. Она не видит.
Санчика. Вижу.
Из-за пригорка показался хмурый Санчо.
Санчика. Я за тобою, отец. Видишь, ты уже не нужен здесь.
Сходились
озябшие поклонники. При виде Альдонсы и Луиса остолбенели.
1-й поклонник. В чем дело?..
2-й поклонник. Что такое? Кто такой?
3-й поклонник. Да смотрите же, кабальеро!
4-й поклонник. Эй, все сюда!..
Альдонса. Надо им сказать.
Луис. Кабальеро, произошла неприятность.
Поклонники
стояли плечом к плечу, как в строю.
Альдонса
встала, закалывая волосы.
Альдонса. Я была ему женою в эту ночь.
1-й поклонник. Не надо так говорить, Дульсинея.
Альдонса. Всю ночь я была ему женою.
1-й поклонник. Дульсинея шутит?
Луис. Нет.
1-й поклонник. Уж не хочешь ли ты сказать, что опозорил ее?
Луис. Если вам кажется, что это позор, то считайте так.
1-й поклонник. Не хочешь ли ты сказать, что под покровом темноты лишил Дульсинею чести?
Альдонса. Я сама просила его. Я сама выбрала его из всех. Кто запретит мне любить того,
кого я хочу?
Поклонники
молчали
Альдонса. Никто из вас не может распоряжаться мною. Никто не может меня судить.
Никому не давала слова.
Поклонники стали говорить между собой — негромко, не рассчитывая на то, что
она их поймет:
1-й поклонник. Вот кто был для нас символ чистоты и верности.
2-й поклонник. Вот на кого молилась молодежь.
3-й поклонник. Опорочила достоинство испанских женщин.
4-й поклонник. Втоптала в грязь.
1-й поклонник. Грешно презирать народ, но я всегда говорил: крестьяночки — это прелестно,
но — предпочтительнее в своем амплуа.
3-й поклонник. Народ здесь ни при чем.
2-й поклонник. Завтра мальчишки будут носиться по улицам Толедо и орать, что Дульсинея оказалась
потаскухой.
4-й поклонник. Гулящая девка.
Вместе. Распутная тварь.
Тогда тощий Луис ринулся на врагов. Поклонники, словно этого только и
ждали, загоготали, заулюлюкали и принялись швырять его один к другому, другой к
третьему, и он летел, кувыркался и бежал стремглав, как слепой, вытянув перед
собой длинные руки, чтобы получить злобную зуботычину и, крутясь, лететь
обратно.
Альдонса. Вероотступники! Богомерзкие твари! Низкопробная чернь!..
Поклонники швырнули Луиса на землю и угрюмо стояли над ним.
Санчо наклонился, привычно ощупал его.
Санчо. Выше голову, государь мой... Все, кроме смерти, поправимо. Возблагодарите
Бога за то, что Он послал вам такое же злоключение, какие то и дело посылал
Дон-Кихоту.
Луис (сказал голосом слабым и глухим, как
бы доносившимся из подземелья). Дульсинея... Тобосская... самая прекрасная
женщина в мире. А я... самый несчастный человек на свете. Но мое бессилие... не
должно поколебать эту истину.
Альдонса (упала ему на грудь). Как хорошо
ты это сказал.
Луис. Бог сражений допустил, чтобы меня постигла подобная неудача.
Альдонса. Ты ринулся на них как молния!
Луис. Я ринулся?
Альдонса. Еще как! Но их было много, а ты один.
Луис. Их было... много.
Альдонса стала приводить в порядок растерзанного Луиса.
Альдонса. Мы уйдем отсюда. Мы далеко пойдем, Санчо. Тебе будет трудно с нами.
Санчо. Далеко мне не дойти.
Альдонса. Да и денег нет. Вдвоем как-нибудь перебьемся, а втроем...
Санчо. Втроем трудно.
Альдонса. К тому же и дочка у тебя.
Санчо. Кто же и последит за ней, как не я.
Луис. Но где нам еще отыщется... такой рассудительный, дальновидный... добродушный
и преданный человек... как Санчо Панса. Да и я... привык уже к нему.
Санчо сразу же принялся собирать пожитки.
Санчо. Благодарю вас, государь мой. Ты должна понимать, дочка, странствующий рыцарь
без оруженосца... никто.
Луис. Дороги обезлюдели, крестьяне пошли либо в нищие, либо в бандиты...
Аристократы бродят по дорогам с ножами... Все, как могут, пробавляются за счет
своих близких и никто не хочет заниматься делом... Обрати внимание, верный и
преданный мне оруженосец, как мрачна эта ночь. Она может вселить ужас в любое
сердце. Но все это лишь укрепляет мой дух, чтобы мстить за все обиды и
утеснения, чинимые бессовестными людьми.
Понурясь и заложив руки за спину, поклонники бродили вокруг. Они вздыхали и
вполголоса ругались. Как это было непохоже на прежние любовные стенания! То
тут, то там слышалось: «О, гнусн!..», «О, дьявольщ...».
Санчика. Стыдно смотреть на вас, кабальеро! И хотелось бы пожалеть, а не могу. Что
привело вас сюда? Вы надеялись, что если станете поклоняться этой женщине, то и
сами сделаетесь похожи на знаменитого и славного Дон-Кихота? Потому что и он
так же поклонялся ей? Да ведь он не ее любил, а только свою мечту! А вы видели
ее каждый день, вы знали, что поклоняться тут ровным счетом некому! Что же вы
теперь удивляетесь и ужасаетесь?.. Дома вас ждут юные невесты! Но вам нужно не
свое, а чужое. Пусть подпорченное, но только чужое. Что же вы так горюете? Оно
и оказалось чужое, а не ваше. Ведь она и оценить вас не смогла, не по уму ей
это. Она только преспокойно выслушивала ваши стоны и вздохи, как будто они
достались ей по праву!
Однако кабальеро, все как один, смотрели не на нее, а на Альдонсу. Она
отерла платком запыленное лицо Луиса, затем она подколола ему изорванную
одежду. И подняла его на ноги. Она смотрела на него то как мать, то как дочь.
Опираясь на Альдонсу и Санчо, Луис побрел прочь.
Поклонники хохотали и подсвистывали им вслед.