Пьеса предоставлена Ольгой Амелиной

(Библиотека драматургии - http://lib-drama.narod.ru)

 

С.Мрожек. В открытом море

Перевод С. Свяцкого

Изд-во "Арт-Флекс", "Вахазар", 2001

OCR & spellcheck: Ольга Амелина, декабрь 2005

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

 

Толстый  |

Средний }  потерпевшие кораблекрушение.

Малый     |

Почтальон.

Лакей.

 

Действие совершается в течение одного акта при одной и той же декорации. Плот в открытом море. Трое

мужчин в элегантных черных костюмах: краешек платочка, торчащий из кармана пиджака. Каждый сидит

на своем стуле. В отдалении на плоту — сундук.

 

Толстый. Я голоден.

Средний. Хочется есть.

Малый. Может, осталось что-нибудь из запасов?

Толстый. Мы съели последние крохи.

Малый. Там, кажется, было немного телятины с горош­ком...

Толстый. Телятины нету.

Средний. Я согласен съесть что угодно.

Малый. Я тоже.

Толстый. Что угодно... Давайте будем реалистами... Ско­рей уж...

Средний. Мне все равно!

Малый. Вы сами сказали, запасы кончились. Что вы имеете и виду?

Толстый. Я имею в виду не что угодно, а кого угод­но...

Средний (смотрит направо, налево, назад). Я, при­знаться, не вижу...

Малый. Я тоже, откровенно говоря, никого не вижу, кроме... (Умолкает внезапно.)

 

Пауза.

 

Толстый. Нам придется съесть одного из нас.

Средний. Съедим!

Малый (горячо поддерживая). Да, да, съедим!

Толстый. Господа, не будем детьми! Уясните, пожалуй­ста, себе, что мы не можем все кричать одно и то же «съе­дим». В такой ситуации один из нас должен сказать: «Пожа­луйста, угощайтесь».

Средний. Кто?

Малый. Кто?

Толстый. Вот об этом я и хочу у вас спросить.

 

Все в замешательстве молчат.

 

Взываю к чувству товарищества. К хорошему воспитанию, на­конец.

Средний (указывая пальцем в небо, словно это его вдруг страшно заинтересовало). Чайки, вон, вон!

Малый. Может, это покажется вам эгоизмом, грубо­стью. Но я всегда думал только о себе. Скажу откровенно, еще в школе я съедал завтрак сам и никогда ни с кем не делился.

Толстый. Это очень плохо. Но как быть? Бросим жре­бий.

Средний. Великолепно.

Малый. Лучший выход.

Толстый. Жеребьевку произведем по следующей систе­ме: один из нас назовет какую-нибудь цифру, потом другой назовет другую. Потом я, тоже вслух, назову цифру. Если в сумме получится нечетное число, то жребий падает на меня. Вы съедаете меня. Если в сумме окажется число четное, то бу­дет съеден один из вас.

Средний. Нет... Я, собственно, всегда был противником азарта.

Малый. Что будет, если вы ошибетесь?

Толстый. Я вижу, господа, вы мне не доверяете. Ничего не поделаешь.

Средний. Давайте искать другой выход. Мы люди циви­лизованные. Жребий — пережиток пещерной эпохи.

Малый. Предрассудок.

Толстый. Хорошо, можем устроить всеобщие выборы.

Средний. Мысль неплохая. (Толстому.) Вы не согласитесь баллотироваться со мной по одному списку? Это упро­стит кампанию.

Малый. Парламентаризм изжил себя.

Толстый. Итак, свободные выборы!

Средний. При тайном голосовании.

Малый. Никаких блоков! Каждый выступает сам за себя.

Толстый (встает, вынимает из сундука цилиндр). Вот шляпа. Бросим туда бюллетени с фамилией кандидата.

Малый. У меня нет ручки.

Средний. Мы одолжим вам свою.

Толстый (достав автоматическую ручку из кармана). Пожалуйста!

Средний (потирая руки). Голосовать! Голосовать!

Малый. Минуточку. Раз мы устраиваем выборы, как все цивилизованные люди, мы не можем обойтись без предвыбор­ной кампании, которая во всех цивилизованных странах пред­шествует самой процедуре выборов.

Толстый. Если вы так настаиваете...

Средний. Давайте произносить речи, только, пожалуй­ста, не затягивать!

Толстый (встает со стула, стул выдвигает на середину плота). Начинаем митинг. Кто первый на трибуну?

Средний (Малому). Может быть, вы?

Малый. Я предпочел бы после... Ораторских способно­стей у меня никогда не было.

Толстый. Но это было ваше предложение.

Средний. Да, это вы навязали массам политиканство, митинг. Вот теперь и начинайте.

Малый. Раз вы считаете, что это так необходимо... (Влезает на стул, как на трибуну.)

 

Двое других становятся перед ним. Толстый вынимает из кармана транс­парант на двух палочках, протягивает один конец Среднему. Разворачивает транспарант. На нем надпись: «Мы хотим есть!»

 

Хм... господа!

Средний (прерывая). Мы люди простые! Подмазываться к нам нечего!

Толстый. Правильно! Всякие там сладкие словечки нам ни к чему! Нам нужна суровая правда!

Малый. Друзья! Мы собрались здесь...

Средний (прерывая). Короче, короче!

Толстый. Нам не терпится взяться за работу!

Малый. Мы собрались здесь, чтобы поговорить о не тер­пящем отлагательства деле — о распределении продовольст­вия. Друзья, меня в расчет не берите. У меня жена и дети. На закате, сидя в саду, я качал детей на качелях, а жена в это время занималась вышиванием, пока не стемнеет! Господа, друзья! Видите вы эту идиллическую картину? Волнует она вас?

Средний. Это не аргумент. Когда речь идет об общем благе, сантименты тут ни при чем. Дети могут качаться сами.

Толстый. Это даже здоровее.

Средний. Да-да! Здоровее! Пусть идут в парк на кару­сель, на качели... Нет, дети — это не аргумент.

Малый. Но, друзья мои! Когда я был еще мальчиком, я строил честолюбивые планы. Это правда. Я недостаточно ра­ботал над собой и не достиг того, чего хотел. Но чувствую — еще не поздно. Многое можно еще наверстать, обещаю — я не буду больше останавливаться на полпути к цели. Да, у меня бывали минуты слабости, признаюсь. Я не верил в себя, ле­нился, временами терял надежду... но я еще наверстаю, кля­нусь, наверстаю... Я буду закалять волю, воспитывать харак­тер, овладевать знаниями, пока не достигну всего, чего еще в силах достичь. Стану выдающейся личностью.

Средний. Громче!

Малый. Стану выдающейся личностью!

Толстый. Голый субъективизм.

Средний. Мы хотим есть!

Толстый. Давайте, сударь, вместе. Раз, два...

Толстый и Средний (скандируют вместе). Мы хо-тим есть! Мы хо-тим есть!

Малый (утратив самообладание, почти плача). Не сове­тую, господа, не советую... (Сходит с трибуны.)

Средний (отдает Малому свое древко транспаранта, сам влезает на трибуну). Братья-сотрапезники!

 

Толстый аплодирует, Малый хлопает тоже, но как-то неуверенно, шмы­гая при этом носом.

 

Я человек неученый и распинаться перед вами не буду. Дей­ствовать — это другое дело. С юных лет я увлекаюсь кулинар­ным искусством. Не еда даже главное, нет! Я человек скром­ный, непритязательный и, откровенно сказать, не интересуюсь тем, что бы поесть. Ем все что попадается и — заметьте, пожа­луйста, — в самых ограниченных количествах. Да что я говорю! Я вообще ничего не ем. Еще два-три года назад пожую, бывало, от случая к случаю что-нибудь раз в педелю, а теперь? Теперь с этим покончено навсегда, теперь радостью мо­ей жизни стало приготовление пищи. Для повара нет ничего приятней, чем, натрудившись вволю, наблюдать за людьми, которые за обе щеки уплетают приготовленное им яство. Только такой награды мне и надо. Добавлю еще, что я специа­лист по мясным блюдам. Мои соусы не знают себе равных. Вот и все, что я хотел сказать.

Толстый. Браво! (Аплодирует.)

 

Малый, впав в апатию, не реагирует. Средний сходит с трибуны и меня­ется местами с Толстым,

который в свою очередь влезает на трибуну.

 

Средний. Ура! (Смолкает.)

Толстый (стоит, уперев руки в бока, смотрит вокруг, словно его окружает большая толпа. Взмахивает неожиданно рукой в фашистском приветствии). Привет вам, голодающие!

Средний (в восторге). Ура! Да здравствует! Урааа!

Толстый (успокаивает его властным движением руки). Я скажу коротко, по-солдатски! Во-первых, я не хочу влиять на ваш выбор. Решите сами. Я всего лишь ваш слуга, и ваша воля для меня — закон. Съем все, что дадут. Во-вторых, нечего долго распространяться: я несъедобный. Я всегда был жилистый, ко­стлявый и худосочный. Два ребра у меня железные, печень вы­резана, одна нога короче другой. Насчет трихин я тоже не уверен. Умалчивать не стану. В-третьих, не люблю демагогии и хо­чу ясности: если меня не выберете, то мой будущий партнер получит бедро и окорок. Я удовольствуюсь остальным, вклю­чая, разумеется, язычок. Всем, у кого есть на него притязания, категорически заявляю: от языка мы не откажемся!

Средний. Браво, браво, веди нас, вождь!

Толстый. Все. Я не люблю болтовни, не люблю филосо­фов, мучеников. Вперед!

Средний. Ура! Браво! Бис! Да здравствует!

 

Толстый сходит с трибуны, Средний и Малый сворачивают транспарант.

 

Толстый (Малому). Вы довольны?

Малый. Вы были великолепны! Только... Дело в том... что... Видите ли, я не ем окорока... Дурно влияет на желудок... Поэтому, если для вас это не составит разницы...

Средний (замирая перед Толстым по стойке «смирно»). Если позволите, примите мои поздравления... Ваша речь меня потрясла. Что касается языка, я полностью на ва­шей стороне.

Толстый. Ну, предвыборная борьба закончена. Теперь — голосовать. (Ставит цилиндр посреди плота.)

 

Все расходятся в разные стороны и пишут что-то на бюллетенях, повер­нувшись друг к другу спиной. Толстый

и Средний посматривают на Ма­лого. Толстый даже подходит к Малому, заглядывает через плечо. Тот вовремя замечает маневр и прикрывает написанное рукой. Отдает перо Толстому.

 

Малый. Большое спасибо.

Толстый. Пожалуйста. Если захотите что-нибудь изме­нить, я к вашим услугам. (Отходит на другой конец плота.)

 

Теперь они вдвоем, Толстый и Средний, возятся со своими бюллетеня­ми. Малый стоит все еще к ним спиной, смотрит  на  море.  Потом  все  од­новременно  поворачиваются,  направляются  к середине плота и бросают

бумажки в цилиндр.

 

Давайте подсчитаем голоса.

Средний. Я само нетерпение. Ожидание обостряет аппе­тит.

Малый. Можно бы потактичней.

 

Толстый опускает руку в цилиндр, поднимает голову и смотрит молча на Малого. Продолжительная пауза.

 

Что случилось?

Толстый. Господа, нам придется объявить выборы не­действительными.

Средний. Как так! Я голодаю.

Малый. Хотите опорочить свободные демократические выборы?

Толстый. В цилиндре четыре бюллетеня. Четыре! (Толстый, а теперь уже и Средний пристально смотрят на Малого.)

Малый (невинно). Я говорил, парламентаризм изжил себя.

Средний. Что теперь будет?

Толстый. Типичный кризис кабинета. Может быть, при­меним другой метод — просто-напросто назначим кандидата?

Малый. Кто будет назначать?

Толстый. Я бы с удовольствием взял на себя эту задачу.

Малый. Как же! Так я и знал. Нет, об этом не может быть и речи!

Средний. Нехорошая история. С демократией ничего не вышло, диктатура не прививается. Нужно все-таки что-то придумать.

Толстый. В таких случаях дело может спасти только го­товый к самопожертвованию энтузиаст. Вспомним, что добро­вольцы выручали всегда, если выхода не было. (Снова гото­вится к речи.) Уважаемый коллега!..

Малый. Нет, нет, предупреждаю: слушать не буду!

Средний. Да вы послушайте!

Толстый. Уважаемый коллега! Все мы хорошо знаем, что невозможно затаить готовность к самопожертвованию, любовь к ближнему, чувство солидарности. С самого начала мы с коллегой заметили, что в вас есть что-то такое, что особенно выделяет вас: врожденное благородство, стремле­ние быть полезным общему делу, отзывчивость... Правда, коллега?

Средний (горячо). В жизни не видел лучшего человека.

Толстый. Мы счастливы, что общество может пойти на­встречу вашему тайному чистому желанию. Вам хотелось за­печатлеться в нашей памяти, быть оцененным по достоинству. Ваша скромность, альтруизм, ваша аппетитность...

Малый. Не хочу...

Средний. Как, не хотите стать добровольцем?

Малый. Нет.

Толстый. Противопоставляете себя обществу? Прене­брегаете доверием коллектива? Не хотите?

Малый. Нет.

Средний. Какая гнусность!

Толстый. Отказываетесь категорически?

Малый. Категорически. Слыть знаменитостью не желаю.

Средний. С сегодняшнего дня можете мне руки не пода­вать. Я считал вас честным человеком, патриотом нашего пло­та, а вы оказались негодяем. Прощайте! (Отходит в другой конец плота и поворачивается к Малому спиной.)

Толстый. Да, мы в вас разочаровались. Честь для вас — пустой звук. Может быть, вы нам теперь предложите какой-нибудь выход — просим.

Малый (с растущей надеждой). Выход? Пожалуйста. С детских лет я мечтал о всеобщей справедливости. Я жажду только справедливости, ничего больше!

Толстый. Признаться, вы меня удивили.

Малый. Почему?

Толстый. Откуда у вас такая уверенность, что справед­ливость не обернется против вас, что не возникнет вновь ваша кандидатура?

Малый. Это очень просто. С детских лет мне не везло, ничего мне не удавалось, все было против меня, и вот...

Толстый. И вот вы считаете, что справедливость урав­новесит сегодня все ваши предыдущие несчастья?

Малый. Да.

Толстый. Удивительно, но факт. На отсутствие справед­ливости, общечеловеческой всеобъемлющей справедливости, жалуются главным образом неудачники. Не кажется ли вам, что это просто попытка самооправдаться?

Малый. Я еще не отказался. Я еще соглашусь при усло­вии, что вы решите все справедливо. Справедливо.

Толстый. Иначе говоря, при условии, что вы не будете съедены.

Малый. Это инсинуации. Прежде всего я прошу справед­ливости.

Толстый. Сядем, господа. Совершить все это трудно, но возможно.

Средний. Я с этим господином не разговариваю. (Все трое садятся, как в начале пьесы.)

Толстый (Среднему). Дорогой коллега, мать у вас есть?

Средний (нерешительно). Как бы это сказать... А у вас, шеф?

Толстый (воздев глаза к небу). Увы, я осиротел почти с пеленок. Бедные родители!

Средний (поспешно). Такая же история со мной. Откро­венно говоря, родителей у меня не было вовсе.

Толстый (Малому). А у вас?

Малый. А у меня есть мать. Она оплакивает меня сейчас в одиночестве. Бедная мама!

Толстый. Мне кажется, с точки зрения справедливости дело элементарное. Можно ли безо всякой причины обидеть сироту? Даже среди самых диких народов сирота считался всегда несчастнейшим из несчастных. Да, дорогой мой, да, если кто-нибудь из нас, сирот, будет сейчас съеден, это будет пощечина справедливости. Мало того что сирота, так еще пища!

Малый (ошеломленно). Но...

Толстый. Да, дорогой мой, это ясно как день. У вас есть мама, вам жилось всегда лучше. Не кажется ли вам, что пора морально расплатиться? Вы в неоплатном долгу перед сирота­ми. Перед теми, кто никогда не знал материнской ласки, домашнего уюта, не жил в достатке. Тем более вы только что сказали, что ваша мама давно вас оплакивает.

Малый (в отчаянии ищет аргумент). Может быть, моей мамы тоже нет на свете. Последнее время она прихварывала. А я так давно не был дома...

Толстый. Вы рассуждаете как ребенок. Какие могут быть этому доказательства! Хотя бы подобие доказательств?

Средний. Ну какие, а?

Малый. Я говорю, она прихварывала, когда я уезжал. В последнее время столько разговоров о всяких современных болезнях...

Толстый. Фантазерство, игра воображения. Ваша мама наверняка здоровехонька, дай ей Бог долгой-долгой жизни... А вот наши родители... (Среднему.) Вы помните эти длинные осенние вечера, когда, будучи детьми, мы бродили босиком, продавая спички прохожим?

Средний (приложив руку к глазам). Ах, лучше не вспо­минайте. Лучше об этом забыть.

Толстый. Помните вы дальнего родственника, тирана и скрягу, который у нас, полунагих, отбирал последний обрезок колбасы, чтобы сделать из него приманку для мышеловки?

Средний (с жалобным стоном). Призраки прошлого.

 

Толстый, повернувшись к Малому, молча разводит руками, словно хочет сказать:

сами видите — ничего не сделать.

 

Малый. Простите, мне кажется, я слышу голос в море. (Прислушивается.)

Толстый. Стараетесь переменить тему... Что ж, челове­ческое страдание не вызывает у вас отклика. Ох уж эти ма­менькины сынки, только о себе и думают!

 

Слышен слабый голос.

 

Средний (тоном обвинителя). Когда он был маленький, у него был мячик.

Толстый. Мячик и мишка.

 

Голос раздастся гораздо ближе.

 

Голос. Помогите! Спаситеее!

Малый. Я говорю правду. Совсем близко!

Голос. Спаситеее!

Толстый. Действительно, кто-то плывет в нашу сторону. Сироты всегда хуже всех информированы.

Средний (встает и вглядывается в море). Начальник, может, у этого человека есть пища. Я вижу, он гребет одной рукой, а в другой у него какой-то продолговатый предмет.

 

Толстый и Малый, встав с мест, тоже подходят к Среднему, который на краю плота.

 

Малый. Да-да, это вполне возможно. Сколько бывало та­ких случаев: нес крестьянин поросенка на базар, по дороге упал в воду... Он судорожно прижимает одной рукой к себе поросенка — единственное свое достояние — и плывет, плы­вет...

Толстый. Вот он, вижу его!

Средний. Это кто-то в мундире. Такие столуются в ка­зармах.

Голос (совсем близко). Спасите!

 

К плоту подплывает Почтальон, в мундире, в шапке, с кожаной сумкой на шее. Средний подает ему руку, втягивает на плот.

 

Почтальон. Большое спасибо.

Средний. У вас нет ничего съестного?

Почтальон. Ничего абсолютно. Я бы и сам перекусил. Меня смыло еще до завтрака. (Заметив Малого.) А, это вы! Вот какое совпадение!

Толстый (заподозрив что-то). Вы знакомы?

Почтальон. Еще бы! Вот уже десять лет, как я ношу этому господину почту. Я не знал, что вы в море. Все сложилось просто великолепно. У меня для вас телеграмма.

Малый. Телеграмма? Для меня?

Почтальон. Да, я шел в ваш домик на берегу моря, ко­гда меня смыла волна. К счастью, я неплохо плаваю. (Роется в сумке.) Вот она.

Малый (отходит в сторону, чтобы вскрыть и прочи­тать телеграмму.) Вы меня извините.

Толстый (Почтальону, с растущей подозрительно­стью). Мундир у вас настоящий?

Почтальон. Настоящий, только мокрый. Вы понимаете, когда я упал в воду...

Малый. Ура...

Толстый. Что произошло?

Малый (опомнившись). Господа, меня постиг тяжелый удар. Моя мама скончалась...

Средний. Вот тебе на!

Малый. В связи с чем имею честь сообщить, что я тоже сирота. Теперь нам придется возобновить наши дебаты и продумать с самого начала вопрос о том, кого из нас нам предсто­ит съесть.

Толстый. Я протестую! Это какая-то уловка! Вы заранее договорились с почтальоном!

Почтальон (с достоинством). Вы оскорбили меня при исполнении служебных обязанностей.

Толстый. Сколько вы ему заплатили? Может, вы школьные друзья?

Малый. Вы обвинили меня безо всяких на то оснований. Спросите у почтальона, был ли я с ним в сговоре.

Толстый. Прекрасно. Спросим. Если он ответит «да», мы съедим вас безоговорочно. Если станет отрицать, тогда мы съедим его самого.

Почтальон. Как же это так? Едва человек прибыл, уже съедают. На что это похоже?

Толстый. В том-то и дело. Вы нам очень подходите. Вы еще совсем свежий.

Средний. Начальник, давайте съедим обоих. Почтальон sauté. Одного пустим на жаркое, другого употребим на закус­ку или на компот. Можно и замариновать. Или нафарширо­вать одного другим. Вкуснота!

Малый (с надеждой). Может быть, почтальон не сирота. Мы покинутые, бездомные... Хорошо бы у него спросить.

Толстый (размышляя над меню). Нет, из другого мне хотелось бы нацедить вина. Но разве получится бургундское из почтальона?

Почтальон (с готовностью поддакивая). Да-да, вы со­вершенно правы. Бургундское из меня, можно сказать, ника­кое, зато как почтальон я на высоте.

Средний. А как насчет Vin du Postillon? [вино почтальона (фр.)]

Малый (Почтальону). Если вы дадите ложные показа­ния и скажете, что мы в сговоре, я подам на вас жалобу в ди­рекцию почт и телеграфа.

Почтальон. Не беспокойтесь, у меня за плечами трид­цать лет безупречной службы.

Толстый. Не будем зря терять время. В сговоре вы с этим господином, да или нет? Если «да», значит, известие о смерти его мамаши сфабриковано заранее, тогда вы получаете почки, возможно, даже немного грудинки. Если же известие соответствует истине, тогда мы, три сироты, съедим вас как почтальона. Почта — учреждение публичное и должно слу­жить общественному благу.

Малый. Заклинаю вас, будьте непреклонны! Не подда­вайтесь!

Почтальон. Исключено. Я работник со стажем, почка­ми меня не купишь.

Толстый. Кроме того, можем предложить еще бедро, но предупреждаю, на большее рассчитывать вам не прихо­дится.

Почтальон. Нет, сударь (показывая на свои петлички), вы видите эти два скрещенных рожка? Честь этих рожков для меня превыше всего. До свидания, господа. (Прыгает в воду.)

Малый. Нет-нет, не уходите! Подтвердите еще раз, что я невиновен. (Толстому и Среднему.) Теперь вам должно быть ясно, что с точки зрения справедливости условия у нас рав­ные. Мы все сироты.

Толстый (Среднему, равнодушно). Дорогой коллега, на­кройте, пожалуйста, на стол. Приборы в моем сундучке.

Малый (пятится). Как же это?.. Сирота сироту?

Толстый. Вы забываете, что существует еще другая справедливость — справедливость историческая.

Малый. Как прикажете это понимать?

Средний (который меж тем открыл сундук). Началь­ник, дуршлаг тоже доставать?

Толстый. Тот факт, что ни у кого из нас нет родителей, не ставит еще нас в равные условия. Следует сперва пораз­мыслить, кем были ваши родители.

Малый. Боже мой, просто родители...

Толстый. Ха-ха! Кем был ваш отец?

Средний. Начальник, чудо-печка понадобится?

Малый. Мой отец? Конторский служащий, а что?

Почтальон (высунувшись из моря, ухватился за плот). Вы меня извините, я забыл о расписке. Вы столько тут наго­ворили мне про людоедство, что я совсем потерял голову.

Малый. Где расписаться?

Почтальон. Вот здесь, пожалуйста.

 

Малый расписывается на квитанции.

 

Почтальон. Пришлось вернуться издалека. До свида­ния. (Уплывает.)

Толстый. Итак, ваш отец был конторский служащий. Так я и думал. Вы знаете, кем был мой отец?

Малый. Нет.

Толстый. Это был простой неграмотный лесоруб, а у на­шего спутника отца вообще не было. Мать зачала его на почве неприятностей, вызванных нищетой. Да, сударь. Удобно уст­роившись в чистом, теплом помещении, ваш папаша занимал­ся бумажной волокитой в угоду аристократии. А мой отец ру­бил вековые сосны, предназначенные для изготовления бума­ги, на которой ваш отец писал исполнительные листы для матери моего коллеги, у которого отца вообще не было. Как вам не стыдно!

Средний (достает из сундука и раскладывает на плоту кастрюли, вынул мясорубку, несколько раз повернул для пробы ручку).

Малый (согласившись с ходом рассуждения, пытается защититься в пределах навязанной ему схемы). Но ведь я не имею с этим ничего общего!

Толстый. Именно поэтому ту справедливость, которая велит нам сейчас пустить вас в пищу, мы называем историче­ской.

Голос из моря. Ваше сиятельство! Ваше сиятельство!

Толстый. Что там опять, черт побери!

 

Над краем плота появляется голова старого лакея с седыми бакенбардами.

 

Лакей. Ваше сиятельство, как я счастлив, что вижу вас опять.

Толстый. Что это значит?

Лакей (растроган до слез). Вы меня не узнаёте? Не уз­наёте старого верного Иоганна? Ведь это я учил вас ездить на пони, когда вы были еще ребенком.

Толстый. Прочь!

Лакей. Какое счастье! Мои старые глаза видят вас опять, ваше сиятельство. Все во дворце так обеспокоены! Когда пришло известие о гибели судна, на котором плыло ваше сия­тельство, я не мог больше выдержать. Где ваше сиятельство, там и я, какова судьба вашего сиятельства, такова и моя. Прыгнул в море — плыву и вижу вас! Какое счастье!

Толстый. Иоганн, приказываю тебе сию же минуту от­цепиться от плота и утонуть!

Лакей. Слушаюсь, ваше сиятельство! Какое счастье, ка­кое счастье! (Исчезает.)

Малый. Нет, нет, добрый человек, не отцепляйтесь, зале­зайте сюда... Утонул.

Толстый (как ни в чем не бывало). Итак, вы сами види­те, историческая справедливость...

Малый (возбужденно). Да, вижу! Так вы, значит, жили во дворце, разъезжали на пони!

Толстый. Я, на пони? Я в детстве не то что о пони, о попоне и то был думать не в состоянии. Вы приписываете мне воспоминания из вашей собственной юности!

Малый. Просто не подберешь слов! Не хотите ли вы ска­зать, что это я, я ездил на пони?

Толстый. Разумеется, вы сами только что сказали об этом.

Малый. Ну, знаете, дальше ехать некуда. Заявляю самым категорическим образом: никогда ни с каким пони я ничего общего не имел.

Толстый. А я тем более. Мой отец и слова-то такого не знал. Ведь он был неграмотный.

Средний (наблюдает за этой сценой посреди кастрюль со сковородкой в руке). Бедный пони! Все от него отказывают­ся. (Малому.) Не жаль вам животного? Что ни говори, а ему вы обязаны счастьем своего детства.

Малый. Но этот лакей...

Толстый. Какой лакей? (Среднему.) Вы видели тут ка­кого-нибудь лакея?

Средний. Я? Да что вы!

Толстый. Друг мой, с этой минуты я перестаю считать вас партнером по дискуссии. У вас галлюцинации.

Средний. Сумасшедший!

Толстый. Как человек невменяемый, вы должны под­чиниться руководству людей, которые знают, чего хотят. Вас следует исключить из общества. Самое лучшее — путем поглощения вас этим обществом. Коллега, накрывайте на стол.

Средний. Чайные ложки подать?

Толстый. Разумеется. Обед по всем правилам.

 

Средний кладет ложечки.

 

Средний. Один или два ножа?

Толстый. Два.

 

Средний кладет ножи.

 

Средний. Салфетки?

Толстый. Конечно. Ведь мы люди культурные.

 

Пока шел этот диалог, Малый, отойдя на край плота, прячется за один из стульев. Средний кладет посреди плота большую белую скатерть, со зна­нием дела размещая на ней приборы на две персоны. Толстый уже не об­ращает никакого  внимания  на  Малого.  Он  следит  за тем, что делает  Средний, время от времени говорит ему, что где

положить, поставить. Изысканно накрытый стол готов. Малый в отчаянии наблюдает за ними из-за стула.

 

Малый (боязливо). Послушайте...

Толстый (не обращая на него внимания). Нож и вилки подвиньте немного вправо.

Малый. Послушайте... Я отравлен...

Толстый. Компотницу ближе к середине...

Малый. Честное слово. Мне не хотелось говорить об этом раньше, но мне стало вас жалко...

Толстый (берет одну из вилок). Вычистить.

Малый.  Совсем  не потому, что я хочу уклониться, про­сто я из человеколюбия. Сам люблю поесть и знаю, что об­жорство может погубить человека. Если б я не был отравлен, я б ничего не имел против — пожалуйста, ешьте. Предупре­дить вас — мой долг.

Толстый. Приступаем.

Средний. Слушаюсь, начальник. (Достает из сундука большой кухонный нож и брусок, то и другое должно быть подлинное, не бутафорское, начинает точить нож. Тут нужен настоящий неприятный, назойливо повторяющийся звук.)

Малый (отступая на самый край плота). Не говорю, что это неизлечимо, но вы потерпите немножко, господа, день-два я полежу, и у меня это пройдет. Лягу здесь, в уголке, чтоб вам не мешать. Когда действие яда кончится, я вас изве­щу. Я не затем, чтобы увильнуть...

 

Средний ритмично точит нож. Толстый оценивающим взглядом окидывает скатерть, направляется к сундуку, достает  из него цветы и вазу, ставит цветы в вазу, помещает ее в центре скатерти. Делает несколько шагов

в сторону. Прищурив глаз, оценивает общий вид. Только теперь он доволен.

 

(С каждым словом теряя остатки уверенности.) Может, на­счет двух дней я немножко хватил через край. Самое большее день. Вы знаете, господа, пословицу: отложи на завтра то, что можешь съесть сегодня, хе-хе-хе!

 

Средний пробует пальцем острие.

 

Ну, скажем, несколько часиков, один часик...

Толстый. Пора.

 

Средний делает шаг в направлении Малого.

 

Малый (поспешно). Хорошо, хорошо! Я согласен. Разре­шите, я дам вам один совет. Совершенно бескорыстно...

Толстый. По какому вопросу?

Малый. Чисто профессиональный кулинарный совет. Не кажется ли вам, господа, желательным, чтоб я вымыл ноги?

 

Средний вопросительно смотрит на Толстого.

 

Толстый. Действительно, вот не подумал. (Среднему.) Что вы на это скажете?

Средний (в нерешительности). Не знаю... Будет хру­стеть на зубах... Пусть лучше вымоет.

Малый (поспешно закатывая штанины). То-то и оно. Святые слова! Гигиена — основа здорового питания. (Почесы­вая ногу.) Бактерии простым глазом не разглядишь, но свер­бит невыносимо.

Толстый. Верно подмечено. Чистота никому еще не по­вредила. Напротив, это залог здоровья и долголетия. Сейчас дам вам полотенце.

 

Малый садится на край плота, опускает ноги в море. Моет их.

 

Малый. Итак, господа, вы бесповоротно решили меня того...

Толстый. Мне казалось, что и так ясно.

Малый. Вы только что говорили о самопожертвовании...

Толстый. Да, говорил, самопожертвование — прекрасная идея.

Малый (жадно вслушиваясь). Скажите еще что-нибудь на ту же тему.

Толстый. В сущности, я обрисовал уже весь круг вопро­сов. Готовность к самоотдаче, самоотречение...

Малый. Да-да, все это правда.

Толстый (держит наготове полотенце). Вот видите, а вы не хотели мне верить.

Малый. Видно, я был тогда еще неопытный, недозрев­ший... Теперь вижу — в этом что-то есть.

Толстый (тоном поощрения). Еще не поздно.

Малый. Я поступил гадко, отбросив безоговорочно ваши аргументы.

Толстый. По-видимому, вы не так уж циничны, раз у вас есть такие благородные чувства. Может, левая уже готова?

Малый. Нет-нет, еще между пальцами. Итак, говорю это с полной ответственностью: во мне пробуждается дру­гой, лучший человек... Кстати, господа, ваше решение неиз­менно?

Толстый (теряя терпение). Сударь!

Малый. Нет-нет, разумеется! О чем это я говорил? Да, другой, лучший человек. Это большая разница: одно дело — быть съеденным как жертва насилия, другое дело — быть съе­денным как человек, который в силу самопожертвования... Короче говоря, быть съеденным вместе со своими внутренни­ми благородными побуждениями... Только дайте мне слово, что это решено окончательно.

Толстый. Честное слово.

Малый. Видно, ничего не поделаешь... Так на чем я оста­новился? Ага, это дает чувство удовлетворения, свободы...

Толстый. Наконец-то вы стали умнее. (Среднему.) Кол­лега, дайте мыло.

Малый (распаляясь все больше). Только вы не думайте, что я безмозглое сырье... Это было бы мне неприятно.

Толстый. Можете быть абсолютно спокойны: мы отно­симся к вам совсем не так. Напротив, вы останетесь в наших желудках, то есть в нашей памяти, как герой, светлая, беско­рыстная личность. Левая, кажется, уже совсем готова.

Малый (еще больше распаляясь). Разумеется, готова. Строго говоря, правая тоже чистая. Дайте полотенце, я вы­хожу.

Толстый. Нет-нет, помойте еще правую ногу...

Малый. Как вам будет угодно.

Толстый. Я думаю, так лучше.

Малый. Да, я первый принял это великое решение. Я первый решился пожертвовать собой для других.

Средний (смотрит критически). Сода тоже не повреди­ла бы.

Толстый. Обойдемся мылом. Подождем еще минутку.

Малый. Ждать?! Когда я знаю, что вы голодаете?! Ни за что! (Пытается встать, Толстый его удерживает.)

Малый. Теперь, когда я прозрел, ноги для меня не игра­ют никакой роли. Пусть будут грязные!

Толстый (подавая ему полотенце). Полотенчико... Вы уже созрели.

 

Малый встает, направляется на середину плота.

 

Малый. Господа, спасибо вам. Наконец-то я стал полно­ценным человеком. Я открыл в себе те идеалы, которых мне так не хватало.

Толстый. Очень приятно.

Малый. И у меня есть свое достоинство. Какова обста­новка? Нас трое, но только я один спасу остальных. Мне хо­телось бы сказать вам еще небольшую речь о свободе.

Толстый. Небольшую?

Малый. Всего несколько слов.

Толстый. Валяйте.

Малый (переставляет один стул на край плота, забира­ется на него, как в начале, во время митинга). Свобода вообще ровным счетом ничего не значит. Только настоящая свобода имеет цену. Почему? Потому что настоящая свобода — это са­мая лучшая свобода. Где искать настоящую свободу? Давайте рассуждать логично. Если настоящая свобода — это не то же самое, что обычная свобода, то где искать тогда настоящую свободу? Совершенно ясно. Настоящая свобода — только там, где нет обычной свободы.

Средний. Шеф, а где соль?

Толстый. Не мешать! В такую минуту... (Тихо.) В сунду­ке, на дне.

Малый. Именно поэтому...

 

Средний заглядывает в сундук, поспешно возвращается к Толстому.

 

...Именно поэтому (эту фразу он будет повторять без конца, как испорченная пластинка, но не монотонно, а на разные ла­ды, словно он мучительно думает, что же следует сказать дальше).

Средний (растроганный, говорит вполголоса, но довольно отчетливо). Шеф, я нашел телятину с горошком!

Толстый. Тссс! Сейчас же спрятать!

Малый. Именно поэтому...

Средний. Говоря откровенно, я предпочел бы горошек. А вы об этом знали?

Толстый. Мне не хочется горошка, а впрочем...

Малый. Именно поэтому...

Средний. Что — впрочем?

Толстый (показав на Малого). Разве вы не видите, он уже счастлив?

 

 

Библиотека драматургии: http://www.lib-drama.narod.ru