ЛЮБОВЬЮ НЕ ШУТЯТ

боку. Голова ородок. Привет,

 
Комедия в трех действиях
1834

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Барон.

Пердикан, его сын.

Мэтр Блазиус, наставник Пердикана.

Мэтр Бридэн, священник.

Камила, племянница барона.

Дама Плюш, её наставница.

Розетта, молочная сестра Камиллы.

Крестьяне, слуги.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

СЦЕНА ПЕРВАЯ  ПЕРЕД ЗАМКОМ

 

Хор. Плавно покачиваясь на резвом своем муле, мэтр Блазиус едет среди цветущих васильков, одетый в новое, с чернильницей на боку. Голова его, как младенец на подушке, качается над круглым брюшком, и он, полузакрыв глаза, бормочет «Отче наш» в свой тройной подбородок. Привет, мэтр Блазиус; вы прибыли к уборке винограда, совсем как древняя амфора.

Мэтр Б л а з и у с. Пусть те, кто желает узнать важную новость, принесут мне сперва стакан молодого вина.

Хор. Вот наш самый большой ковш — пейте, мэтр Блазиус. Это, доброе вино. Расскажете потом.

Мэтр Б л а з и у с Да будет вам известно, дети мои, что молодой Пердикан, сын нашего господина, достиг совершеннолетия и получил в Париже степень доктора. Сегодня он возвращается в замок, и уста его полны таких прекрасных и цветистых фраз, что большей частью не знаешь, как ему и ответить. Все его прелестное существо — точно золотая книга; случится ли ему увидеть травку на земле, он скажет вам ее название по-латыни; а если дует ветер или идет дождь, он объяснит, отчего. От удивления глаза у вас станут широкие — вот как эта распахнутая дверь, когда он развернет один из пергаментов, которые собственноручно раскрасил чернилами разных цветов, никому ничего не сказав об этом. Словом — он с головы до ног истинный бриллиант, и вот это-то я и приехал возвестить господину барону. Вы понимаете, что это делает некоторую честь мне, его наставнику с четырехлетнего возраста. Итак, добрые мои друзья, принесите стул, чтобы я мог сойти с этого мула и не сломать себе при этом шею; животное несколько упрямое, а я не прочь бы выпить еще глоточек перед тем, как войти в замок.

Хор. Выпейте, мэтр Блазиус, и соберитесь с силами, маленький Пердикан родился на наших глазах, и раз он приезжает сам, не стоило так много рассказывать о нем. Только бы в сердце мужчины найти нам прежнего ребенка.

Мэтр Б л а з и у с. Скажите на милость, ковш пуст: я и не думал, что выпил всё. Прощайте: по дороге, пока я трусил рысцой, я приготовил две-три бесхитростные фразы, которые понравятся барону; ну-ка, дерну колокольчик! (Уходит.)

Хор. На взмыленном своем осле, жестоко трясясь, взбирается на холм дама Плюш; её конюх, выбившийся из сил, колотит что есть мочи бедного зверя, а он потряхивает головой и держит в зубах репейник. Её длинные тощие ноги вздрагивают от злости, а костлявыми пальцами она царапает четки. Примет нам, дама Плюш; вы являетесь, как лихорадка, вместе с ветром, от которого желтеет листва.

Дама Плюш. Стакан воды, эй вы, канальи! Стакан воды и немножко уксусу!

Хор. Откуда вы, добрая Плюш? Ваша накладка вся в пыли, ваша челка никуда не годится, а добродетельное платье приподнято до ваших высокочтимых колен.

Дама Плюш. Знайте, деревенщина, что прекрасная Камилла, племянница вашего господина, приезжает сегодня в замок. Она оставила монастырь по особому приказанию барона, чтобы своевременно, как подобает, вступить во владение добром, завещанным ей матерью. Её образование, благодарение богу, окончено, и тем, кто увидит её, дана будет радость вдыхать блаженный аромат мудрости и благочестия. Никогда не бывало ещё ничего столь целомудренного, не бывало такого ангела, такого агнца, такой голубки, как эта милая монашенка; да благословит её отец небесный! Посторонитесь, канальи! Кажется, ноги у меня распухли!

Хор. Разминайтесь, почтенная Плюш, а когда будете молиться богу, попросите дождя; наши хлеба высохли, как ваши колени.

Дама Плюш. Вы принесли мне воды в ковше, oт которого пахнет кухней. Подайте мне руку — помогите сойти. Вы болваны и невежи. (Уходит.)

Хор. Наденем воскресные платья и будем ждать, когда нас позовет барон. Если мы не обманываемся, в воздухе сегодня — запах веселья.

Хор уходит.

 

СЦЕНА ВТОРАЯ

ГОСТИНАЯ БАРОНА

Входят барон, мэтр Бридэн и мэтр Блазиус.

Барон. Мэтр Бридэн, вы мне друг; представляю: мэтр Блазиус, наставник моего сына. Вчера утром в двенадцать часов и восемь минут моему сыну исполнился ровно двадцать один год; он доктор с четырьмя белыми шарами. Мэтр Блазиус, представляю: мэтр Бридэн, священник нашего прихода, он мне друг.

Мэтр Блазиус (кланяясь). С четырьмя белыми шарами, сударь; словесность, философия, право римское, право церковное.

Барон. Идите к себе в комнату, дорогой Блазиус; мои сын не замедлит явиться; займитесь вашим туалетом и возвращайтесь, когда позвонят к обеду.

Мэтр Блазиус уходит.

Мэтр Бридэн. Сказать ли вам, что я думаю, господин барон? От наставника вашего сына так и разит вином.

Барон. Этого не может быть.

Мэтр Б р и д э н. Я уверен в этом, как в своем существовании, мы разговаривали с ним сейчас и стояли рядом; от него так несет вином, что прямо страшно.

Барон. Довольно; повторяю, что этого не может быть!

Входит дама Плюш.

Вот и вы, добрейшая дама Плюш! Племянница моя, наверно, вместе с вами?

Дама Плюш. Она идет за мной, господин барон; я опередила ее на несколько шагов.

Барон. Мэтр Бридэн, вы мне друг. Представляю: дама Плюш, наставница моей племянницы. Вчера в семь часов вечера моей племяннице минуло восемнадцать лет; она воспитана в лучшем монастыре Франции. Дама Плюш, представляю: мэтр Бридэн, священник нашего прихода; он мне друг.

Дама Плюш (кланяясь). В лучшем монастыре Франции, сударь, и могу прибавить: лучшая христианка в монастыре.

Барон. Идите, дама Плюш, исправьте беспорядок, в котором находился ваш туалет; надеюсь, моя племянница скоро явится сюда; будьте готовы к часу обеда.

Дама Плюш уходит.

Мэтр Б р и д э н. Эта престарелая девица, кажется, преисполнена благочестия.

Барон. Благочестия и сердечного умиления, мэтр Бридэн; добродетель ее неуязвима,

Мэтр Б р ид э н . Но от наставника разит вином, уверяю вас.

Барон. Мэтр Бридэн, бывают минуты, когда сомневаюсь в вашей дружбе. Вы словно поставили себе целью противоречить мне! Ни слова более об этом, я намерен женить моего сына на моей племяннице; они — прекрасная пара. Их воспитание стоило мне шесть тысяч экю.

Мэтр Бридэн. Нужно будет получить разрешение.

Барон. Оно у меня есть, Бридэн, оно у меня на столе в кабинете. О друг мой! Узнайте же, что я преисполнен радости. Вам ведомо, что одиночество всегда внушало мне глубокое отвращение. Однако место, которое я занимаю, и важность моего сана заставляют меня проводить и этом замке три месяца зимой и три месяца летом. Невозможно дать счастье людям вообще и в частности своим вассалам, если порой строжайшим образом не наказывать лакею, чтоб он никого не смел впускать. Как тяжка и сурова для государственного мужа необходимость уединения! И какая радость для меня, что присутствие моих детей, соединенных браком, смягчит мрачную тоску, во власти которой я должен находиться с тех пор, как король назначил меня сборщиком податей!

Мэтр Бридэн. Здесь или в Париже совершится этот брак?

Барон. Я этого вопроса и ждал от вас, Бридэн, я был уверен, что вы спросите об этом. Ну, друг мой, что бы вы сказали, если бы вот эти руки, да, Бридэн, ваши собственные руки — не смотрите на них так тоскливо — были предназначены торжественно благословить счастливое осуществление моих самых заветных мечтаний? А?

Мэтр Бридэн. Я умолкаю; признательность велит мне сомкнуть уста.

Барон. Взгляните в это окно; видите, как мои люди толпою несутся к ограде? Мои дети прибудут в одно и то же время; вот счастливейшее совпадение! Я так устроил, что заранее можно было все предусмотреть. Моя племянница войдет слева, через эту дверь, а мой сын — справа, через ту дверь. Что вы на это скажете? Я уже радуюсь при мысли о том, как они встретятся, что скажут друг другу; шесть тысяч экю — не безделица; тут только бы не обмануться. Впрочем, дети очень нежно любили друг друга с самой колыбели. Бридэн, у меня явилась мысль.

Мэтр Бридэн. Какая?

Барон. Во время обеда, как бы невзначай, — понимаете, друг мой, — за стаканом доброго вина, — вы ведь знаете по-латыни, Бридэн?

Мэтр Бридэн. Ita aedepol, боже мой, мне ли не знать!

Б а р о п. Я бы очень был доволен, если б вы принялись за моего сынка, — разумеется, не слишком, — в присутствии его кузины; заставьте его поговорить по-латыни, собственно даже не за обедом, это было бы скучно, — и что касается меня, я тут ничего не пойму, — но за десертом, а?

Мэтр Бридэн. Если вы ничего не поймете, господин барон, то, вероятно, и ваша племянница будет в таком же положении.

Барон. Тем более. Какая женщина, по-вашему, станет восхищаться тем, что она понимает? Откуда вы, Бридэн? Такое рассуждение достойно жалости.

Мэтр Б р и д э н. Я мало знаю женщин; но мне кажется, трудно восхищаться тем, чего не понимаешь.

Барон. Я их знаю, Бридэн, я знаю эти прелестные и непостижимые существа. Будьте уверены, они любят, чтобы им пускали пыль в глаза, и чем больше пускают пыли, тем шире они раскрывают глаза, чтобы еще нахвататься ее.

Пердикан входит с одной стороны, Камилла с другой.

Здравствуйте, дети мои; здравствуй, моя дорогая Камилла, мой дорогой Пердикан; поцелуйте меня и сами поцелуйтесь.

Пердикан. Здравствуй, отец, моя милая сестра! Какое счастье! Как я рад!

Камилла. Отец мой и кузен, привет вам.

Пердикан. Какая ты большая, Камилла, ты прекрасна, как день!

Барон. Когда ты выехал из Парижа, Пердикан?

Пердикан. Кажется, в среду или во вторник. Ты совсем стала женщиной Так, значит, и я мужчина? Мне кажется, что вчера еще я видел тебя вот такой маленькой.

Б а р о н. Вы, должно быть, устали; путь долгий и погода жаркая.

Пер д и к а н. О боже мой, нет! Но поглядите же, отец, как хороша Камилла!

Барон. Ну, Камилла, поцелуй твоего кузена.

Камилла. Прошу извинить меня.

Барон. Похвала стоит поцелуя, — поцелуй ее, Пердикан.

Пердикан. Если кузина отступает, когда я протягиваю ей руку, я тоже в свою очередь скажу: прошу меня извинить. Любовь может похитить поцелуй, но не дружба.

Камилла. И любовь и дружба должны брать только то, что могут сами вернуть.

Барон (мэтру Бридэну). Начало не предвещает ничего доброго, а?

Мэтр Бридэн (барону). Излишняя стыдливость, конечно, недостаток, но брак уничтожает многие сомнения.

Барон (мэтру Бридэну). Я поражен, я уязвлен. Мне не понравился этот ответ: «Прощу извинить меня». Вы заметили, она как будто хотела перекреститься? Подите сюда, мне вам надо кое-что сказать. Мне это тягостно в высшей степени. Эта минута, обещавшая быть столь сладостной для меня, совершенно испорчена. Я возмущен, оскорблен. Черт возьми, это же очень скверно!

Мэтр Бридэн. Скажите им что-нибудь; вот они стали друг к другу спиной.

Барон. Ну что же, мои дети, о чем вы думаете? Что ты тут делаешь, Камилла, перед этим гобеленом?

Камилла (глядя на картину). Прекрасный портрет, дядя. Не правда ли, ведь это моя бабушка?

Барон. Да, дитя мое, это твоя прабабушка или, по крайней мере, сестра твоей прабабушки, — ибо эта почтенная дама никогда не способствовала приумножению рода иначе, как молитвами, так я полагаю. Она была поистине святая женщина.

Камилла. О да, святая! Это бабушка Изабелла. Как ей идет одеяние монахини!

Б а р о н. А ты, Пердикан, что ты делаешь перед этим цветком?

Пердикан. Прелестный цветок, отец. Это гелиотроп.

Б а р о н. Ты шутишь? Он не больше мухи.

П е р ди к а н. Этот маленький цветок, не больше мухи, имеет свою цену.

Мэтр Бридэн. Конечно, доктор вполне прав! Опросите его, к какому полу, к какому классу принадлежит этот цветок, из каких частей он состоит, откуда взялись его соки и его окраска; он повергнет вас в изумление, описывая свойства этой былинки — от корня и до цветка.

Пердикан. Я всего этого не знаю, ваше преподобие. Я нахожу, что он хорошо пахнет, вот и все.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

ПЕРЕД ЗАМКОМ

Входит хор

Хор. Многое меня забавляет и возбуждает мое любопытство. Идемте, друзья мои, сядем под этим ореховым деревом. Два ужаснейших обжоры находятся в замке в эту минуту: мэтр Бридэн и мэтр Блазиус. Не приходилось ли вам делать такое наблюдение: когда случайно встретятся два человека, более или менее похожих, одинаково толстых, одинаково глупых с теми же порогами и теми же страстями, они неизбежно должны или полюбить, или возненавидеть друг друга. Зная, что сходятся крайности, что человек высокий и сухопарый должен полюбить человека маленького и толстого, что белокурые стремятся к черноволосым, и наоборот, я предвижу глухую борьбу между наставником и священником. Оба они вооружены равным бесстыдством; у обоих вместо брюха — бочка; они не только объедалы, но и лакомки; за обедом они станут ссориться не только ил за количества, но и из-за качества. Если рыба мала, как поступить? Ведь как бы то ни было, нельзя поделить язык карпа, а у карпа не бывает двух языков. Item, оба они болтливы; но в крайнем случае могут говорить зараз, не слушая друг друга. Мэтр Бридэн уже пожелал задать юному Пердикану несколько педантических вопросов, и наставник нахмурил брови. Ему неприятно, что не он, а другой словно подвергает испытанию его ученика. Item оба они одинаково невежественны. Item, оба они священники: один будет хвастаться своим приходом, другой — кичиться своим званием наставника. Мэтр Блазиус исповедует сына, а мэтр Бридэн — отца. Я уже вижу, как они уперлись в стол локтями, щеки разгорелись, глаза лезут на лоб, тройные подбородки трясутся от злости. Они осматривают друг друга с ног до головы, сперва идут легкие стычки; вскоре начинается война; глупости всякого рода перекрещиваются и сменяются одна другой и в довершение беды меж обоими пьяницами суетится дама Плюш и толкает того и другого своими острыми локтями.

Кончили обедать, и вот отворяется решетка замка. Общество выходит; отойдем в сторону.

Хор уходит. Входят барон и дама Плюш.

Барон. Почтенная Плюш, я в огорчении.

Дама Плюш. Возможно ли, господин барон?

Барон. Да, Плюш, возможно. Я давно уже рассчитывал, я даже записал, отметил в своих табличках, что день этот будет самым приятным днем моей жизни, да, милостивая государыня, самым приятным. Вам небезызвестно, что моим намерением было женить сына моего на моей племяннице; это было решено, условлено, — я уже сказал об этом Бридэну, — и вот я вижу, — мне кажется, я вижу, — что дети холодны друг к другу: они друг другу ни слова не сказали.

Дама Плюш. Вот они идут, господин барон. Известен ли им ваш план?

Барон. Я им намекнул, каждому в отдельности. Думаю, раз они встретились, нам хорошо бы усесться под этой благосклонной сенью и на минуту оставить их наедине. (Удаляется с дамой Плюш)

Входят К а м и л л а  и Пердикан.

Пердикан. Знаешь, Камилла, ничего нет хорошего в том, что ты мне отказала в поцелуе.

Камилла. Я такая: таков уж мои обычаи.

Пердикан. Хочешь взять меня под руку и пройтись по деревне?

К а м и л л а. Нет, я устала.

Пердикан. Тебе не доставит удовольствия увидеть лужайку? Помнишь наши прогулки в лодке? Идем, мы спустимся к мельницам: я буду грести, а ты сядешь за руль.

Камилла. Совсем не хочется.

Пердикан. Ты разбиваешь мне сердце. Как! Ни одного воспоминания, Камилла! Ни разу не забилось сердце в память о нашем детстве, обо всех этих бедных промчавшихся годах, таких милых, таких сладких, полных такого прелестного ребячества? Тебе не хочется пойти взглянуть па тропинку, по которой мы ходили на ферму?

Камилла. Нет, не сегодня.

Пердикан. Не сегодня, а когда же? Вся наша жизнь — тут.

Камилла. Я не так молода, чтобы играть в куклы, и не так стара, чтобы любить прошлое.

Пердикан. Как ты сказала?

Камилла. Я сказала, что воспоминания детства не в моем вкусе.

Пердикан. Они тебе неприятны?

Камилла. Да, они мне неприятны.

Пердикан. Бедное дитя! Мне тебя искренне жаль.

Уходят в разные стороны.

Барон (возвращаясь с дамой Плюш). Вы видите и вы слышите, почтеннейшая Пдюш; я ожидал самой сладостной гармонии, а мне кажется, что я слушаю концерт, где скрипка играет: «Стонет сердце»,  а флейта: «Да здравствует Генрих IV». Подумайте oб ужасной разноголосице. которую должен создать такой дуэт. А меж тем это и происходит в моем сердце.

Дама Плюш. Признаюсь, я не могу порицать Камиллу, и, по-моему, ничего нет неприличнее прогулок в лодке.

Барон. Вы серьезно говорите?

Дама Плюш. Господин барон, молодая девица, уважающая себя, не должна доверяться прихоти волн.

Барон. Но не забудьте, дама Плюш, что кузен должен жениться на ней, и таким образом…

Дама Плюш. Приличия запрещают браться за руль, и не подобает покидать твердую почву наедине с молодым человеком.                                                                                                                                      иолодым человеком.

Барон. Но повторяю... говорю вам...

Дама Плюш. Таково мое мнение.

Барон. С ума вы сошли? Право же, вы заставите меня сказать. Есть такие выражения, которых я не хочу, которые мне претят. Вы меня вынуждаете... Право же, если бы я не сдерживался... Вы дура, Плюш, не знаю, что и думать о вас. (Уходит)

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

ПЛОЩАДЬ,

Хор, Пердикан.

Пердикан. Здравствуйте, друзья мои! Узнаете ли вы меня?

X о р. Сударь, вы похожи на одного ребенка, которого мы очень любили.

Пердикан. Ведь это вы переносили меня на спине через ручейки на ваших лугах, ведь это вы качали меня на коленях, сажали позади себя на ваших крепких лошадях, старались потесниться вокруг стола, чтобы и мне дать место за ужином на ферме.

Хор. Мы помним, сударь. Вы были самый отчаянный шалун и самый добрый мальчик на свете.

Пердикан. Так почему ж вы не обнимете меня, вместо того чтобы кланяться как чужому!

Хор. Да благословит тебя бог, родное наше дитя! Всякий из нас хотел бы взять тебя на руки, но мы стары, а вы теперь взрослый.

Пердикан. Да, десять лет я не видел вас, и насту л пет день, когда все меняется на земле. Я на несколько футом поднялся к небу; вы на несколько дюймов опустились к могиле. Ваши головы поседели, шаги ваши стали медленнее, вы больше не можете поднять на руки ваше выросшее дитя. Так, значит, мне — быть вам отцом, а ведь вы когда-то были мне отцами.

Хор. Ваш приезд — день еще более радостный, чем день вашего рождения. Встретиться с тем, кого любишь, отраднее, чем обнять новорожденного.

Пердикан. Так вот она, моя милая долина, мои орешины, зеленые дорожки, мой маленький родник! Вот мои былые дни, еще полные жизни, таинственный мир моих детских грез! О родина, родина, непостижимое слово! Неужели человек родится для одного уголка на земле, чтобы построить на нем себе гнездо и прожить один день?

X о р. Нам говорили, господин, что вы — ученый.

II е р д и к а н. Да, мне то же говорили. Науки — прекрасная вещь, дети мои, но эти деревья и эти луга поучают во всеуслышание прекраснейшей из наук — забвению того, что знаешь.

Хор. Пока вас не было, многое изменилось; девушки повыходили замуж, а парней позабирали в солдаты.

Пердикан. Вы мне все это расскажете. Я жду новостей; но, по правде говоря, мне их еще не хочется. Какой маленький этот пруд! А когда-то он мне казался огромным; память сохранила мне океан и леса, а я вижу капельку воды и травинки. .Что это за девушка поет там, у окна, вон за теми деревьями?

Хор. Это Розетта, молочная сестра вашей кузины Камиллы»

Пердикан (подходя). Спустись, Розетта, иди сюда.

Розетта (входит). Слушаюсь, сударь.

Пердикан. Ты видела меня из окна и не вышла, злая ты девочка! Дай мне скорее твою руку; дай расцеловать тебя в щеки.

Розетта. Слушаюсь, сударь.

Пердикан. Ты замужем, детка? Мне говорили, ты вышла замуж.

Розетт а. Ах, нет, нет, сударь.

Пердикан. Почему? Во всей деревне нет девушки красивее тебя. Мы выдадим тебя замуж, дитя.

Хор. Господин, она хочет умереть в девушках.

Пердикан. Правда, Розетта?

Розетта. Ах, нет.

II е р д и к а н. Приехала твоя сестра Камилла. Ты видела ее?

Розетта. Она еще не была здесь.

Пердикан. Поди скорей, надень новое платье и приходи ужинать в замок.

 

СЦЕНА ПЯТАЯ

ЗАЛА.

Входят барон и мэтр Блазиус.

Мэтр Блазиус. Господин барон, мне надо кое-что сказать вам; священник вашего прихода — пьяница.

Барон. Фи! Этого быть не может.

Мэтр Блазиус. Я в этом уверен; он выпил за обедом три бутылки вина.

Барон. Это невероятно.

Мэтр Блазиус. И, выйдя из-за стола, он пошел по клумбам.

Б а р о и. По клумбам? Я поражен. Вот странно! Выпить за обедом три бутылки вина! Ходить по клумбам! Это непостижимо. А почему же он шел по аллее?

Мэтр Блазиус. Потому что он шатался.

Барон (в сторону). Я начинаю думать, что Бридэн сегодня утром был прав. От этого Блазиуса ужасно пахнет вином.

Мэтр Блазиус. К тому же он очень много ел; ему трудно было говорить.

Барон. Правда, и я заметил то же.

Мэтр Блазиус. Он сказал несколько латинских слов, и во всех были ошибки. Господин барон, это человек развращенный.

Барон. Фу! От этого Блазиуса невыносимый запах. — Знайте, сударь наставник, что я занят совсем другими вещами, и меня никогда не заботят мысли о том, что пьют и что едят. Я не дворецкий.

Мэтр Блазиус. Да не будет угодно небесам, чтобы я вам не угодил, господин барон. Ваше вино превосходно.

Барон. Да, в моих погребах есть хорошие вина.

Мэтр Бридэн (входит). Господин барон, ваш сын стоит на площади, и его окружили шалуны со всей деревни.

Барон. Это невозможно.

Мэтр Б р и д э н. Я видел собственными глазами. Он подбирал камешки и швырялся ими.

Барон. Швырялся ими? Мой ум мутится; все мысли перепутались. Вы говорите вздор, Бридэн. Неслыханно, чтобы доктор наук швырялся камешками.

Мэтр Бридэн. Подойдите к окну, господин барон, вы сами увидите.

Барон (в сторону). О небо! Блазиус прав — Бридэн шатается.

Мэтр Бридэн. Смотрите, господин барон, вот он на краю пруда. Он держит под руку молодую крестьянку.

Барон. Молодую крестьянку? Неужели мой сын приехал сюда развращать моих подданных? Крестьянку — под руку, и все деревенские мальчишки вокруг него! Я вне себя.

Мэтр Бридэн. Это вопиет о мщении.

Барон. Все погибло! Безвозвратно погибло. Я погиб: Бридэн шатается, от Блазиуса так несет вином, что страшно становится, а мой сын соблазняет деревенских девушек и швыряется камнями. (Уходит)

 

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

СЦЕНА ПЕРВАЯ САД.

Входят мэтр Блазиус и Пердикан.

Мэтр Блазиус. Сударь, ваш отец в отчаянии.

Пе р д и к а н. Почему это?

Мэтр Блазиус. Небезызвестно ль вам, что он намеревался сочетать вас браком с вашей кузиной Камиллой?

Пердикан. Ну что же? Я ничего лучшего и не желаю.

Мэтр Блазиус. Однако барону кажется, что вы не сходитесь характерами.

Пердикан. Это грустно; мой характер я не могу изменить.

Мэтр Блазиус. Так вы тем самым делаете этот брак невозможным?

Пердикан. Повторяю вам, что ничего лучшего я не желаю, как жениться на Камилле.

Мэтр Блазиус. Сударь, я удалюсь, там идет ваша кузина. (Уходит.)

Входит Камилла.

Пердикан. Уже встала, кузина? Я по-прежнему не отказываюсь от того, что сказал тебе вчера: ты хороша, как ангел.

Камилла. Поговорим серьезно, Пердикан; ваш отец хочет женить нас. Не знаю, что вы думаете на этот счет, но считаю своим долгом предупредить: мое решение принято.

Пердикан. Тем хуже для меня, если я вам не нравлюсь.

Камилла. Не меньше всякого другого; я не хочу выходить замуж, и здесь нет ничего такого, что могло бы оскорбить вашу гордость.

Пердикан. Гордостью я не страдаю; мне не знакомы ни радости ее, ни горести.

Камилла. Я приехала сюда, чтобы получить наследство матери; завтра я возвращаюсь в монастырь.

Пердикан. В твоих словах есть прямота, дай руку, и будем друзьями.

Камилла. Я не люблю прикосновений.

Пердикан (беря ее за руку). Дай руку мне, Камилла, прошу тебя. Чего ты боишься? Ты не хочешь, чтобы нас женили? Ну так что же! Мы и не поженимся; разве это причина для ненависти? Разве мы не брат и сестра? Когда твоя мать завещала поженить нас, она хотела, чтобы дружба наша была вечной, — вот все, чего она желала. Зачем нам жениться? Вот твоя рука и вот моя; и чтобы они остались соединенными, вот так, до последнего вздоха, разве для этого нам нужен священник, — как ты думаешь? Нам достаточно бога.

Камилла. Я очень рада, что мой отказ вам безразличен.

Пердикан. Он мне вовсе не безразличен, Камилла. Твоя любовь дала бы мне счастье, но твоя дружба мне будет утешением. Не уезжай завтра из замка; вчера ты отказалась пройтись со мной по саду, потому что ты видела во мне жениха, который был тебе не по сердцу. Останься на несколько дней, позволь мне надеяться, что наша былая жизнь не навеки умерла в твоем сердце.

Камилла. Я должна уехать.

Пердикан. Почему?

Камилла. Это моя тайна.

Пердикан. Ты любишь другого?

Камилла. Нет, но я хочу уехать.

Пер д и к а н. Непременно?

Камилла. Да, непременно.

Пердикан. Ну что ж, прощай. Я хотел бы посидеть с тобой под каштанами в рощице и часок-другой дружески побеседовать. Но если тебе не нравится, не будем говорить об этом. Прощай, мое дитя. (Уходит.)

Камилла (даме Плюш, которая входит). Дама Плюш, все ли готово? Уедем ли мы завтра? Покончил ли опекун со счетами?

Дама Плюш. Да, чистая моя голубка. Барон вчера вечером назвал меня дурой, и я очень рада уехать.

К амил л а. Вот возьмите, это — записка, которую вы перед обедом снесете от моего имени кузену Пердикану.

Дама Плюш. Господи боже мой! Возможно ль? Вы пишете мужчине?

Камилла. Не должна ли я стать его женой? Ведь могу я писать моему .жениху?

Дама Плюш. Господин Пердикан только что ушел отсюда. Что вы можете ему писать? Ваш жених! Помилуйте! Неужели вы изменяете Иисусу?

К а м и л л а. Делайте то, что я вам говорю, и все приготовьте к нашему отъезду. (Уходит.)

СЦЕНА ВТОРАЯ

СТОЛОВАЯ. НАКРЫВАЮТ НА СТОЛ.

Мэтр Бридэн (входит). Сомнений быть не может; его и сегодня усадят на почетное место! Это кресло, на котором я так давно сижу справа от барона, достанется наставнику. О, я несчастный! Набитый дурак, бессовестный пьяница оттесняет меня на нижний конец! Дворецкий ему первому будет наливать малагу, а когда блюдо дойдет до меня, оно уже наполовину простынет и лучшие куски уже будут проглочены; вокруг куропатки не останется ни капусты, ни морковки. О, святая католическая церковь! Если вчера ему отдали это место, это было понятно: то был первый раз после стольких лет, что он снова садился за этот стол. Боже, как он жрал! Нет, мне ничего не останется, кроме костей да куриных лапок. Я не потерплю такого оскорбления. Прощай, почтенное кресло, на спинку которого я откидывался столько раз, насытившись роскошными яствами. Прощайте, запечатанные бутылки, бесподобный аромат дичи, зажаренной в самую точку! Прощай, великолепный стол, благородная столовая, я больше не буду читать молитву перед обедом! Я возвращаюсь в свой приход; меня не увидят затерянным в толпе гостей, и я, подобно Цезарю, предпочту быть первым в деревне, чем вторым в Риме. (Уходит.)

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

ПОЛЕ ПЕРЕД МАЛЕНЬКИМ ДОМИКОМ

Входят Розетта и Пердикан.

Пердикан. Раз твоей матери нет — давай пройдемся.

Розетта. Вы думаете, что мне будут на пользу все эти поцелуи, которыми вы дарите меня?

Пердикан. Что же тут дурного! Я поцеловал бы тебя в присутствии твоей матери. Разве ты не молочная сестра Камиллы? Разве я не брат тебе, так же как и ей?

Розетта. Слова — словами, а поцелуи — поцелуями. Я совсем не умная, и я сразу же это замечаю, как только захочу что-нибудь сказать. Знатные дамы знают, как им быть, смотря по тому, какую руку им поцелуют - левую или правую; отцы их целуют в лоб, братья — в щеку, любовники — в губы; а меня, меня все целуют в обе щеки, и мне это обидно.

Пердикан. Как ты хороша, дитя мое!

Розетта. Но не стоит вам из-за этого печалиться. Какой вы грустный сегодня! Так ваша свадьба расстроилась?

Пердикан. Крестьяне из твоей деревни помнят, как они любили меня; дворовые псы и деревья в лесу тоже помнят; но Камилла не помнит. Ну, Розетта, а твоя свадьба когда?

Розетта. Давайте не будем говорить об этом! Будем говорить о погоде, вот об этих цветах, о ваших лошадях и моих чепчиках.

Пердикан. О чем тебе угодно, обо всем, что может коснуться твоих губ, но не лишит их этой улыбки, которую я чту больше, чем мою жизнь. (Целует ее.)

Розетта. Вы чтите мою улыбку, но вы совсем как будто не чтите моих губ. Смотрите-ка, вот капля дождя упала мне на руку, а ведь небо — ясное.

Пердикан. Прости меня.

Розетта. Чем я обидела вас, что вы плачете?

Уходят.

 

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

В ЗАМКЕ.

Входят мэтр Блазиус и барон.

Мэтр Блазиус. Господин барон, странную вещь должен я вам сказать. Я только что нечаянно зашел в буфетную... я хочу сказать — в галерею; что мне делать в буфетной? Итак, я был в галерее. Я случайно нашел бутылку... я хочу сказать — графин с водой, — как мог бы я найти бутылку в галерее? Итак, я собирался выпить глоток вина... я хочу сказать — стакан воды, — так, для времяпрепровождения, и глядел в окно, стоя меж двух ваз с цветами, — они в современном вкусе, как мне показалось, хотя и сделаны в подражание этрусскому.

Барон. Какая у вас невыносимая манера разговаривать, Блазиус! Ваши речи невозможно понять.

Мэтр Блазиус. Выслушайте меня, господин барон, уделите мне минуту внимания. Итак, я смотрел в окно. Не будьте нетерпеливы, во имя неба! Тут дело идет о чести рода.

Барон. О чести рода? Вот это — непостижимо! О чести рода, Блазиус? Знаете ли вы, что нас тридцать семь мужчин и столько же почти женщин — как в Париже, так и в провинции?

Мэтр Блазиус. Позвольте мне продолжать. Пока я пил вино... я хочу сказать — пил воду, дабы ускорить пищеварение, вообразите себе, я увидел даму Плюш, совсем запыхавшуюся.

Барон. Почему же запыхавшуюся, Блазиус? Это необыкновенно!

Мэтр Блазиус. И я видел рядом с ней, красной от гнева, вашу племянницу Камиллу.

Б а р о н. Кто был красен от гнева, моя племянница или дама Плюш?

Мэтр Блазиус. Ваша племянница, господин барон.

Барон. Моя племянница — красная от гнева! Это неслыханно! А почем вы знаете, что от гнева? Она могла раскраснеться от множества причин; она, верно, бегала за бабочками в моем цветнике.

Мэтр Блазиус. Ничего не могу утверждать на этот счет, — возможно; но она громко закричала: «Пойдите найдите его! Делайте то, что вам говорят! Вы глупы! Я так хочу!» И она ударила веером по локтю дамы Плюш, которая при каждом ее восклицаний подскакивала среди мышиного горошка.

Барон. Среди мышиного горошка?.. А что отвечала наставница на сумасбродство моей племянницы? — ибо ее поведение заслуживает такого названия.

Мэтр Блазиус. Наставница отвечала: «Я не хочу туда идти. Я не нашла его! Он ухаживает за деревенскими девчонками, которые пасут индюков. Я слишком стара, чтобы разносить любовные послания; слава богу, я прожила до сих пор с чистыми руками», — и, говоря таким вот образом, она комкала в руках: листок бумаги, сложенный вчетверо.

Б а р о н. Ничего не понимаю; мои мысли совершенно спутались. Какое основание было у дамы Плюш комкать листок бумаги, сложенный вчетверо, подпрыгивая при этом среди мышиного горошка? Не могу поверить в нечто столь чудовищное.

Мэтр Блазиус. Разве вам не ясно, господин барон, что это значит?

Барон. Нет! Поистине, нет, друг мой, — я совершенно ничего не понимаю. Такое поведение кажется мне, правда, бесчинным, но лишенным повода, равно как и оправдания.

Мэтр Блазиус. Это значит, что у вашей племянницы — тайная переписка.

Б а р о н. Что вы говорите? Подумали ли вы, о ком идет речь? Взвешивайте ваши слова, господин аббат.

Мэтр Блазиус. Если даже я буду взвешивать их на весах небесных, которые взвесят и душу мою в день страшного суда, то и тогда я не найду ни одного слова, которое смахивало бы на фальшивую монету. У вашей племянницы — тайная переписка.

Барон. Но подумайте, друг мой, — это же невозможно!

Мэтр Блазиус. Почему бы она поручила своей наставнице передать письмо? Почему бы она стала восклицать: «Найдите его!», а та стала бы ворчать и хмуриться!

Барон. А кому было предназначено это письмо?

Мэтр Блазиус. Вот в этом-то как раз и заключается hie, господин барон, hie jacet lepus. Кому было предназначено это письмо? — Мужчине, который ухаживает за девушкой, пасущей индюков. А мужчина, который открыто водится с девушкой, пасущей индюков, может быть заподозрен в том, что он и сам рожден для этого занятия. Однако невозможно, чтобы ваша племянница, с ее воспитанием, была влюблена в такого человека; это я и говорю, и отсюда явствует, что я и сам тут ничего не понимаю, так же как и вы, с позволения сказать.

Барон. О небо! Моя племянница еще сегодня утром объявила мне, что отказывает своему кузену Пердикану. Неужели она полюбила человека, пасущего индюков? Пройдем в мой кабинет; со вчерашнего дня я перенес так много сильных потрясений, что не могу собраться с мыслями.

Уходят.

 

СЦЕНА ПЯТАЯ

У РОДНИКА В ЛЕСУ,

Пердикан (входит, читая записку). «Приходите в полдень к маленькому роднику». Что это значит? Такая холодность, такая решительность, такой суровый отказ, такая безучастная гордость и, вдобавок ко всему, — свидание? Если это для разговора о делах, то к чему такое место? Или это кокетство? Нынче утром, когда я гулял с Розеттой, мне послышался шорох в кустах и показалось, что это лань. Уж не интрига ли?

Входит Камилла.

Камилла. Здравствуйте, кузен. Мне показалось — не знаю, я, может быть, ошибаюсь, что вам нынче утром было грустно расстаться со мной. Вы против моей воли взяли мою руку, а я пришла просить вас протянуть мне вашу. Я отказала вам в поцелуе, вот он. (Целует его.) Вы еще сказали, что были бы рады по-дружески поговорить со мной. Садитесь — и поговорим.

Садятся.

Пердикан. Не снилось ли мне это? И не снова ли снится мне сон?

Камилла. Вам странно было получить от меня записку, не правда ли? У меня изменчивый нрав; но вы сегодня утром сказали очень верно: «Если нам надо расстаться, расстанемся друзьями». Вы не знаете причины моего отъезда, и я вам пришла сказать ее: я постригаюсь в монахини.

Пе р д и к а н. Возможно ли? Ты ли это, Камилла, чье отражение я вижу в воде, — ты, что сидишь сейчас среди маргариток, как в былые дни?

Камилла. Да, это я. Я пришла, чтобы на четверть часа вернуться к былой жизни. Я показалась вам резкой и надменной, а дело очень просто — я отреклась от мира. Но прежде чем его покинуть, мне очень хотелось бы узнать ваше мнение. Права ли я, по-вашему, что иду в монахини?

Пе р д и к а н. Не спрашивайте меня об этом, потому что сам я никогда не сделаюсь монахом.

Камилла. За те десять лет, которые мы провели вдали друг от друга, вы стали познавать жизнь. Я знаю, какой вы человек, а вы, с вашим сердцем и умом, должны были, верно, многому научиться в короткий срок. Скажите мне, были у вас любовницы?

Пердикан. Зачем это вам?

Камилла. Ответьте мне, прошу вас, без скромности и без хвастовства.

II е р д и к а н. Были.

Камилл а. Вы любили их?

П е р дика н. Всем сердцем.

Камилла. Где они теперь? Вы это знаете?

Пер д и к а н. Вот, право, странные вопросы. Что мне ответить вам? Я не муж им и не брат; они ушли, куда им вздумалось.

Камилла. Наверно, была среди них одна, которую вы предпочитали остальным. Как долго любили вы ту, которую любили больше всех?

Пердикан. Странная ты девушка! Хочешь исповедовать меня?

Камилла. Я, как милости, прошу вас дать мне искренний ответ. Вы не развратник, и, мне кажется, в вашем сердце есть честность. Вы должны были внушать любовь, потому что вы заслуживаете ее, и вы не отдались бы прихоти. Ответьте, прошу вас.

II е р д и к а и. Право, не помню.

Камилла. Знаете ли вы человека, который любил бы только одну женщину?

Пердикан. Конечно, такие есть.

Камилла. И среди ваших друзей? Назовите мне его имя.

Пердикан. Я не могу назвать вам имя, но я думаю, есть люди, способные любить только раз.

Камилла. Сколько раз может любить честный человек?

Пердикан. Ты хочешь, чтобы я читал литанию, или сама читаешь катехизис?

Камилла. Я хочу пополнить мои сведения и узнать, права я или неправа, что иду в монахини. Если бы я вышла замуж за вас, разве не пришлось бы вам искренно отвечать на все мои вопросы и обнажать предо мною ваше сердце? Я очень уважаю вас и считаю, что вы и по воспитанию и по характеру выше многих других. Мне досадно, что вы уже не помните, о чем я вас спрашивала; может быть, узнав вас ближе, я бы стала смелей.

Пердикан. К чему ты ведешь разговор? Говори; я отвечу.

Камилла. Отвечайте же на мой первый вопрос. Правильно ли я поступаю, что остаюсь в монастыре?

Пердикан. Нет.

Камилла. Так я лучше бы сделала, если бы вышла за вас замуж?

Пердикан. Да.

Камилла. Если бы священник вашего прихода дунул на стакан с водой и сказал вам, что это стакан вина, стали бы вы его пить вместо вина?

П е рд и к а н. Нет.

Камилла. Если бы священник вашего прихода дунул на вас и сказал мне, что вы будете любить меня всю жизнь, надо ль мне было бы верить ему?

Пердикан. И да, и нет.

Камилла. Что бы вы мне посоветовали в тот день, когда бы я увидала, что вы меня больше не любите?

Пердикан. Взять любовника.

Камилла. Что делать мне потом, в тот день, когда любовник разлюбит меня?

Пердикан. Взять другого.

Камилла. До каких пор это будет длиться?

Пердикан. До тех пор, пока твои волосы не поседеют, а мои не станут белыми.

Камилла. Знаете ли вы, что такое монастырь, Пердикан? Приходилось ли вам когда-нибудь целый день просидеть на скамье в женском монастыре?

Пердикан. Да, приходилось.

Камилла. У меня есть подруга, монахиня, которой только тридцать лет, а уже в пятнадцать лет она получала пятьсот тысяч ливров дохода. Никогда существо более прекрасное и более благородное не ступало по земле. Она была женою пэра, и муж ее был один из самых знатных людей Франции. Все благородные человеческие способности получили у этого человека полное развитие, подобно тому, как каждый из побегов дерева, полного соков, превращается в ветвь. Никогда любовь и счастье не возлагали цветущего венка на чело более прекрасное. Муж изменил ей; она полюбила другого, и отчаяние убивает ее.

Пердикан. Возможно.

Камилла. Мы живем в одной келье и целыми ночами беседуем о ее горе. Оно почти что стало моим. Не правда ли, странно? Не знаю, как это случилось. Когда она мне рассказывала о своем замужестве, когда она описывала мне сперва упоение первых дней, затем — спокойствие, сменившее их, и, наконец, как все исчезло, как потом она сидела вечером у камина, а он — у окна и они не говорили друг другу ни слова; как их любовь увяла и как все попытки сближения приводили только к ссорам; как чужой образ мало-помалу занял место между ними и проскользнул в их страдания, - я во время ее рассказов видела себя на ее месте. Когда она говорила: «Я была счастлива», мое сердце радостно билось, а когда она прибавляла: «Я плакала», слезы мои текли. Но вообразите себе нечто еще более странное. Под конец я создала себе призрачную жизнь. Это длилось четыре года. Бесполезно говорить вам, путем каких размышлений, каких раздумий о своей судьбе я к этому пришла. Я лишь хотела рассказать вам как странность, что все беседы с Луизой, все создания моих грез напоминали мне вас.

Пердикан. Напоминали меня?

Камилла. Да, и это естественно: вы были единственный мужчина, которого я знала. Право же, я любила вас, Пердикан.

Пердикан. Сколько тебе лет, Камилла?

Камилла. Восемнадцать.

Пердикан. Продолжай, продолжай, я слушаю.

Камилла. В нашем монастыре двести женщин; лишь немногие из них совсем не знают жизни, а все остальные ждут уже смерти. Многие покидали монастырь, как я теперь покинула его, девственные, полные надежд. Они скоро возвращались, постаревшие, полные отчаяния. Каждый день кто - нибудь из них умирает в наших спальнях, и каждый день приходят новые — занять их место па волосяном матраце. Посетители дивятся спокойствию и порядку в обители; они внимательно вглядываются в белизну наших покрывал, но недоумевают, почему мы опускаем их на глаза. Что вы думаете об этих женщинах, Пердикан? Правы они или не правы?

Пердикан. Не знаю.

Камилла. Некоторые из них советуют мне остаться девственной. Мне очень хочется знать ваше мнение. Считаете ли вы, что эти женщины поступили бы лучше, если бы взяли себе любовников, и то же посоветовали бы мне?

Пердикан. Не знаю.

Камилла. Вы обещали мне ответить.

Пердикан. Я избавлен от этой необходимости по вполне простой причине: я думаю, что это говоришь не ты.

Камилла. Возможно; во всех моих мыслях, должно быть, много смешного. Вполне возможно, что мне вдолбили урок и что я — лишь невежественный попугай. В галерее есть маленькая картина, на ней изображен монах, склонившийся над молитвенником; сквозь мрачную решетку в окне его кельи скользит слабый луч солнца, и видна итальянская локанда, перед которой пляшет пастух. Кто из них внушает вам большее уважение?

Пердикан. Ни тот, ни другой, и оба вместе. Оба они — люди, плоть от плоти и кость от кости человека; один читает, а другой пляшет; ничего иного я тут и не вижу. Ты права, что идешь в монахини.

Камилла. Вы только что говорили мне другое.

Пердикан. Я говорил другое? Возможно.

Камилла. Итак, вы мне советуете?

Пердикан. Итак, ты ни во что не веришь?

Камилла. Подними голову, Пердикан! Есть ли человек, который ни во что не верит?

Пердикан (вставая). Вот он: я не верю в бессмертие. Милая моя сестра, монахини поделились с тобой своим опытом, но, поверь мне, это не твой опыт; ты не умрешь, не узнав любви.

Камилла. Я хочу любить, но не хочу страдать; я хочу любить любовью вечной и приносить обеты, которые нельзя нарушить. Вот мой возлюбленный. (Показывает распятие.)

Пе р д и к а н. Этот возлюбленный не исключает других.

Камилла. Для меня по крайней мере исключает. Не улыбайтесь, Пердикан! Десять лет я не видела вас и завтра уезжаю. Через десять лет, если мы снова свидимся, мы еще поговорим об этом. Я не хотела остаться в вашей памяти холодной статуей, потому что к тому состоянию, в котором я нахожусь, приводит бесчувственность. Послушайте меня: возвращайтесь к жизни, и пока вы будете счастливы, пока вы будете любить, как можно любить на земле, не вспоминайте о вашей сестре Камилле; но если случится, что вас покинут или сами вы покинете, если ангел надежды оставит вас, если пустота воцарится в вашем сердце, — вспомните обо мне, которая молится за вас.

Пердикан. Ты гордячка, берегись.

К а м и л л а. Почему?

Пердикан. Тебе восемнадцать лет, и ты не веришь в любовь!

Камилла. А вы, говорящий о ней, вы верите? Вот вы склонились предо мной, а колени у вас поистерлись о ковры ваших любовниц, и вы уже забыли их имена. Вы плакали слезами радости и слезами отчаяния, но вы знали, что воде родника можно больше доверять, чем вашим слезам, и что ею всегда можно будет омыть ваши опухшие веки. Вы делаете свое дело, как подобает молодому человеку, и смеетесь, когда вам говорят о женщинах, убитых скорбью; вы не верите, что можно умереть от любви, вы, который жили и знали любовь. Так что же есть мир? Мне кажется, вы должны искренне презирать женщин, которые принимают вас таким, какой вы есть, и прогоняют своего последнего любовника, чтобы заключить вас в свои объятия, а уста их еще хранят в это время поцелуи другого. Я только что спросила вас, любили ль вы; вы мне ответили, точно путешественник, которого спрашивают, был ли он в Италии или Германии, а он отвечает: «Да, был», и тут же решает уехать в Швейцарию или в любую другую страну. Значит, ваша любовь — разменная монета, если она может так переходить из рук в руки до самой смерти? Нет, это даже не монета, ведь самый маленький золотой стоит больше: через какие бы руки он ни проходил, он сохраняет свою чеканку.

П е р д и к а и. Как ты хороша, Камилла, когда у тебя загораются глаза!

Камилла. Да, я хороша, я это знаю. Любезности не научат меня ничему новому; бесстрастная монахиня, которая срежет мои волосы, быть может, побледнеет, совершая такую казнь; но они не превратятся в кольца и цепочки, и их никто не станет таскать по будуарам; все они будут целы, когда железо коснется моей головы; я жду лишь взмаха ножниц, и когда священник, благословляя меня, наденет мне на палец золотое кольцо моего небесного жениха, — прядь волос, которую я принесу в дар, сможет послужить ему облачением.

П е р д и к а н. Ты, право, рассердилась.

Камилла. Я напрасно заговорила: вся моя жизнь у меня на устах. О Пердикан! Не смейтесь, все это смертельно грустно.

Пердикан. Бедное дитя, я не прерываю тебя, а мне ведь хочется вставить слово. Ты рассказываешь мне о монахине, которая, видимо, имела на тебя пагубное влияние; ты говоришь, что ей изменили, что она изменила сама и дошла до отчаяния. Уверена ли ты, что если бы муж ее или ее любовник пришел протянуть ей руку сквозь решетку приемной, она не протянула бы своей руки?

Камилла. Что вы говорите? Я не расслышала.

Пердикан. Уверена ли ты, что если бы ее муж или ее любовник позвал ее к новым страданиям, она ответила бы: нет?

Камилла. Полагаю, что так.

Пердикан. В твоем монастыре двести женщин, и у большинства из них в сердце глубокие раны; они дали тебе притронуться к ним, и твои девственные мысли они окрасили каплями своей крови. Они жили, не так ли? И с ужасом показали тебе на свой жизненный путь; ты перекрестилась, глядя на их раны, как если бы это были раны Христа; они дали тебе место в своем мрачном шествии, а ты в священном трепете прижимаешься к этим высохшим телам, когда мимо проходит мужчина. Уверена ли ты, что если бы мужчина, идущий мимо, был тот, кто изменил, тот, из-за которого они плачут и страдают, тот, кого они проклинают в своих молитвах, — уверена ли ты, что, увидев его, они не порвали бы своих цепей, не бросились бы к своим былым несчастьям и не прижались окровавленной грудью к кинжалу, который их ранил? О дитя мое! Знаешь ли ты грезы этих женщин, которые тебе советуют не грезить? Знаешь ли ты, чье имя шепчут они, когда от их рыданий дрожит чаша со святыми дарами, которую им подносят? Эти женщины, которые подсаживались к тебе, трясли головой и отравляли твой слух своей старческой немощью, — они, оглашающие закат твоей юности набатным звоном своего отчаяния и леденящие твою алую кровь холодом своих могил, — знаешь ли ты, кто они?

Камилла. Вы пугаете меня; вы тоже рассердились.

Пердикан. Знаешь ли ты, несчастная девочка, что такое монахини? Они, которые говорят тебе, что человеческая любовь — обман, знают ли они, что есть еще нечто худшее — обман любви небесной? Знают ли они, что совершают преступление, когда нашептывают девушке слова женщины? Ах, чему они научили тебя! Как я все это угадал, когда ты остановилась перед портретом нашей старой тетки! Ты хотела уехать, не подав мне руки; ты не хотела увидеть вновь этот лесок, этот бедный маленький родник, который глядит на нас весь в слезах; ты отреклась от дней своего детства, и та гипсовая маска, которой монахини закрыли твои щеки, отказывала мне в поцелуе; но сердце твое забилось; оно забыло свой урок, — ведь оно не знает грамоты, — и ты вернулась и села на траву, — вот, где мы сейчас. Ну что ж, Камилла, эти женщины правильно рассудили! Они наставили тебя на путь истинный; я могу поплатиться счастьем моей жизни; но скажи им от моего имени: небо — не для них.

Камилла. И не для меня, не правда ли?,

П е р д и к а н. Прощай, Камилла, возвращайся в свой монастырь, и когда будешь слушать эти отвратительные россказни, которые отравили тебя, отвечай то, что я тебе скажу: все мужчины — обманщики, непостоянны, лживы, болтливы, лицемерны, надменны или трусливы, чувственны и достойны презрения; все женщины — коварны, лукавы, тщеславны, любопытны и развратны; мир — бездонная клоака, где безобразнейшие гады ползают и корчатся на горах грязи; но в мире есть нечто священное и высокое, это — союз двух таких существ, столь несовершенных и ужасных! В любви часто бываешь обманут, часто бываешь несчастным; но ты любишь, и, стоя на краю могилы, ты сможешь обернуться, чтобы взглянуть назад и сказать: я часто страдал, я не раз был обманут, но я любил. И жил я, я, а не искусственное существо, созданное моим воображением и моею скукой. (Уходит.)

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

С Ц Е Н А П Е Р В А Я

ПЕРЕД ЗАМКОМ

Входят барон и мэтр Блазиус.

Б а р о н. Не говоря о вашем пьянстве, вы негодяй, мэтр Блазиус. Мои слуги видят, как вы прокрадываетесь в буфетную, а когда вас самым позорным образом уличают в краже моих бутылок, вы пытаетесь оправдаться и обвиняете мою племянницу в тайной переписке.

Мэтр Блазиус. Но, господин барон, соблаговолите вспомнить...

Барон. Уходите, господин аббат, и никогда не появляйтесь мне на глаза; неразумно так поступать, и мой сан никогда не позволит мне простить вас. (Уходит.)

Мэтр Блазиус идет за ним. Входит Пердикан.

Пердикан. Хотелось бы мне знать, влюблен ли я? С одной стороны, эти расспросы, немножко развязные для восемнадцатилетней девушки... С другой — мысли, которыми наполнили ей голову эти монахини, трудно будет искоренить. К тому же она сегодня должна уехать. Черт возьми! Я люблю ее, это так! Кто знает, она, в конце концов, быть может, повторяла урок, и ведь ясно, что до меня ей нет дела. Впрочем, как бы она ни была хороша, это нe мешает тому, что манеры ее слишком резки и тон слишком решителен. Мне больше не надо думать о ней, ясно, что я ее не люблю. Бесспорно, она хороша; но почему этот вчерашний разговор не выходит у меня из головы? Право, я бредил всю ночь. Да куда же я иду? Ах, да, — в деревню. (Уходит.)

 

СЦЕНА ВТОРАЯ

ДОРОГА.

Мэтр Бридэн (входит). Что они делают теперь? Увы! Уже полдень. Они за столом. Что они едят? Чего они не едят? Я видел, как кухарка проходила по деревне с огромным индюком. Поваренок нес трюфели в корзине для винограда.

Входит мэтр Б л а з и у с.

Мэтр Блазиус. О, нежданная немилость! Вот я прогнан из замка, а следовательно — и из столовой. Я больше не буду пить вино в буфетной.

Мэтр Бридэн. Я больше не увижу, как дымятся блюда; у огня благородного камина я больше не буду греть мой сытый живот.

Мэтр Блазиус. Зачем роковое любопытство толкнуло меня подслушать разговор племянницы с дамой Плюш? Зачем я доложил барону обо всем, что видел?

Мэтр Бридэн. Зачем суетная гордость удалила меня от этого почтенного стола, где я был так хорошо принят? Не все ли мне равно — сидеть справа или слева?

Мэтр Блазиус. Увы! Я был пьян, — надо в том сознаться, — когда решился на это безумие.

Мэтр Бридэн. Увы! Вино ударило мне в голову, когда я совершил этот опрометчивый поступок.

Мэтр Блазиус. Кажется, это священник.

Мэтр Бридэн. Это наставник, собственной персоной.

Мэтр Блазиус. О! О! Господин кюре, что вы тут делаете?

Мэтр Бридэн. Я? Я иду обедать. А вы не идете?

Мэтр Блазиус. Сегодня — нет. Увы! Мэтр Бридэн, заступитесь за меня; барон меня прогнал. Я ложно обвинил девицу Камиллу в том, что у нее тайная переписка, а все же, — бог свидетель мне, — я видел, или мне казалось, что я видел, даму Плюш среди мышиного горошка. Я погиб, господин кюре.

Мэтр Бридэн. Что такое вы мне рассказываете?

Мэтр Блазиус. Увы! Увы! Говорю правду. Я в полной немилости за то, что украл бутылку.

Мэтр Бридэн. Что вы говорите, сударь, об украденных бутылках, когда речь идет о мышином горошке и какой-то переписке?

Мэтр Блазиус. Умоляю вас защитить меня. Я честен, господин Бридэн. О достойный господин Бридэн, я — ваш покорный слуга.

Мэтр Бридэн. О, счастье! Не сон ли это? Так я сяду на тебя, о блаженный стул!..

Мэтр Блазиус. Я буду вам признателен, если вы, добрый, дорогой господин кюре, выслушаете мою историю и согласитесь оправдать меня.

Мэтр Бридэн. Я не в состоянии, сударь; пробило двенадцать, и я иду обедать. Если барон недоволен вами, это ваше дело. Я не буду просить за пьяницу. (В сторону.) Живо, несемся к воротам, а ты, живот мой, округлись! (Убегает.),

Мэтр Блазиус. Презренная Плюш, ты заплатишь за все; да, dio ты причина моего падения; женщина, лишенная стыда, подлая сводня, тебе я обязан этой немилостью. О священный Парижский университет! Меня называют пьяницей! Я погиб, если не перехвачу письма и не докажу барону, что у его племянницы — переписка. Сегодня утром я видел, как она писала за своим столом. Терпение! Вот что-то новенькое.

Проходит дама Плюш, неся письмо.

Плюш, дайте мне это письмо.

Дама Плюш. Что это значит? Это письмо моей госпожи, я несу его в деревню на почту.

Мэтр Блазиус. Дайте мне его, или вы погибли.

Дама Плюш. Я! Я! Погибла! Иисус, Мария, мученица - дева!

Мэтр Блазиус. Да, погибли, Плюш; дайте мне этот листок.

Дерутся. Входит П ердикан.

П е р д и к а и. Что тут такое? Что вы делаете, Блазиус? Зачем вы обижаете эту женщину?

Дама Плюш. Отдайте мне письмо. Он отнял его у меня, сударь. Защитите!

Мэтр Б л а з и у с. Она сводня, сударь. Это любовное письмо.

Дама Плюш. Это письмо Камиллы, сударь, вашей невесты.

Мэтр Блазиус. Это любовное послание к парню, пасущему индюков.

Дама Плюш. Ты лжешь, аббат, вот все, что я могу тебе сказать!

Пердикан. Дайте мне это письмо; я в вашей ссоре ничего не понимаю; но как жених Камиллы, я считаю себя вправе прочесть его. (Читает.) «Сестре Луизе, в монастырь» (В сторону.) Какому проклятому любопытству я невольно поддался! Мое сердце так сильно бьется, и я не знаю, что со мной. Уважаемая дама Плюш, вы — достойная женщина, а мэтр Блазиус — дурак. Идите обедать; я берусь доставить это письмо на почту.

Мэтр Блазиус и дама Плюш уходят.

Преступно вскрывать письма, и я слишком хорошо это знаю, чтобы так поступить. Что может писать Камилла монахине? Какой власти надо мной добилась эта странная девушка, если три слова, написанные на конверте, вызывают в моей руке дрожь? Это странно. Блазиус, сражаясь с дамой Плюш, сломал печать. Разве преступление — вскрыть конверт? Ну, да ведь ничего не изменится! (Открывает письмо и читает.)

«Я уезжаю сегодня, моя дорогая, и все произошло так, как я предвидела. Это так ужасно, но у бедного юноши — кинжал в сердце; он не утешится, утратив меня. Однако я сделала все возможное, чтобы внушить ему отвращение к себе. Бог да простит мне, что моим отказом я ввергла его в отчаяние. Увы, дорогая моя, что могла я сделать? Молитесь за меня; мы увидимся завтра, чтобы навек не разлучаться. Ваша всей душой! Камилла».

Возможно ли? Это пишет Камилла? Она так говорит обо мне! Я в отчаянии от ее отказа! О боже мой! Если б это была правда, то оно было бы заметно. И что может быть постыдного в любви? Она сделала все возможное, чтобы внушить мне отвращение, — так она говорит, — и в сердце у меня кинжал? Какой ей смысл выдумывать подобный роман? Неужели мысль, пришедшая мне этой ночью, правда? О женщина! Эта бедная Камилла, быть может, очень набожна! Она от всего сердца приносит себя в дар богу, но она твердо решила, что доведет меня до отчаяния. Так условились милые подруги, прежде чем она уехала из монастыря. Было решено, что Камилла увидит своего кузена, что их захотят поженить, что она откажет и что кузен будет безутешен. Как это интересно — девушка, приносящая в жертву богу счастье своего кузена! Нет, нет, Камилла, я не люблю тебя, я не в отчаянии, сердце мое не пронзено кинжалом, и я это тебе докажу. Да, прежде чем ты уедешь отсюда, ты будешь знать, что я люблю другую.

Входит крестьянин.

Подите в замок, скажите на кухне, чтобы послали лакея к барышне Камилле снести эту записку. (Пишет.)

Крестьяни н. Слушаю, сударь. (Уходит.)

Пер дикан. Теперь — к другой. О! Я в отчаянии! Эй! Розетта! Розетта! (Стучится в дверь.)

Розетта (отворяя). Вы, сударь? Войдите, моя мать дома.

П е р д и к а н. Надевай, Розетта, твой самый нарядный чепчик и идем со мной.

Розетта. Куда же?

П е р д и к а н. Я тебе скажу; спроси позволения у матери, но торопись.

Розетта. Слушаюсь, сударь. (Уходит в дом.)

Пердикан. Я попросил Камиллу о новом свидании, и я уверен, что она придет, но, клянусь небом, она не найдет того, что думает найти. Я буду ухаживать за Розеттой на глазах у Камиллы.

 

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

РОЩА.

Входят Камилла и крестьянин.

Крестьян и н. Сударыня, я несу в замок письмо для вас; должен ли я отдать его вам или снести на кухню, как велел мне господин Пердикан?

Камилла. Дай мне.

Крестьянин. А если вы хотите, чтоб я снес его в замок, мне, может, лучше не задерживаться?

Камилла. Говорю тебе, дай.

Крестьянин. Как вам угодно. (Отдает письмо.)

Камилла. Вот тебе за труды.

Крестьянин. Покорно благодарю; так мне можно уйти?

Камилл а. Как хочешь.

Крестьянин. Так я пойду, так я пойду. (Уходит.)

Камилла (читая). Пердикан просит меня прийти проститься с ним перед отъездом у маленького родника, куда я вчера позвала его. Что он может мне сказать? Вот и родник, и я уже тут. Должна ли я согласиться на это новое свидание? Ах! (Прячется за дерево.) Вот идет Пердикан с Розеттой, моей молочной сестрой. Полагаю, он сейчас расстанется с ней; я очень довольна, что нельзя подумать, будто я первая пришла на свидание.

Пердикан и Розетта входят и садятся.

(Спрятавшись, в сторону.) Что это значит? Он сажает ее рядом? Неужели он просил меня о свидании, чтобы болтать с другой? Мне любопытно, что он ей скажет.

Пердикан (громкотак, чтобы Камилла могла слышать.) Я люблю тебя, Розетта! Ты одна во всем мире не забыла наших чудных былых дней; ты одна помнишь ту жизнь, которой уж больше нет; раздели же со мной новую жизнь; подари мне твое сердце, милое дитя; вот залог нашей любви. (Надевает ей на шею свою цепь.)

Розетта. Вы мне дарите вашу золотую цепь?

Пердикан. Теперь посмотри на это кольцо. Встань, подойди к этому роднику. Видишь ли ты в воде нас обоих, как мы прижимаемся друг к другу? Видишь: твои прелестные глаза рядом с моими, твоя рука — в моей? Смотри, сейчас это все пропадет. (Бросает в воду кольцо.) Погляди, наше отражение исчезло; вот оно постепенно появляется вновь; помутившаяся вода опять спокойна; она еще зыблется; широкие черные круги пробегают по ней; терпение, мы возникаем вновь; вот я снова вижу, как ты обняла меня; еще минута, и ни одной морщины не останется па твоем милом лице. Смотри! Это кольцо мне подарила Камилла.

Камилла (в сторону). Он бросил в воду мое кольцо.

Пердикан. Знаешь ли ты, Розетта, что такое любовь? Послушай. Ветер стих; утренний дождь жемчужинами переливается на засохших листьях, которые оживило солнце. Клянусь блеском неба, клянусь вот этим солнцем, я люблю тебя! Ты ведь хочешь быть моей, правда? Твою молодость не искушал никто, в твою алую кровь не вливали остатков испорченной крови? Ты не хочешь идти в монахини; ты, молодая и прекрасная, лежишь в объятиях юноши. О Розетта, Розетта, знаешь ли ты, что такое любовь?

Розетта. Ах, господин доктор, я буду любить вас, как умею.

Пердикан. Да, как умеешь; и пусть я доктор, а ты — крестьянка, ты будешь любить меня больше, чем эти бледные статуи, изделия монахинь, у которых голова вместо сердца и которые выходят из монастырей, отравляя жизнь затхлым воздухом своих келий; ты ничего не знаешь; ты не по книге читаешь молитву, которой научила тебя мать, сама научившаяся ей от своей матери; тебе даже непонятен смысл слов, которые ты повторяешь, когда стоишь на коленях у своей постели; но ведь ты понимаешь, что молишься, и это все, что нужно богу.

Розетта. Какие слова вы говорите, сударь!

Пердикан. Ты не умеешь читать; но ты понимаешь, что говорят эти леса и эти луга, эти прохладные реки, эти прекрасные поля, несущие жатву, вся эта природа, сверкающая юностью. Ты признаешь все эти тысячи братьев и меня — за одного из них; встань, ты будешь моей женой, и мы вместе с тобою пустим корни в самые недра всемогущей природы. (Уходит с Розеттой.)

 

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Входит хор.

Хор. В замке, очевидно, происходит нечто странное. Камилла отказалась выйти замуж за Пердикана; она сегодня же должна уехать в монастырь, где была воспитана. Но, кажется, господин кузен утешился с Розеттой. Увы! Бедняжка не знает, какая опасность таится для нее во всех этих речах молодого любезного дворянина.

Дама Плюш (входит). Живо, живо седлайте моего осла!

Хор. Неужели вы умчитесь, как летний сон, почтенная дама! Неужели вы сейчас же хотите воссесть на это бедное животное, которому так грустно носить вас на своей спине?

Дама Плюш. Хвала богу, любезные канальи, я умру не здесь.

X о р. Умирайте вдали, милая Плюш, умирайте в безвестности, в смрадном подвале. Мы будем молиться, чтобы вы самым достойным образом воскресли из мертвых.

Дама Плюш. Вот идет моя госпожа. (Камилле, которая входит.) Дорогая Камилла, все готово к отъезду; барон покончил счеты, и мой осел оседлан.

Камилла. Подите вы к черту и вы и ваш осел! Я сегодня не поеду. (Уходит.)

Хор. Что это значит? Дама Плюш побледнела от испуга; ее фальшивые волосы пытаются встать дыбом, грудь ее издает пронзительный свист, и пальцы судорожно вытягиваются.

Дама Плюш. Господи Иисусе! Камилла выругалась! (Уходит.)

 

СЦЕНА ПЯТАЯ

Входят барон и мэтр Бридэн.

Мэтр Бридэн. Господин барон, мне надо поговорить с вами наедине. Ваш сын ухаживает за деревенской девушкой.

Барон. Это нелепость, друг мой.

Мэтр Бридэн. Я видел ясно, как он шел с ней по вереску и держал ее под руку; он наклонялся к ее уху и oбeщал ей жениться.

Барон. Это чудовищно.

Мэтр Бридэн. Будьте в том уверены. Он ей сделал ценный подарок, который девочка показала матери.

Барон. О небо! Ценный подарок, Бридэн? В каком смысле ценный?

Мэтр Бридэн. В смысле веса и в смысле последствий. Это золотая цепь, которую он носил на шее.

Барон. Пройдем в мой кабинет. Не знаю, что и думать.

Уходят.

 

СЦЕНА ШЕСТАЯ

КОМНАТА КАМИЛЛЫ

Входят Камилла и дама Плюш.

Камилла. Вы говорите, он взял мое письмо?

Дама Плюш. Да, дитя мое; он взялся снести его на почту.

К а м и л л а. Идите в гостиную, дама Плюш, и будьте любезны сказать Пердикану, что я жду его здесь.

Дама Плюш уходит.

Он читал мое письмо, в этом не может быть сомнения; сцена в роще — это месть, так же как и его любовь к Розетте. Он захотел доказать мне, что любит другую, и представиться равнодушным, несмотря на свою досаду. Так он, чего доброго, любит меня? (Приподнимает портьеру.) Ты здесь, Розетта?

Розетта (входит). Да. Можно войти?

Камилла. Слушай, дитя мое; ведь господин Пердикан ухаживает за тобою?

Розетта. Увы! Да.

Камилла. Как ты смотришь на то, что он говорил тебе нынче утром?

Розетта. Нынче утром? Где?

Камилла. Не притворяйся. Нынче утром у родника в роще.

Розетта. Так вы меня видели?

Камилла. Глупенькая! Нет, я тебя не видела. Он хороших вещей наговорил тебе, правда? Готова ручаться, что он обещал на тебе жениться!

Розетта. Как вы узнали?

Камилла. Не все ли равно, как узнала? Ты веришь его обещаниям, Розетта?

Розетта. Как же мне не верить? Или он обманывает меня? Зачем же?

Камилла. Пердикан на тебе не женится, дитя мое.

Розетта. Ах! Я ничего не знаю.

Камилла. Ты любишь его, бедняжка. Он не женится на тебе, а доказательство я тебе дам; спрячься за этой занавеской и выходи, когда я позову.

Розетта уходит.

Я думала мстить, неужели же я сделаю доброе дело? Сердце бедняжки попалось в сети.

Входит Пердикан.

Здравствуйте, кузен, садитесь.

Пердикан. Что за платье, Камилла! Для кого это?

Камилла. Может быть, для вас; мне досадно, что я не могла прийти на свидание, о котором вы меня просили; вы что - нибудь хотели мне сказать?

Пердикан (в сторону). Вот, клянусь честью, ложь, довольно-таки увесистая для непорочного ангела; я видел, она подслушивала из-за дерева. (Вслух.) Мне, Камилла, остается лишь сказать вам «прости»; я думал, вы уезжаете; но ваша лошадь — в конюшне, и вы как будто одеты не для дороги.

Камилла. Я люблю споры; я не вполне уверена, что мне не захочется еще раз поспорить с вами.

Пердикан. К чему споры, когда примирение невозможно? Наслаждение спором — это мир, который заключают потом.

Камилла. Вы уверены, что я не захочу заключить его?

Пердикан. Не шутите, я не в силах ответить вам.

Камилла. Мне хотелось бы, чтобы за мной поухаживали; не знаю, может быть это оттого, что на мне новое платье, но мне охота повеселиться. Вы предлагали мне пойти в деревню — пойдемте, я согласна; покатаемся на лодке; мне хочется пообедать на траве или сделать прогулку в лес. Будет сегодня вечером луна? Странно: у вас на руке нет кольца, которое я вам подарила.

Пердикан. Я потерял его.

Камилла. Так вот почему я его нашла; возьмите, Пердикан, вот оно.

Пердикан. Возможно ли? Где вы его нашли?

Камилла. Вы смотрите, не мокрые ли у меня руки, правда? Действительно, чтобы вытащить из воды эту детскую безделушку, я испортила свое монастырское платье. Поэтому-то я и надела другое, и, признаюсь вам, оно вызвало во мне перемену.

Пердикан. Ты вытащила это кольцо из воды, Камилла, и не побоялась утонуть? Не сон ли это? Вот оно; ты надеваешь мне его на палец! Ах, Камилла, зачем ты мне возвращаешь его, этот грустный залог счастья, которого уже нет? Говори, кокетливая, безрассудная девушка, почему ты уезжаешь? Почему ты остаешься? Почему с часу на час меняется твой облик, как меняется цвет этого камня при каждом солнечном луче?

Камилла. Знаете ли вы сердце женщины, Пердикан? Уверены ли вы в ее непостоянстве и знаете ли вы, в самом ли деле меняются ее мысли, когда меняются речи? Иные говорят, что не меняются. Конечно, нам часто приходится играть роль, часто приходится лгать. Вы видите, я откровенна. Но уверены ли вы, что все в женщине — лживо, если лжив ее язык? Подумали ли вы о природе этого слабого и сильного существа, о строгости, с которой его судят, о правилах, которым велят следовать? И, как знать, быть может, вынужденная людьми к обману, безмозглая головка этого маленького существа находит даже удовольствие и лжет порой от скуки, из сумасбродства, как иногда лжет по необходимости!

Пердикан. Я ничего не понимаю во всем этом и никогда не лгу. Я люблю тебя, Камилла, вот все, что я знаю.

Камилла. Вы говорите, что любите меня и что никогда не лжете?

П е р д и к а н. Никогда.

Камилла. А вот она говорит, что иногда это с вами случается. (Приподнимает портьеру, в глубине видна Розетта в обмороке на стуле.) Что вы ответите этому ребенку, Пердикан, когда она потребует отчета в ваших словах? Если вы никогда не лжете, то почему же она упала в обморок, когда услыхала, что вы любите меня? Я оставлю вас с ней, постарайтесь привести ее в себя. (Хочет уйти.)

Перд и к а н. Минуту, Камилла, выслушайте меня!

Камилла. Что вы хотите мне сказать? Вы должны говорить с Розеттой. Я — я не люблю вас; я не отыскивала с досады этого несчастного ребенка в глубине ее хижины, чтобы сделать из нее приманку, игрушку; я необдуманно не повторяла ей страстных слов, обращенных к другой; я не притворялась, что ради нее бросаю в воду воспоминание нежной дружбы; я не надевала ей на шею свою цепь; я ей не говорила, что женюсь на ней.

П е р д и к а н. Выслушайте меня, выслушайте!

Камилла. Не улыбнулся ли ты сейчас, когда я тебе сказала, что не могла прийти к роднику? Ну, да! Я была там и слышала все; но, бог мне свидетель, я не хотела бы говорить так, как говорил ты. Что ты будешь делать с этой девушкой теперь, когда она придет с устами, пылающими от твоих поцелуев, и плача покажет тебе рану, которую ты ей нанес? Ты хотел отомстить мне, не правда ли? И проучить меня за письмо, которое я написала в монастырь! Ты захотел во что бы то ни стало пустить в меня стрелу, которая попала бы в цель, и тебе было безразлично, что твоя отравленная стрела пронзит этого ребенка, только бы она настигла меня. Я похвасталась, что возбудила в тебе какую-то любовь, что оставляю тебя в некотором огорчении. Это оскорбило твою благородную гордость! Ну, так вот! Узнай же от меня: ты меня любишь, слышишь? Но ты женишься на этой девушке, или ты — подлец!

Пердикан. Да, я женюсь на ней.

Камилла. И хорошо сделаешь.

Пердикан. Очень хорошо, и гораздо лучше, чем если бы женился на тебе. Но что же, Камилла, так тебя волнует? Девочка — в обмороке; мы приведем ее в чувство, для этого нужна бутылка с уксусом; ты захотела доказать мне, что я раз в жизни солгал; это возможно, но я считаю, что ты слишком смело судишь о том, в какую минуту я солгал. Иди сюда, надо помочь Розетте.

Уходят.

 

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Барон и Камилла.

Барон. Если это совершится, я с ума сойду.

Камилла. Употребите вашу власть.

Барон. Я с ума сойду и не дам согласия, в этом нет сомнения.

Камилла. Вы должны были бы поговорить с ним и образумить его.

Б а р о и. Это повергнет меня в отчаяние на все время карнавала, и я ни разу но появлюсь при дворе. Это брак совершенно неравный. Неслыханно — жениться на молочной сестре своей кузины; это переходит все границы.

Камилла. Позовите его и прямо скажите, что вы недовольны этим браком. Поверьте мне, это безумие, и он не будет упорствовать.

Барон. Я буду всю зиму носить траур, можете быть уверены.

Камилла. Но — во имя неба! — поговорите с ним. Он совершает безумство. Быть может, уже поздно. Раз он сказал, то сделает.

Барон. Я сейчас запрусь, чтобы предаться моей скорби. Скажите ему, если он спросит меня, что я заперся и предался скорби, видя, что он женится на девушке без имени. (Уходит.)

Камилла. Неужели не найдется никого, в чьем сердце есть благородство? Право, когда ищешь такого человека, пугаешься своего одиночества.

Входит Пердикан.

Ну что же, кузен, когда свадьба?

Пердикан. Как можно скорее; я говорил уже с нотариусом, со священником, со всеми крестьянами.

Камилла. Так вы действительно думаете жениться на Розетте?

П е р д и к а н. Конечно.

Камилла. Что скажет ваш отец?

Пердикан. Все, что ему угодно; я хочу жениться на этой девушке; этой мыслью я обязан вам и не откажусь от нее. Стоит ли повторять самые избитые общие места о ее и моем происхождении? Она — молодая и красивая и любит меня; это больше, чем нужно, чтобы быть трижды счастливым. Умная она или неумная? Но ведь я мог бы выбрать и хуже. Будут кричать, будут смеяться; я умываю руки.

Камилла. Тут нет ничего смешного — вы прекрасно делаете, что женитесь на ней. Но мне за вас обидно вот почему:  скажут, что вы сделали это с досады.

П е р д и к а н. Вам это обидно? Ну, нет.

Камилла. Право же, мне в самом деле обидно за вас. Нехорошо, когда юноша не может справиться с минутной досадой.

Пердикан. Пускай вам будет обидно; что до меня, это мне совершенно безразлично.

Камилла. Но ведь вы и не подумали: эта девушка — ничто.

Пердикан. Так она будет кое-чем, когда станет моей женой.

Камилла. Она вам наскучит, прежде чем нотариус наденет новое платье и башмаки, чтобы идти сюда; вас станет тошнить на свадебном пиршестве, а к вечеру вы велите отрубить ей руки и ноги, как в арабских сказках, потому что от нее будет пахнуть жарким.

Пердикан. Увидите, что нет. Вы меня не знаете: когда женщина кротка, ласкова, свежа, добра и красива, я могу удовольствоваться этим, — да, право же, — настолько, что и не побеспокоюсь узнать, говорит ли она по-латыни.

Камилла. Жаль, что потратили столько денег, чтобы научить вас этому; пропали три тысячи экю.

Пердикан. Да, лучше бы было раздать их нищим.

Камилл а. Придется уж вам позаботиться о них — по крайней мере о нищих духом.

Пердикан. А взамен они мне дадут царствие небесное, ибо_оно принадлежит им.

Камилла. Сколько времени продлится эта шутка?

Пердикан. Какая шутка?

Камилла. Ваш брак с Розеттой?

Пердикан. Очень недолго; бог создал человека существом недолговечным: лет тридцать или сорок, самое большее.

Камилла. Хотелось бы мне потанцевать на вашей свадьбе!

Пер дикан. Послушайте, Камилла, этот насмешливый тон неуместен.

Камилла. Он мне слишком нравится, чтобы я его оставила.

Пердикан. В таком случае я оставляю вас — с меня довольно.

Камилла. Вы идете к вашей невесте?

Пердикан. Да, прямо к ней.

Камилла. Дайте же мне руку; я тоже иду к ней.

Входит Розетта.

Пердикан. Вот и ты, мое дитя! Идем, я представлю тебя моему отцу.

Розетта (становясь на колени). Господин, я пришла просить у вас милости. Все деревенские, с кем я ни говорила сегодня утром, сказали мне, что вы любите вашу кузину и что за мной вы поухаживали только для того, чтобы позабавиться вместе с ней; когда я прохожу, надо мной смеются, и мне уж не найти жениха на нашей стороне, если все меня высмеют. Позвольте мне отдать вам цепь, которую вы мне подарили, и с миром вернуться к моей матери.

Камилла. Ты хорошая девушка, Розетта; оставь себе эту цепь, я дарю ее тебе, а мой кузен возьмет взамен мою. Что же касается мужа, не беспокойся, я берусь тебе его найти.

П е р д и к а н. Действительно, это не трудно. Ну, Розетта, идем, я поведу тебя к моему отцу.

Камилла. Зачем? Это ни к чему.

Пер д и к а н. Да, вы правы, мой отец плохо принял бы нас; пусть он опомнится от изумления, испытанного в первый миг. Пойдем со мной, мы вернемся на площадь. Забавно слышать, что я не люблю тебя, когда я на тебе женюсь. Черт побери! Мы заставим их замолчать. (Уходит с Розеттой.)

Камилла. Что же это со мною? Он уводит ее и так спокоен. Странно — у меня как будто кружится голова. Или он в самом деле женится на ней? Эй! Дама Плюш, дама Плюш! Никого здесь нет, что ли?

Входит слуга.

Догоните господина Пердикана; скажите ему сейчас же, чтобы он вернулся сюда, мне надо с ним поговорить.

Слуга уходит.

Но что же это такое? Я больше не в силах, подкашиваются ноги.

Входит П е р д и к а н.

Пердикан. Вы звали меня, Камилла?

Камилла. Нет... нет.

Пердикан. Право, вы так бледны. Что вы хотите мне сказать? Вы вернули меня, чтобы поговорить со мною?

Камилла. Нет, нет! О боже! (Уходит.)

 

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

МОЛЕЛЬНЯ.

Камилла (входит и бросается к подножию алтаря). Ты покинул меня, о боже! Ты ведь знаешь, когда я приехала сюда, я поклялась, что останусь верна тебе; когда я отказалась быть супругой другого, я думала, что искренне отрекаюсь перед тобою и перед моей совестью; ты это знаешь, отче; или ты отвергаешь меня? О! Зачем заставляешь ты лгать самую истину? Почему я так слаба? О несчастная, я больше не в силах молиться!

Входит Пердикан.

Пердикан. Гордость, самый роковой советник человека! Зачем ты встала между этой девушкой и мною? Вот она — бледная и испуганная — прижимает к бесчувственным плитам свое сердце и свое лицо. Она могла бы любить меня, и мы были рождены один для другого. Гордость, что ты сделала с нашими устами, когда наши руки готовы были соединиться?

Камилла. Кто вошел сюда за мною? Кто говорит под этим сводом? Это ты, Пердикан?

Пердикан. Безумцы мы! Мы любим друг друга. Что пригрезилось нам, Камилла! Какие пустые слова, какие жалкие бредни пронеслись между нами, словно злой вихрь! Кто из нас хотел обмануть другого? Увы! Сама эта жизнь — такой мучительный сон. Зачем примешивать к ней и наши сны? О боже! В этом житейском океане счастье — такая редкая жемчужина! Ты дал нам ее, небесный рыбарь, из бездонной пучины извлек ты для нас это бесценное сокровище, а мы, избалованные дети, мы сделали из него игрушку. Зеленая тропинка, но которой мы шли друг к другу, тянулась по такому пологому скату, ее окружали такие цветущие кусты, она уходила в такую безмятежную даль! И вот надо было, чтобы тщеславие, болтовня и злоба загромоздили безобразными глыбами этот божественный путь, который привел бы нас к тебе, слитых в едином поцелуе! Надо было ранить друг друга, потому что мы люди! О, безумные, мы любим друг друга! (Обнимает ее.)

Камилла. Да, мы любим друг друга, Пердикан; дай мне это почувствовать, прижми меня к сердцу. Бог, который видит нас, не рассердится; он не запрещает мне любить тебя; уже пятнадцать лет, как он это знает.

П е р д и к а н. О милая, ты теперь моя!

Целует ее; из-за алтаря слышен громкий крик.

Камилла. Это голос моей молочной сестры.

Пер д и к а н. Как она здесь очутилась? Я оставил ее на лестнице, когда ты попросила меня вернуться. Значит, она пошла за мною, но я этого не заметил.

Камилла. Пойдем в эту галерею. Крик донесся оттуда.

Пердикан. Не знаю, что со мною; мне кажется, что руки у меня в крови.

Камилла. Бедная девочка, должно быть, следила за нами. Она опять в обмороке. Идем, поможем ей! Увы! Все это тяжело.

Пердикан. Нет, право, я не пойду; смертельный холод сковывает меня. Пойди, Камилла, постарайся привести ее в чувство.

Камилла уходит.

Молю тебя, боже, не делай из меня убийцы! Ты видишь, что случилось: мы два безрассудных младенца, и мы играли жизнью и смертью; но сердце наше чисто; не убивай Розетту, боже правый. Я найду ей мужа, я исправлю мою ошибку; она молодая, она будет счастлива; не делай этого, о господи! Ты можешь еще благословить четырех детей твоих. Ну что, Камилла, что там?

Камилла входит.

Камилла. Она умерла. Прощай, Пердикан!