ПЕТЕР ХАКС

МУЗЫ

Перевод Э. Венгеровой

Шарлотта Штиглиц

Действующие лица:

Шарлотта Штиглиц, 28 лет

Генрих Штиглиц, 33 лет

Теодор Мундт, 26 лет

29 декабря 1834 года

Скромная гостиная, она же рабочий кабинет, в квартире семейства Штиглиц в Берлине на Шиффбауэрдамм.

На стене – кинжал.

Ш а р л о т т а ( в белом одеянии, делающим ее похожей на ангела, стоя за конторкой, заканчивает письмо. Перечитывает написанное).

Ты не мог стать более несчастным, возлюбленный мой! Но ты станешь счастливее в истинном несчастье! Быть несчастным – в этом подчас таится чудесное блаженство, и оно снизойдет на тебя! Непременно снизойдет!!! Никогда, о, никогда не упрекай себя, ведь ты так меня любил! У тебя все пойдет лучше, Генрих, намного лучше, чем теперь. Почему? Я это чувствую. Когда придет срок, мы снова встретимся! Но твой срок еще не настал, ты еще должен постранствовать в этом мире! (Делает приписку.) Передай привет всем, кого я любила и кто отвечал мне любовью! До встречи в вечной жизни! Твоя Шарлота. (Снимает со стены кинжал, приставляет его к груди. Пауза. Подходит к окну и выглядывает на улицу. Возвращается в комнату. Долгая пауза.)

За дверью звук шагов.

(Быстро подбегает к окну, выглядывает на улицу.) Наконец-то.

Звонок в дверь.

(Кладет кинжал на письмо, открывает дверь.)

Входит Мундт.

Неужто это вы, Теодор?

М У Н Д Т

Простите, что вторгаюсь без предупреждения. Неужели Штиглиц все-таки вышел из дома?

Ш а р л о т т а

Мой супруг в концерте.

М у н д т

В концерте? Не может быть! От куда мне было знать, Шарлота? Он же ни когда не выходит из своей комнаты.

Ш а р л о т т а

Вы отлично знали, что сегодня его не будет дома.

М у н д т

Знал? От куда, позвольте узнать?

Ш а р л о т т а

Вчера вечером, когда вы были у нас, я сказала вам: «Представьте себе, Теодор, я уговорила Генриха послушать квартеты Риса». Я сказала это весьма недвусмысленно.

М у н д т

Какой же я рассеянный! Как я мог?

Ш а р л о т т а

Да, Теодор, Это непозволительно.

М у н д т

Не могу выразить, как мне все это неприятно. Совершенно случайно у меня тут с собой маленький знак внимания, браслет, который вы, Шарлота, должны непременно примерить. Иначе я никогда не поверю, что вы простили мне мою оплошность.

Ш а р л о т т а

Ах, он очарователен. Кажется, он цвета ваших волос?

М у н д т

Он из моих волос.

Ш а р л о т т а

Да, верно. И замок такой прекрасной работы.

М у н д т.

Настоящий Томбак.

Ш а р л о т т а

Не знаю, есть ли у вас на это право, Теодор.

М у н д т

Я хотел бы, чтобы вы носили его всегда. Днем и ночью, до конца ваших дней.

Ш а р л о т т а

Я буду носить его до конца моих дней. Обещаю вам.

М у н д т

Вы меня бесконечно осчастливите.

Ш а р л о т т а

Меньше, чем вы думаете.

М у н д т

Вы бесподобны в этом белоснежном платье. Такая чистая, церемонная, словно готовитесь к высокому торжеству. Вы позволите надеть вам браслет?

Ш а р л о т т а

Все же это слишком дорогой подарок.

М у н д т (удерживая ее руку)

Вам нравится?

Ш а р л о т т а

Признаться, он мне идет.

М у н д т

Хотел бы я иметь дерзость припасть устами к вашему запястью. Вот здесь, где ямка. И кожа такая прозрачная.

Ш а р л о т т а (отнимая руку)

Полно. Полно! (С болью.) Бедная я, несчастная!

М у н д т

Какой крик души! В моем присутствии, как будто я вызвал его своим поведением. Вы хотите обречь меня на вечные муки?

Ш а р л о т т а

Вы не виноваты, Теодор. Я несчастна, и это для вас не новость.

М у н д т

Несчастны? Вы. Шарлота Штиглиц?

Ш а р л о т т а

Я несчастна, потому что я потерпела фиаско.

М у н д т

Не ожидал я встретить вас в таком настроении, когда, окрыленный надеждой, спешил к вам по Шиффбауэрдамм, а полная луна отражалась во всем своем торжественном блеске в довольно-таки широкой здесь Шпрее. Если мороз лютует, луна всегда сияет дивной красотой.

Ш а р л о т т а

Ах, друг мой, когда луна сияет красотой, мороз всегда лютует.

М у н д т

В чем же вы потерпели фиаско? Ведь вы несказанно прекрасны, Шарлота, окружены поклонниками, вы – центр небольшого, но очень модного круга изысканной, истинно берлинской интеллигенции. Сейчас у вас даже завелось немного денег.

Ш а р л о т т а

Теодор, я потерпела фиаско в искусстве.

М у н д т

Не преувеличивайте. Ваши эссе, ваши стихотворения… Их называют самыми прелестными в мире.

Ш а р л о т т а

Быть прелестной – не моя цель. У женщин нет ни образования, ни природного дара, чтобы писать эссе и стихи, а расточаемые нам похвалы мы воспринимаем как любезности.

М у н д т

Вам известно, Шарлота, что я решительно борюсь с этим предрассудком. Эмансипация женщин…

Ш а р л о т т а

Теодор Мундт, придержите эти глупости доля ваших опусов. Женщина имеет более высокое предназначение, чем какая-то там эмансипация.

М у н д т

И какова ваша цель?

Ш а р л о т т а

Произведение искусства.

М у н д т

Так все же произведение искусства.

Ш а р л о т т а

Теодор, вы поспешны в своих выводах.

М у н д т

Что вы имеете в виду, говоря о произведении искусства?

Ш а р л о т т а

Ак по-вашему, то, что пишет Штиглиц – это произведения искусства?

М у н д т

Их заметил даже Гете.

Ш а р л о т т а

Мое произведение искусства – это Штиглиц. Призвание мужчин – творить поэзию, дело женщин – создавать поэтов. Штиглицу многое дано, он обладает большим, великим даром, вы со мной согласны?

М у н д т

Да, конечно, ему грех жаловаться.

Ш а р л о т т а

Мое призвание – сформировать из него большого, великого поэта. Над э

Тим произведением искусства я работаю все шесть лет моего замужества. Как вы полагаете, могло бы оно стать шедевром? Вот и судите, потерпела ли я фиаско. Увы, до сих пор никакой надежды. Я очень спокойна, спокойней, чем когда-либо. Но если я хочу чувствовать себя художником, я не должна довольствоваться малым. Вы сами, Теодор, показали мне, что как произведение искусства Штиглиц изначально – неудача, ведь как ни поливай хилое зерно, оно не даст всходов. У меня просто сердце кровью обливается, когда он торчит за конторкой и тщетно пыжится изо всех сил.

М у н д т

Значит, вот что у вас на душе! В таком случае, Шарлота, выберите материал получше: сделайте своим произведением искусства меня.

Ш а р л о т т а

Вас?

М у н д т

Вы же догадываетесь омой любви.

Ш а р л о т т а

Вам я не нужна. Что в вас формировать? Вы уже завершены, сформированы, готовы. Без моего участия.

М у н д т

О, если б вы знали, как нуждается в одобрении, в поддержке моя борьба!

Ш а р л о т т а

Для моего таланта вы – неподходящий материал. (Очень тихо.) Вы трезвый, чувственный, нечестивый. Вы совсем не то, что Штиглиц, вы – мужчина.

М у н д т

Я почти не слышу вас, Шарлота.

Ш а р л о т т а (совсем тихо)

Господь не велит мне любить вас, и чтобы ваша сила не ввела меня в соблазн, он посылает мне в вашем лице безбожника. Вы ведь воюете против всякого благочестия. Уйди я к вам, вам бы не пришлось искушать меня преступить вес заповеди.

М у н д т

Говорите немного громче, прошу вас. Вам и без того почти невозможно возражать, а тем более, если вас не понимаешь.

Ш а р л о т т а

Я стремлюсь создать одно-единственное произведение искусства.

М у н д т

Штиглица?

Ш а р л о т т а

Штиглица, и последняя возможность его завершить… (Играет кинжалом.)

М у н д т

Я борюсь за счастье мой жизни, так что пусть теперь отступит приличие и умолкнет даже дружба . Штиглиц недостоин вашего самопожертвования. Вы сами признали, что потерпели фиаско.

Ш а р л о т т а

Действуя обычными средствами, да, потерпела.

М у н д т

Его сила на исходе.

Ш а р л о т т а

Тем безграничнее моя.

М у н д т

Его образование убого.

Ш а р л о т т а

Нужда заставила его влачить жизнь библиотекаря, откуда ему было взять время на чтение?

М у н д т

Он вечно хандрит, и унылое романтическое направление его мыслей делает его дух бессильным. Он неспособен противостоять фантазиям, вспухающим, как пузыри, на поверхности его беспорядочно бурлящей крови. Этот человек ни в чем не знает меры.

Ш а р л о т т а

Вы тоже ни в чем не знаете меры, Теодор.

М у н д т

Я не знаю?

Ш а р л о т т а

Гете знает меру, хотя и на этом солнце есть пятна. Ваш рассудок разрушителен в своей бесчеловечной ясности, он ведет вас на штурм авторитетов, влечет к сомнению в Создателе. Штиглиц терзает только самого себя, вы же распространяете свое раздражение на все мироздание. У Штиглица есть перед вами еще одно преимущество. (Тихо.) Ваша любовь к женскому телу – греховна, похотлива, отнюдь не целомудренна. А дух должен быть хозяином плоти, как плоть – слугой духа. Если я и полюблю вас…

М у н д т

Что вы сказали?

Ш а р л о т т а

Если я и полюблю вас …

М у н д т

То?

Ш а р л о т т а

То лишь тогда, когда вы научитесь отрекаться от меня, Теодор.

М у н д т

Стало быть, вы могли бы меня полюбить.

Ш а р л о т т а

За ваше отречение – всем сердцем.

М у н д т

Шарлота, давайте расстанемся.

Ш а р л о т т а

О нет, никогда!

М у н д т

Тогда вы поймете, что я достоин вас. Позвольте мне проникнуть в вашу душу, быть вашим преданным защитником и бескорыстным пажом. И тогда, о тогда… Послезавтра я устраиваю скромную встречу Нового года в узком кругу верных друзей отечества и свободы. Сварим пунш, будем много петь. Значит, на вас уже нельзя рассчитывать.

Ш а р л о т т а

Я буду с вами.

М у н д т

Нет благороднее сердца, чем ваше, Шарлотта.

Ш а р л о т т а

До свидания, Теодор. В любом случае – до свиданья.

М у н д т

Концерт скоро закончится. Нельзя ли мне просто остаться здесь до возвращения Штиглица?

Ш а р л о т т а

Пожалуй, это не слишком удобно. Возвращайтесь, когда явится мой супруг. Возможно, сегодня вы понадобитесь ему еще больше, чем обычно.

М у н д т

Вы меня осчастливили. Простите, если я позволил себе излишнюю дерзость… (Уходит.)

Ш а р л о т т а

Чего только не умудряется мужчина пропустить мимо ушей. (Прислушивается к шагам Мундта, пока они не стихают.) Нет, мое решение бесповоротно, оно созрело в самой глубине души. Еще девочкой, еще девушкой я мечтала совершить нечто неслыханное. Я всегда представляла себе героя и при этом не мужчину. Что ж, за неслыханное деяние платят неслыханную цену. (Берет кинжал. Перечитывает письмо. Откладывает кинжал, дописывает письмо.) «Не проявляй слабости, твой удел – спокойствие, сила и величие!» (Снова берет кинжал.) Штиглиц, Штиглиц, я напишу тебя кровью.

За дверью раздаются шаги.

Уже вернулся? Так рано? Ты посылаешь мне испытание, судьба?

Слышно, как открывается дверь.

(Снова кладет кинжал на стол.)

Ш т и г л и ц (входя)

Наконец-то, Лоттхен, я приношу тебе радостную новость: сегодня у меня хорошее самочувствие. Впрочем, не то чтобы совсем хорошее, но все же. Чистый зимний воздух благотворнее воздействует на мои страдания, чем холодные купания в реке или в шкафу Шнейдера. Давно уже я не чувствовал себя так покойно. Впрочем, не то чтобы совсем покойно, но все же. В какой-то степени не истерзанным. Мундт придет?

Ш а р л о т т а

Почему бы и нет? Он ведь приходит почти каждый день.

Ш т и г л и ц

Эта привязанность ко мне делает ему честь. Молодой, подающий надежды литератор, умеющий выбрать образец для подражания, достойнее всех прочих юнцов, ибо испытывает пиетет. Похоже, он далеко пойдет. Видишь ли, его уважение ко мне сильнее, чем даже ревность.

Ш а р л о т т а

Ревность?

Ш т и г л и ц

Ведь он немного влюблен в тебя, наш маленький тираноборец, а тебе и невдомек. Я могу смело говорить об этом, поскольку тебя он не интересует. Для него ты слишком серьезна. Какое нелепое на тебе платье. Свободное, небрежное. Мундт может подумать, что ты принимаешь его в ночной сорочке, а ведь он заслуживает некоторого уважения.

Ш а р л о т т а

Теодор его и не заметит.

Ш т и г л и ц

Может, и не заметит. Но мы, зрелые семейные люди, не должны поощрять его склонность к фамильярности.

Ш а р л о т т а

Как прошел концерт? Генрих?

Ш т и г л и ц

Великолепно. Бетховен, понимаешь ли, Бетховен еще мыслил крупно. Как Гете.

Ш а р л о т т а

И все же, мне кажется, Гете мыслил так крупно, что можно усомниться в достоверности его чувств.

Ш т и г л и ц

Да, все они немного лицемерны. Мио со дня творения все больше мельчает. Мы, люди, мельчаем вместе с ним, а старики не желают принимать это к сведению, и потому их называют великими. Наш младо-германский сорвиголова призывает меня спасать мир. Какая дерзостная бессмыслица, какой самообман. Разве не я и есть весь мир? И разве мои страдания не суть страдания всего мира? Впечатлительность поэта обнаруживается в его способности сразиться со своим ничтожеством. Единственное творческое проявление честности – это крик или болезненный стон. Ах, Лоттхен, Лоттхен, мне даровано свыше великое проклятие и великое благословение – быть поэтом. Если когда-нибудь я дерзну без купюр излить на бумагу все мое безумство, я стану великим и истинным поэтом. Ты переписала набело стихотворение для «Альманаха муз»?

Ш а р л о т т а

А ак же.

Ш т и г л и ц

Хорошо. Дай взглянуть. Откуда здесь кинжал?

ГШ а р л о т т а

Это наш кинжал, Генрих. Я купила его для тебя, когда была еще невестой поэта, помнишь, в той лавке древностей, ведь ты должен был стать моей защитой и опорой. Он сулил нам счастье, Генрих.

Ш т и г л и ц

Я сам знаю свой кинжал. Я спрашиваю, почему он здесь? Ты знаешь, какую опасность для моей чрезвычайно восприимчивой души может представлять внешний беспорядок? Изволь убрать его с глаз долой.

Ш а р л о т т а

Так я и сделаю. (Прячет кинжал у себя на груди.)

Ш т и г л и ц

И что означает этот листок? (Долго смотрит на письмо.) Ты что, снова писала мне письмо?

Ш а р л о т т а

Да.

Ш т и г л и ц

Изволь отвечать внятно.

Ш а р л о т т а

Я написала тебе это письмо.

Ш т и г л и ц

Делать тебе нечего. (Откладывает письмо в сторону.) Хорошо хоть черновик переписала. «На вершинах ветры дуют». Что это? Я не узнаю своего стихотворения. Здесь всего две строфы, две из одиннадцати. А где остальные?

Ш а р л о т т а

Несколько лишних строф я, кажется, опустила.

Ш т и г л и ц

Опустила? Вычеркнула!

Ш а р л о т т а

Поверь мне, теперь оно стало действительно лучше.

Ш т и г л и ц

Короче. Не лучше.

Ш а р л о т т а

Но ведь при всей обстоятельности оно было действительно слишком трудным для понимания.

Ш т и г л и ц

Дух пропал. Стихотворение было длинным, допустим. Трудным,может быть. Но в нем ощущался мой дух.

Ш а р л о т т а

Ты прочти повнимательнее, прежде чем выходить из себя.

Ш т и г ли ц

«На вершинах ветры дуют,

Облака в долине тают.

А в душе гроза бушует,

Часто молнии сверкают». – Это хорошо.

«Лавина несется со стоном,

Крушенья доносится крик,

Где майским весенним бутоном

Мне счастье явилось на миг»

Да, это очень хорошо. Проклятая фурия, это опять не мое!

Ш а р л о т т а

Но тебе же понравилось.

Ш т и г л и ц

Я запретил тебе постоянно улучшать мои стихи. Господи, как там было на самом деле?

«Гремят и грохочут лавины,

Низвергнувшись вниз с вышины,

Где счастья былого руины

Навеки погребены».

Ш а р л о т т а

Тебе не кажется, Генрих, что здесь есть небольшой перебор?

Ш т и г л и ц

Перебор? Если бы…

Ш а р л о т т а

Я хочу сказать, что если уж твое счастье погребено в руинах, к чему засыпать его таким количеством снега?

Ш т и г л и ц

Цензура, вечная цензура! В гимназии цензура, я бегу прочь от школьной рутины. В библиотеке цензура, я бегу от библиотечной убогости. И дома нахожу ту же цензуру. Куда же бежать мужчине из собственного дома?

Ш а р л о т т а

Тебе не придется бежать от меня, Генрих. Я скоро оставлю тебя в покое.

Ш т и г л и ц

Опусти же свой топор, палач! Размозжи мой дух, чудовище, деспот, тиран!

Ш а р л о т т а

Не безумствую, Генрих! Возьми себя в руки хотя бы настолько, чтобы не забыть об уважении, которое ты должен оказывать моему полу.

Ш ти г л и ц

Ты бранишься, милая Лоттхен? Прости меня. У меня в душе такая пустота. Кровь застывает в груди и давит на сердце. Конечно, все дело в квартире. Помнишь, мне приснилось, что я въезжаю сюда, а мне навстречу через порог льется поток крови. Шиффбауэрдамм, дорогая, -- жуткое место.

Ш а р л о т т а

Бедный мой Генрих, хоть раз выслушай меня спокойно. Я скажу нечто, что послужит твоему благу, хотя смысл моих слов откроется тебе не сразу.Но в них – средство твоего исцеления.

Ш т и г л и ц

Исцеления? Ведь я немецкий поэт, разве меня можно исцелить?

Ш а р л о т т а

Срок жизни – ничто, жизненная сила – это все.

Ш т и г л и ц

О Лоттхен, как я тебя понимаю.

Ша р л о т т а

Спасает только жизнь, принесенная в жертву, в этом и есть великая тайна.

Ш т и г л и ц

Я слушаю, Лоттхен, я слушаю.

Ш а р л о т т а

Я советовалась относительно тебя, не называя, разумеется, имени, с моим братом, опытным врачом. Знающие люди утверждают, что невыносимая, ужасная боль может восстановить расшатанные нервы, мучительное потрясение заново открывает глубины, скрытые болезнью. Хотя, конечно, предписание жестокое.

Ш т и г л и ц

Смерть излечивает все болезни. Я знаю, Лоттхен, единственным последовательным решением было бы – умереть. Поэты и мертвые – родня. Не будь тебя, Лоттхен, я давно бы уже лежал… Во мне зреют несколько стансов на эту тему.

Шарлотта вынимает кинжал.

Ты слышала, что я сказал? У кинжала есть свое место.

Ш а р л о т т а

У кинжала есть свое место. (Уходит.)

Ш т и г л и ц (правит стихотворение)

«Где счастья былого руины…»

Ш а р л о т т а (возвращается) И прочти письмо, Штиглиц, сохрани его в памяти. Благословляю тебя. (Уходит.)

Ш т и г л и ц

Перебор! Почему бы и нет? В этом есть новизна. Я не настолько одарен, чтобы не удивлять новизной. – «Навеки погребены!»

В соседней комнате слышен звон упавшего кинжала.

Вечно она со своими письмами! (Читает.) «Ты не мог стать более несчастным, возлюбленный мой!.. Никогда, о никогда не упрекай себя!.. Не проявляй слабости, твой удел – спокойствие, сила и величие!..» О чем это она? (Уходит в соседнюю комнату и возвращается к конторке.) Так вот она о чем. Что ж, Штиглиц, ты созрел, покажи, на что ты способен. (Пишет.)

«Кинжал, пронзивший ее сердце, станет вечным спутником моей жизни; вобрать ее в себя – станет целью моего существования; исполнение ее завета станет оправданием того, что я не оставлю этот мир. Ее великая искупительная жертва…» -- в общем, Лоттхен, я тебя понимаю, твое исчезновение вдохновит меня – «…великая искупительная жертва не будет напрасной. Ты всегда со мною рядом, дорогая». – Да, Лоттхен, ты паришь вокруг меня, просветленная душа, я это чувствую. – «Когда мы встретимся в проясненном бытии, когда и моя душа освободится, ты увидишь, что я тебя достоин, что я наполнил смыслом твою великую искупительную жертву». (Бросает исписанный лист на пол.)Так. Это вступление и экспозиция, так сказать, общая идея. Теперь надо решить насчет композиции. И насчет стиля. В античном духе? Или в христианском? (Хватает новый лист, пишет.) «Героиня или жертвенный агнец? И то, и другое! В высшей точке сплавляются классика и модерн!» (Бросает исписанный лист на пол, хватает новый.) «Античность: Алкестида, Антигона, Лукреция. Героические римлянки. Корде». Блестяще. «Шарлота Корде и Шарлота Штиглиц, дивное совпадение». (Хватает новый лист.) «Модерн: кинжал как крест самого благоговейного служения. Высшее благородство мученичества, мистерия полной самоотдачи. Иисус как посредник. Лоттхен как посредница: между Посюсторонним и Потусторонним, между Поэтом и Искусством».

(Хватает новый лист.) Затем. (Пишет.) «Возможны лирическая и трагическая интерпретация». (Хватает новый лист.) Самые простые строфы, в стиле народной песни. (Пишет.)

«Мертва! О как я горюю…

Душа твоя тихо спит.

Ни слезы, ни жар поцелуя

Уст бледных не оживит».

(Хватает новый лист.) Спит – оживит, спит – оживит, спит… ага!

«Вотще твой лик утомленный

Тра-та-та-та-та-та-та лик

Ищет мой взор влюбленный…»

Входит Мундт.

(У конторки, пишет.)

«Каждый день, каждый час, каждый миг!»

М у н д т

Все еще в трудах, почтеннейший Штиглиц? А где пребывает Шарлота?

Ш т и г л и ц (с неопределенной гримасой.)

В эмпиреях.

М у н д т

Где?

Ш т и г л и ц (указывает большим пальцем на соседнюю комнату.)

Мундт выходит.

(Бросает на пол начатый лист. Хватает новый, пишет.)

«Погребена в глубинах ночи,

В глубинах сердца моего!

И кто тебя найти захочет,
Пусть прежде разорвет его!»

М у н д т (возвращается, потрясенный).

Я нашел ее. Она лежит, распростершись на постели, прекрасная и бескровная, как ангел. Бледная рука, прижатая к ране, не потерпела ни малейшего пятна на окутывавшем ее чистом покрывале. Я чуть не потерял сознание, падая ниц перед ее смертным ложем.

Ш т и г л и ц (хватает новый лист, пишет.)

«Далее: биографические данные. Беспощадна ко мне. Я словно полностью обновлен этой жертвой. Мое самостоятельно достигнутое спокойствие и осознание глубочайших сил для воссоединения в духе». (Хватает новый лист.)

М у н д т

Я любил ее, Штиглиц! Во избежание недоразумений, имейте в виду: никогда никакая нечистая мысль о ней не отягощала мою совесть.

Ш т и г л и ц

Мундт, угодно вам на этот раз придержать язык.

М у н д т

Врача! Но к чему? Никакой врач не удержит ангела на земле. Я поспешу к скульптору Драке, пусть он отольет нашу дорогую Шарлоту в гипсе, позже, при содействии нескольких венных друзей он увековечит ее благородные формы, может быть, даже в мраморе. В белоснежном мраморе. (Уходит.)

Ш т и г л и ц (пишет.)

«Метафоры для моей души: бушующее море, горная вершина. Все, что, никогда не утихая, волнуется в природе». (Хватает новый лист.) «Метафоры для Лоттхен: бесконечно ясное небо, неподвижное зеркало пруда. Иммануил Кант: эстетически-математически-возвышенное…» (Хватает новый лист.) Любовь, превозмогающая смерть». В этом мне нет равного. (Хватает новый лист.) «Относительно предстоящих путешествий: приветы Шарлотте с морского побережья. Приветы с горных высот моей единственной». – Как же я неистощим! Вдохновение бьет фонтаном. Лоттхен, оно не иссякает!

Пол гостиной все больше покрывается бумагой.

См.: Петер Хакс. Гении и музы.

Перевод с немецкого Э. Венгеровой.

Москва: РГГУ, 2004, стр.26-42

vengerova1936@rambler.ru

http://www.vengerova.ru