ЛАВРЕНТИЙ

 

Притча в девяти картинах

 

Действующие лица:

 

Лаврентий, или Лавр

Игорь

Ника

Анжела

Сатана, он же Гробовщик

Юноша, распятый на кресте

Девушка

Насильник

Пижон

Хмырь

 

Картина первая

 

Ночь, и только одинокий лунный луч блуждает, освещая сначала комнату Ники с ее простотой и уютом: столик, на нем разбросаны кисти, краски; величественная своей непонятностью картина. Она еще не дописана.

 

Устав от реальности, луч устремился в безвременье, где-то в глубине его коснулся лица юноши, распятого на кресте, невинного и безмолвного. И снова вернулся в бытие: парковая аллея, одинокая скамейка. Тишина.

 

В этой тишине появился некто, не имеющий возраста и сколько-нибудь определенной наружности. Он один, казалось, не спит сейчас, и имя ему — Сатана.

 

САТАНА. Спят люди. Как люблю я, когда они опят! Славная ночь: ни голоса, ни света. Ничего. Так бы всегда. Спит Ника, одержимая единственной мыслью — убить меня. (Сатанинский смех). Меня — Сатану! Спи, Ника, спи дольше. И не дай Господь тебе проснуться. Спите, люди! Я властвую, пока вы спите. Это моя ночь! Это мое безмолвие! Моя мгла! Спите, люди… Лишь тебе не спать, Лаврентий! (Снова сатанинский смех). Тебе не спать… Однажды ты стал сильным, услышав меня. Теперь эта ночь — наша, Лаврентий! Моя и твоя!

 

А в свете луны уже комната Игоря и Лавра. Это общежитская комната с ее незатейливой обстановкой: стол, стулья, полка с книгами, зеркало, две кровати. Стена над кроватью Игоря обклеена фотографиями каратистов.

 

Лавр один. Его взъерошенные волосы, усталое лицо, расправленная и смятая постель, пепельница, полная окурков — все говорит о бесплодной попытке уснуть.

 

Спите, люди. Мы позаботимся о ваших спящих душах. Как приятно заботиться о спящих! Доверьтесь нам, люди. Мне и Лаврентию! Спите…

 

И снова сатанинский смех загрохотал и растаял где-то вдалеке, растаял с ним и сам Сатана. Оттуда же, издалека, выплыл голос Высоцкого и разрезал наступившую тишину:

 

Что за дом притих,

погружен во мрак,

на семи лихих,

продувных ветрах?

……………………

 

Нежно-голубой свет луны, освещающий комнату Лавра, стал вдруг грязно-серым; как будто в слепой злобе, чувствуя свою кончину в предрассветный час, исказил привычные очертания предметов и лицо Лавра, сделав его — молодое и симпатичное — злым и жестоким. Взгляд Лавра застыл на оказавшемся в его руках коробке, похожем на спичечный, но черном, несколько странных очертаний.

 

А голос Высоцкого все так же резал тишину:

 

……………………

В дом заходишь, как

все равно в кабак,

а народишко -

каждый третий враг:

своротят скулу -

гость непрошенный.

Образа в углу -

и те перекошены.

 

Глухой стон вырвался из груди Лавра. Упал коробок. Хотелось его раздавить. Но передумал. Поднял. Спрятал. Обессиленный, опустился на кровать.

 

Грязно-серый свет сменился тьмой. И снова комната Ники. Утро. Ника с кистью в руке — у картины. Сбросил с себя сон юноша, распятый на кресте, напрягся весь, разорвал путы и медленно сошел вниз.

 

Вдали затихал голос певца.

 

НИКА. До боли знакомый голос. Где-то я слышала его. Совсем рядом. Но где?

ЮНОША. Ты его слышала в несвободе.

НИКА. В несвободе? Да, наверное, в несвободе… Кто ты?

ЮНОША. Я человек, которого однажды распяли на кресте.

НИКА. Ты пришел?

ЮНОША. Я пришел рассказать.

НИКА. Кому?

ЮНОША. Жаждущим

НИКА. И все-таки где я слышала этот голос? Вспомнила. Этот дом… Снаружи он был неестественно величественен и красив. Украшенный золотым орнаментом фасад. До приторности вежливая прислуга. Это для гостей. Для гостей это был, наверное, великолепный отель… Мы там жили, кажется, очень долго. Я, человек с этим голосом, еще кто-то. Много еще. Но я запомнила его, этот голос. Он кричал, когда мне становилось плохо.

ЮНОША. Это был человек с обнаженными нервами.

НИКА. Ты знаешь?

ЮНОША. Eсли бы я не знал!

НИКА. Да, у него были совершенно голыми нервы. Я увидела его случайно, только раз, в слегка приоткрытую дверь. Мы так жили — все чужие. По нескольку часов в день мы выполняли какую-то очень нелепую работу. Там, на этой работе, мы почему-то назывались коллективом. Потом расходились и уже не знали друг друга до

следующего дня. И еще — раз в день нам разрешали гулять. Двадцать две минуты! Двадцать две минуты рая! Двадцать две минуты свободы! Свободы под надзором.

Только его не выпускали. И на работу не водили. Как не хотели, чтобы кто-то знал о его обнаженных нервах! Я увидела его случайно и испугалась. Он был страшен: эти голые отростки, пробивающиеся сквозь кожу — они росли на глазах. Я испугалась, и лицо его скривила гримаса боли. Если бы я знала тогда, что доставляю ему столько страданий!

ЮНОША. Не ты одна, Ника.

НИКА. Как остро я ощущала свою несвободу! Чем больше я рвалась на волю, домой, к своему холсту, тем громче кричал он за стенкой. До хрипоты. Но ни разу не сорвал голоса. Ни разу. Пока не умер. Стало совсем одиноко. Его стоны дарили какую-то надежду. Необъяснимо, но это так. Почему он умер?

ЮНОША. Слишком много чужой боли вместило одно человеческое сердце. Не выдержало… Ты пишешь картину?

НИКА. Да, но не знаю, смогу ли до конца. Я хочу, чтобы каждый на ней увидел что-то свое, светлое и хорошее. И, может быть, мир хоть чуть-чуть станет добрей.

ЮНОША. Пиши ее, Ника. (И ушел, услышав звонок в дверь).

НИКА. Открыто!

 

Вошла Анжела.

 

АНЖЕЛА. Привет, подружка! Ты, кажется, с кем-то говорила?

НИКА. С кем? Нет. Наверное, сама с собой.

АНЖЕЛА. Опять с ума сходишь. Я думала, у тебя кто-то есть. Нет, рано тебя из психушки выписали. Не дуйся, я шучу. Все своей мазней занимаешься?

НИКА. Я пишу.

АНЖЕЛА. Ладно, пусть так… Ты ничего не замечаешь? (Покрутилась перед Никой). А?

НИКА. Новые джинсы?

АНЖЕЛА. Угу. Как тебе?

НИКА. Ничего.

АНЖЕЛА. Ни фига себе ничего! Фирма, между прочим.

НИКА. Откуда?

АНЖЕЛА. Презент друга.

НИКА. Друзья у тебя!

АНЖЕЛА. Хочешь, познакомлю?

НИКА. Зачем мне?

АНЖЕЛА. (Пожала плечами). Для разнообразия. (Подошла к картине). Белое, черное, красное, синее… По-моему, ничего не изменилось. Нет, постой. Стало больше белого, да?

НИКА (улыбнулась). Ну вот, ты уже что-то замечаешь. А еще?

АНЖЕЛА. Не вижу. Что?

НИКА. Не знаю. Это у каждого должно быть свое.

АНЖЕЛА. Ника, дружочек, ты совсем сумасшедшая. Ну, откуда у тебя все это? Этот человек с обнаженными нервами, эта навязчивая идея с картиной. Откуда, а? Кстати, кому ты болтала о своей картине?

НИКА. Анжелка, я не болтаю о ней. Зачем? У меня много друзей, они бывают здесь. Все видят. Почему нет?

АНЖЕЛА. Глупая, теперь ничуть не странно, что ты попала на психу. Держи-ка лучше язык за зубами, милая. Рисуй, но молча, если не хочешь туда еще раз. Они же, наверное, думают, что вылечили тебя.

НИКА. Разве можно вылечить от желания творить?

АНЖЕЛА. Да кому это нужно, Господи!

НИКА. Людям. Мне так кажется. Я хочу, чтоб им было светлей.

АНЖЕЛА (с усмешкой). Христос в юбке… Кстати о юбке. Шила?

НИКА (Взглянула на свою юбку, улыбнулась). Подарок мамы, за мое долготерпение.

АНЖЕЛА. Разрез я бы увеличила. Сейчас модно… А скажи-ка, из этих всех твоих друзей кто-нибудь хоть что-то понял?

НИКА. Нет. Но ведь я еще не дописала… Может, это — на всю жизнь. Вдруг получится?

АНЖЕЛА. Бог мой, изматывать себя ради какого-то «вдруг»!.. Замочек я тебе фирменный принесу, мне Игорек обещал. Поставишь. Этот через месяц развалится… Кстати, твои многочисленные друзья — где они теперь? Куда пропали? Молчишь? Я скажу… Курить можно?

НИКА. Форточку открой.

АНЖЕЛА (из сумочки, брошенной у порога, достала сигареты, закурила). Они ходят к другим, тем, кто не радеет за чистоту их душ. Видишь ли, Ника. Люди — оригинальные существа. Они всегда хотят оставаться собой вместе со всеми своими прелестями и мерзостями. Тебе это никогда не приходило в голову?

НИКА. Ну и?

АНЖЕЛА. А ты из них хочешь сделать ангелов.

НИКА. Да нет же! Я хочу, чтобы они были людьми без мерзостей, и только.

АНЖЕЛА. Так не бывает.

НИКА. Но ведь и моей картины еще нет.

АНЖЕЛА. О боже!.. Как насчет пепельницы?.

 

Ника вышла, вернулась с какой-то плошкой.

 

Дурочка, я же люблю тебя. (Стряхнула пепел и широко улыбнулась). Большой человеческой любовью! (И серьезно). Не хочу, чтобы ты так изводилась для кого-то. Они-то на тебя наплевали: ушли, оставив на тебе клеймо психически больной… Может, ты самая нормальная в этом грешном мире. Только мир-то этого не понимает. Мир по природе своей глубоко эгоистичен. И что ты хочешь? Изменить природу? Ника, но ведь мы вынуждены считать, что ты… (покрутила пальцем у виска). Или должны признать такими себя. Представляешь? Весь мир сошел с ума!

НИКА. Анжела, не трави душу. Ты знаешь — я не могу до-другому. И буду так же. Пусть с клеймом. Любым… Ведь жил же человек с обнаженными нервами. Ему было больней.

АНЖЕЛА. Опять! Ну, допустим, жил. И умер, как ты сама утверждаешь, в сумасшедшем доме.

НИКА. Он умер в сумасшедшем доме, потому что весь мир сошел с ума.

АНЖЕЛА (в сторону). Подбросила фразочку, теперь будет смаковать. (Нике). Ника, я, кажется, поняла.

НИКА. Что ты поняла?

АНЖЕЛА. Уж не заразилась ли ты от него?

НИКА (удивленно). От кого?

АНЖЕЛА. От этого… своего выдуманного идеала… человека с обнаженными нервами.

НИКА. Увы. Это, пожалуй, единственная болезнь, о которой стоит сожалеть, что она не заразная.

АНЖЕЛА. Все, я пас… Еще раз, кстати, о друзьях. Хочешь познакомиться еще с одним таким же чокнутым, как ты? Не смотри на меня такими удивленными глазками. Послушай лучше… Разве мог такое сочинить нормальный?.. (декламирует).

 

Покайтесь, вешатели Муз!

К нам возвращаются Оттуда —

Судьей повешенный Исус.

Судьей зарезанный Иуда.

 

По-моему, он из твоей породы.

НИКА. Кто это?

АНЖЕЛА. Есть один. Слушай, у нас собрание группы без тебя было. Постановили: коли уж мы начинающие филологи, встретиться за год (загибает пальцы) с поэтом, писателем, критиком… еще не помню, кем… Короче, дошли до имен, аут. Вроде много — и никого. Тут я идейку подкинула. У меня есть друг, у которого есть друг…

НИКА (улыбнулась). Понятно.

АНЖЕЛА. Ладно, не придирайся. Так вот, этот друг и написал этот стих.

НИКА (дурачится). Чей этот стих написал этот друг?

АНЖЕЛА (подразнила). Вя-вя-вя! Лаврентий пишет стихи. Игорек — это мой друг — утверждает, что парень свой в доску. Физик-старшекурсник, живет в общаге, в одной комнате с Игорем. Конечно, нигде не печатается. В общем, постановили — пригласить именно его. Так что, одевайся, мать, будем делегатами.

НИКА. Вот новость. Почему я?

АНЖЕЛА. А почему не ты? Мы дружно решили, что чокнутый чокнутого всегда лучше поймет.

НИКА. Ну, со мной-то ясно: я со штампом. А с чего вы решили, что он чокнутый?

АНЖЕЛА. А по стихам не видно?

НИКА. Да как-то не очень. Ну да ладно. Может все-таки, не весь мир сошел с ума. Когда идем?

АНЖЕЛА. Зачем тянуть? Сегодня же, ближе к вечеру. Показывай гардероб, будем тебя одевать.

 

Ника на минуту вышла и вернулась с ворохом

платьев, юбок и блуз. Бросила на стул.

 

НИКА. Что?

АНЖЕЛА. Юбчонка на тебе смотрится. К ней нужна блузка.

 

Засуетились, подбирая подходящую блузку.

 

Эта?.. Может быть, эта?.. Или эта?…

 

Ника отчего-то повеселела. Замурлыкала

нечто милое и воздушное.

 

Картина вторая

 

Общежитская комната. Игорь и Лавр, занятые сервировкой стола.

 

ИГОРЬ. Итак, «Ризлинг», картошка «а-ля Лврентий», праздничный пирог. Не хватает белой скатерти и…

ЛАВР. Чего же?

ИГОРЬ. Что-то ты скучен, братишка, будто не твой день рожденья. Не хватает, конечно же, парочки молоденьких симпатичных подруг для поднятия общего тонуса.

ЛАВР. Ну их к чертям. (Покрутил в руках бутылку). Самим не хватит.

ИГОРЬ. Давно ты такой жадный, Лавр? Не замечал.

ЛАВР. Черный юмор. На это мне тоже плевать, как и на твоих баб. Не хочу никого, вот и весь сказ.

ИГОРЬ. Но мы же сдохнем от скуки.

ЛАВР. За всю свою сознательную жизнь я встречал не более двух-трех особей женского пола, с которыми мне ничуть не хотелось сдохнуть.

ИГОРЬ. Экий ты, брат, привередливый. А если появится фея, которая станет четвертой?

ЛАВР. От сырости, что ли? Впрочем, уговорил: если появится, пусть будет.

 

Стук в дверь.

 

ИГОРЬ. Войдите.

 

Вошла Анжела, за ней несмело — Ника. Игорь и Лавр переглянулись.

Громкий смех.

 

ЛАВР (просмеявшись). Извините, девушки, это не в ваш адрес.

НИКА. Мы, наверное, не вовремя?

ИГОРЬ. Напротив, как раз вовремя.

АНЖЕЛА. Привет, Игорек. Мы, собственно, по душу твоего Лаврентия. Знакомь.

ЛАВР (тихо Игорю). Что это значит?

ИГОРЬ (пожал плачами, хитро улыбаясь). Понятия не имею.

НИКА (Лавру). Это Вы — Лаврентий? У нас дело к Вам.

ЛАВР. Я весь внимание.

ИГОРЬ. Надолго дело? Если больше десяти, на соглашайся, Лавр. (Опять посмеялись).

НИКА. Мы все-таки, наверное, не вовремя, да? Мы потом зайдем. В другой раз.

ИГОРЬ. Э, нет. Никаких «потом». Тем более, что вы, действительно, вовремя. Нам не хватало сегодня именно вас. Раздевайтесь-ка да проходите.

ЛАВР. Да-да, проходите, садитесь, где понравится, и считайте, что вы у нас в гостях.

НИКА. Ой, нет, спасибо, мы только да два слова.

ИГОРЬ. Все слова — в процессе общения. Прошу.

АНЖЕЛА. Мы, собственно… (переглянулась с Игорем) …Лаврентий, хотели Вас пригласить.

ИГОРЬ. Как, сразу вдвоем? Лавр, ты делаешь успехи.

ЛАВР. Даже забавно. Куда же, если не секрет?

НИКА. Да нет. Не секрет, конечно. Вы не поняли. Это наша группа. Мы, то есть группа… (И опять Анжела с Игорем переглянулись с хитрой улыбкой). В общем, мы — филологи и хотим встретиться с каким-нибудь поэтом. Предлагали всяких там знаменитостей, потом мы про Вас узнали, что Вы пишите хорошие стихи, а Вас не печатают, потому что они не про то, что вообще печатают. И мы подумали: звезд мы и по телику увидим, а Вас — нет. В общем, решили пригласить Вас. Вот.

 

Выпалила на одном дыхании. Лавр тихо смеялся.

Смеялся и Сатана — в парке, у одинокой скамейки.

 

САТАНА. Потешили старика. Не мудрствуя, перемудрили. Оно, может, к лучшему. Не приводил я сюда Нику, но коли уж пришла, пусть будет… Пора пообщаться с Лаврентием: слаб он без меня, а эта девчонка своими художествами умеет убивать сатанинское. Нет, Лаврентия я не оставлю.

ИГОРЬ. Мама мия, и они собираются куда-то уходить! Девушки, вам представился уникальный случай отметить четверть века вашего кумира, а вы еще в дверях.

АНЖЕЛА. У вас сегодня, действительно, день рождения?

ЛАВР (все еще смеясь). А для вас это, действительно, новость? Ладно, проходите же. Повторяю второй и последний раз: вы наши гости. И, ради бога, давайте перейдем на «ты»: не терплю официальности в компаниях.

НИКА. Неудобно как-то получилось. Мы, правда, не знали. Поздравляем.

ИГОРЬ. Как говорил мой любимый дедушка, ныне покойный, неудобно спать на потолке — одеяло спадает. Вашу куртку, мадемауазель! То есть, пардон, твою… Слово именинника — закон… Так. И твою. (Принял куртки, повесил). Кстати, мы не все, по-моему, знакомы.

АНЖЕЛА. Моя оплошность. Это солнышко зовут Никой.

 

Та смущенно улыбнулась.

 

Меня — Анжела. Это для Лаврентия. С остальными, пожалуй, уже разобрались?

ЛАВР. Пожалуй. И, по-моему, можно начинать.

НИКА. Как, больше не будет гостей?

ЛАВР. Увы… или к счастью, вы у нас первые и единственные.

АНЖЕЛА. Почему так странно?

 

Расселись.

 

ИГОРЬ (взялся за бутылку). Прихоть именинника. Этот чудик, не поверите, ежегодно собирал у себя толпы и делал шикарные вечеринки. Сегодня же, когда у него, можно сказать, юбилей… Судите сами.

НИКА. Почему так, Лаврентий?

АНЖЕЛА. Лаврентий разлюбил праздники?

ЛАВР (то ли шутя, то ли всерьез). Какой, к черту, праздник? На год ближе к смерти.

НИКА. Ты всегда так мрачно смотришь на жизнь?

ЛАВР. Нет, только по праздникам.

ИГОРЬ. Не обращайте внимания — это у него юмор такой. Кстати, девочки, вы заметили, что Лавр все-таки весел? Почему все-таки? А потому что еще полчаса назад он был мрачен, как на собственных похоронах.

АНЖЕЛА. Уж не мы ли причиной такой перемены?

ИГОРЬ. Вы догадливы, сударыня. Вы и никто другой.

НИКА. Интересно, а чему вы так смеялись, когда мы вошли?

ИГОРЬ. Все тому же. Я битый час уговаривал вот этого… пардон… нашего именинника пригласить дам. Куда он меня не посылал! Одиночества парню захотелось! Самое большее, говорит, встречал трех существ прекрасного пола, с которыми не скучал. В конце концов согласился, что если появится фея, которая станет четвертой…

ЛАВР (девочкам). Вы вовремя появились: лишь сказали про фею, нате вам.

НИКА (смеясь). Здорово.

АНЖЕЛА (смеясь). Потрясно.

ИГОРЬ. Так что, судя по переменам в нашем Лавре, одной из вас суждено быть феей. Или обеим?

ЛАВР. Мы заболтались, однако. Вам не кажется, господа, что пора выпить за мое здоровье?

АНЖЕЛА. Лаврентий, а стихи ты нам почитаешь?

САТАНА. Они уже пьют, и без меня. Это, в конце концов, несправедливо.

 

Вошел, незримым гостем уселся за столом, сам себе налил вина. Продолжалось веселье, и только Лавр заметно помрачнел.

 

Несправедливо, Лаврентий. Такой день!

ИГОРЬ. Ну вот, Анжелка, нашла о чем спрашивать, когда налито. Именинник снова в трансе. Действительно, пора бы выпить за него. У кого тост?

ЛАВР. Давайте без тостов.

ИГОРЬ. Тогда просто за тебя.

АНЖЕЛА. За тебя, Лаврентий.

НИКА. За тебя.

ЛАВР. За меня.

САТАНА (чокнулся с Лаврентием). За нас.

 

Выпили.

 

ЛАВР. Девушки, умоляю, не зовите меня этим дурацким именем — Лаврентий.

 

Сатана ехидно усмехнулся.

 

ИГОРЬ. Он не может терпеть свое имя. Еще одна причуда поэта.

ЛАВР. Друзья зовут меня Лавром.

НИКА. А я сразу так хотела, но постеснялась: еще не друзья.

ИГОРЬ. Это временно.

 

Лавр зло посмотрел на него. Ника покраснела.

 

АНЖЕЛА. Откуда такая антипатия к имени?

ЛАВР. Из истории.

ИГОРЬ. Семьи и государства.

ЛАВР. Он не может не поясничать! В самом деле, меня назвали-то так по недоразумению.

САТАНА. Утешаешься, Лаврентий?

НИКА. Как это?

АНЖЕЛА. Интересно.

ЛАВР. Все очень прозаично, представьте глухую деревню двадцатипятилетней давности, сельсовет в десяти верстах. Мама, бедная, после родов долго не вставала, отец укатил чуть ли не в столицу искать концы о судьбе деда, да как в воду канул… Это у нас трагедия семьи. Впрочем, не только у нас. Около сорока человек из деревни увели в 39-м, больше никого не видели. Деда тоже. Отец всегда клялся, что тот был честный человек, да мало ли их было, честных? Потом, было дело, во всех грехах Берию обвинили…

ИГОРЬ. Самый виноватый.

ЛАВР. Ну да. Позже уже все эти Ежовы с Кагановичами выплыли. После съезда заговорили громко о культе. Потом громко замолчали. Все, как водится.

АНЖЕЛА. Или как водят?

САТАНА. Царящие миром правят. Тем живем. (Улыбнулся сатанински).

ЛАВР. Но я отвлекся. Лаврентий Берия, короче — первый крайний, проклял отец имя его на веки вечные… Ну, так вот. Меня регистрировать, а некому: одна бабушка на ногах. Бабушка и пошла. «Каким именем писать?» — маму спрашивает. А она: «Только не Лаврентием». И все. Хоть потоп. К вечеру бабушка возвращается, отец уже дома, бумагу с реабилитацией привез. «Как назвала?» — спрашивает. «Как велели, — говорит, — Лаврентий». Бог мой, что там было!

НИКА. Представляю.

ЛАВР. Вот такая грустно-комичная история, до сих пор в семье ладу нет. Не только из-за этого, конечно. Но чуть что, Лаврентия поминают.

 

Сатана достал откуда-то из рукава золотое пенсне, одел привычным жестом и улыбался Лавру своей сатанинской улыбкой.

 

ЛАВР. Нарекли меня, короче, проклятым именем. (Глянул на Сатану, изменился в лице. Тихо в сторону). Боже!

САТАНА. Меня тоже однажды звали Лаврентий.

ИГОРЬ (Лавру). Тоску ты на гостей нагнал и сам своих рассказов испугался. Давайте лучше по чуть-чуть. (Разлил вино по стаканам).

ЛАВР. Да, конечно.

НИКА. Лавр, а давай за твоих выпьем. За деда…

ИГОРЬ (с иронией). И еще миллионы загубленных …

ЛАВР (зло перебил). Заткнись.

САТАНА. Ты прав, Лаврентий: ты — хозяин.

АНЖЕЛА. Ну, что вы, в самом деле, ребята? Было бы из-за чего? (Выпила).

 

Ника посмотрела вопросительно на Лавра.

 

САТАНА. Подружись с ней, Лаврентий. (И исчез — так же незаметно, как и появился).

 

Лавр чокнулся с Никой стаканами, отпили по глотку.

 

НИКА (кивая на фото каратистов). А это чье?

ЛАВР. Это у нас Игорек забавляется.

ИГОРЬ. Игорек не забавляется, Игорек занимается делом. Правильно, Анжела?

АНЖЕЛА. Ага. В перерыве между пьянками.

ИГОРЬ. Ну нет, это пьянки в перерыве.

ЛАВР. Смотря как смотреть.

НИКА (Лавру). А правда, Лавр, мы услышим твои стихи?

ЛАВР. Между прочим, у нас сегодня еще пирог. Игорь!

ИГОРЬ. Момент. (Напевая туш, подал пирог).

ЛАВР. Огорчу я вас. Разочарую. Не пишу я стихов, совсем. Раньше писал, некоторым нравилось. Но уже почти два года — ни строчки.

НИКА. Почему?

ЛАВР. Не знаю. Не могу.

ИГОРЬ. Творческий кризис.

ЛАВР. Так что вы уж, действительно, пригласите кого-нибудь из известных. Мало ли их. (Нике). А тебе я почитаю, обязательно. Только не сегодня. Хорошо? (В сторону Анжелы с улыбкой). И пусть они завидуют.

АНЖЕЛА. Кризис… Но ведь это проходит.

ЛАВР. Бывает — проходит, бывает — нет.

НИКА. У тебя пройдет, обязательно пройдет.

ЛАВР. Как знать.

ИГОРЬ (с упоением вонзая нож в пирог). Разберемся!

 

Картина третья

 

Квартира Ники. Хозяйка, как всегда, с кистью.

Лавр. Он только что вошел

 

НИКА (с радостью и каким-то облегчением в голосе). Пришел!

ЛАВР. Удивлена?

НИКА. Совсем нет. Я очень ждала тебя. Мне уже начало казаться, что все это был сон: этот вечер, потом набережная, твои руки. Проходи же, что ты встал? (За руку провела в комнату). Вот, так я живу.

ЛАВР. Уютно у тебя.

НИКА. Я люблю, когда уютно.

ЛАВР. Все любят — не у всех получается, а у тебя уютно. Много света.

НИКА. Да? Мне всегда казалось, наоборот, мало.

ЛАВР. У других меньше… (Взгляд его остановился на картине). Это она?

НИКА. Да, она. Ничего не понятно, наверное?

 

Лавр не отвечал. Он смотрел на картину, словно пораженный чем-то, доселе невиданным. Наконец, обернулся, подошел к окну.

 

ЛАВР. За окном — темно.

НИКА. Ты торопишься?

ЛАВР. Я не о том. (Задумчиво). Лампочка у тебя совсем тусклая.

НИКА (рассмеялась). Ну вот, только что говорил, много света.

ЛАВР. А света много… Я понял секрет. Это же отсюда (показал на картину). Необозримое море света. Ника, где ты видела столько света сразу?

НИКА (пораженная). Лавр…

ЛАВР. ???

НИКА. Здесь еще никто ничего не видел.

ЛАВР. Они слепые.

НИКА (покачала головой). Нет. Это краски. Краски нужно подобрать к каждой душе свои. У меня получилось — пока к одной: твоей. Это уже, наверное, много, да?

ЛАВР. Конечно.

НИКА. И мало. Много, потому что получилось. Теперь я знаю: все не зря. Но надо, чтобы к каждой. Когда я смогу к каждой…

ЛАВР (перебивая). Много, потому что к моей. Что в ней теперь будет твориться!

НИКА. Что в ней будет твориться?

ЛАВР. Ника, тебе никто не говорил, что тебя нельзя не любить?

НИКА (рассмеялась). Нет, мне говорили, что надо мной нельзя не смеяться.

ЛАВР. Глупые, тебя просто невозможно не любить. Почему я не знал тебя раньше?

НИКА. Я была совсем маленькая, в прошлом году еще ходила в школу. А разве поздно?

ЛАВР. Не знаю. Нет, Ника, конечно, нет.

 

Поцеловал ее.

 

НИКА. Лавр, ты обещал стихи.

ЛАВР. Не сегодня, не хочу. Они грустные, даже злые. У нас хороший вечер.

НИКА. По-моему, в твоей душе уже начало что-то твориться, вот только не пойму, что.

ЛАВР. Бог с ней, с моей грешной душой. В ней — кошмары.

НИКА. Почему?

ЛАВР (не ответив, снова подошел к картине и долго смотрел на нее. После паузы). Почему я не знал тебя раньше?.. В первый раз ее, кажется, не было.

НИКА. О чем ты?

ЛАВР. Зачем в этом море света плаха?

НИКА. Лавр, что происходит с тобой? Почему ты увидел плаху?

ЛАВР. Наверное, показалось, не обращай внимания. Больное воображение несостоявшегося поэта.

НИКА. Почему ты больше не пишешь? Ты не ответил.

ЛАВР. Я сказал, не знаю. Может быть, сломался? Тебя часто не понимают?

НИКА. Всегда.

ЛАВР. Ты молодец, пишешь. А я сломался. Четыре стенки, и все — без дверей. Хоть заорись.

НИКА (задумчиво). Прямо стенка, сбоку — свет, ничего привычней нет.

ЛАВР. Что?

НИКА. Так, вспомнилось. Это написала одна подружка, когда ей было лет десять.

ЛАВР. Изумительно! Прямо — стенка, сбоку — свет, ничего привычней нет… Сколько святой простоты и правды сразу! Мы ломаем голову над тем, как сказать эти такие простые вещи, а ребенок их просто говорит. Иногда мне кажется, что право писать стихи должно принадлежать только детям.

НИКА (улыбнулась). Уж не потому ли ты бросил писать? Повзрослел.

ЛАВР. Может быть, и так. А может, не то и не то. Что-то третье.

НИКА. Что? (Молчание). Что тебя угнетает?

ЛАВР. Не надо. Не хочу.

НИКА. Прости… Почему-то страшно.

ЛАВР. Ну вот. Это я… Иди сюда. (Обнял ее). Все хорошо, родная. Ты мне веришь?

НИКА. Верю, очень верю. Как нужен ты мне, кто бы знал?!

ЛАВР. Если бы так! Зачем я тебе?

НИКА. Меня еще никто так не понимал. Даже мама. Ты один понял мою картину. Я не смогу дописать ее без тебя. Ты нужен мне, Лавр. Ты — понимающий.

ЛАВР. Откуда это, Ника? Сколько мы знаем друг друга? Откуда?

НИКА. Совсем чуть-чуть. Но я чувствую тебя, мы теперь каждый день будем вместе, да ведь, Лавр? Ты будешь встречать меня в восемь с лекций, мы будем ходить и рассказывать друг другу о себе. Будем лучше знать и чувствовать друг друга. А по выходным ты будешь приходить ко мне и помогать писать картину. Да?

ЛАВР. Милая Ника!

 

Поцелуй.

 

Не пора ли мне сматываться? Наверное, скоро придут?

НИКА. Ой, да. (Глянула на часы). Одиннадцать, мама где-то на концерте, значит, сейчас придет. Ну и что? Не хочу тебя отпускать… Ты любишь сентябрь, Лавр?

ЛАВР. Очень.

НИКА. Как это здорово, когда падают и падают листья, много-много. Идешь по ним и ни о чем не думаешь, а они шуршат себе, падают и шуршат. Как люблю я ходить по ним! Осень словно бы очищает.

ЛАВР. Тебе очищаться? От чего?

НИКА. Всегда есть, от чего очищаться.

ЛАВР (улыбнулся). Мы будем вместе ходить по ним. Думаю, что будем.

НИКА. Конечно, будем.

ЛАВР. До завтра?

НИКА. До завтра.

 

И еще поцелуй.

 

Конечно, до завтра.

 

Ушел. Она радостная, закружилась по комнате, потом подошла к картине, взяла кисть, задумалась, сделала несколько мазков.

 

И все-таки, Лавр, почему ты увидел плаху?

 

Картина четвертая

 

Парковая аллея. Чувствуется весна. Навстречу друг другу — Ника и Лавр.

 

НИКА. С весной тебя, Лавр. Ты заметил, все оживает?

ЛАВР. С весной, Ника.

 

Поцеловались.

 

НИКА. Как я устала на этой проклятущей лекции! Нет, было интересно, очень. Но мне так хотелось к тебе. Впрочем, здесь все написано. (Протянула сложенный листок).

ЛАВР. Ничего не понял.

НИКА. Я тебе письмо написала.

ЛАВР (смеясь). Новое средство общения?

НИКА. Ага. Это тебе занятие на вечер. Мне нужно учиться сегодня, Лавр. Завтра контрольная и еще английский. Как не хочется! Но надо.

ЛАВР. Ты сейчас уходишь?

НИКА. Увы. Ты пока не читай. Придешь домой, представишь, что я рядом с тобой, и будешь читать, и, наверное, услышишь мой голос. С моим почерком ты будешь читать это долго-долго, и все время будешь слышать мой голос. Сегодня только так. А завтра… Завтра целый вечер — наш. Ты не обижаешься, Лавр?

ЛАВР. Беги.

НИКА. Пока.

 

Он улыбнулся, кивнул. Ника убежала. Тут же раскрыл листок, начал читать, медленно направляясь в сторону общежития.

 

Голос НИКИ. Здравствуй, Лавр! Я тебе письмо пишу. На славянской филологии мне интересно, но я все равно хочу с тобой поговорить. Знаешь, я привыкла к тебе, так привыкла, что за сегодняшний день по тебе соскучилась.

Завтра у меня контрольная до старославянскому. Интересно, как я ее напишу. А может, и не интересно. Я люблю тебя, Лавр. Сегодня, завтра, дальше. Как хорошо, что ты есть, милый, любимый, единственный Лавр.

Я задалась целью написать тебе длиннющее письмо. Не получается. Знаешь, чего мне не хватает для длиннющего письма? Тебя. И еще — когда я остаюсь наедине со своей картиной, мне тоже не хватает тебя. Допишу я ее когда-нибудь, Лавр? Я устала: ищу и не могу найти. Почему люди ничего не видят?

Почитала твои стихи. Спасибо, Лавр. Ты поэт, настоящий поэт. Я, конечно, не критик, но я чувствую хорошие стихи. Мне очень поправилось про Пилата. Не знаю, насколько это совершенно или несовершенно по форме, но это нужно. Очень нужно. Тебе, мне, всем. Почему ты перестал писать? Ты совершил большую глупость. Или даже преступление. Твои стихи облагораживают, они очищают. Ты меня слышишь, Лавр? Ты не имеешь права не писать.

Почему-то вспомнилась история твоего имени. Помнишь, ты рассказывал? Лаврентий… Действительно, страшный человек носил это имя. Но почему ты придаешь так много значения этому символизму? Зачем? Кошмарное было время. Но причем ты? Между тобой и тем Лаврентием — пропасть.

Слушай, ну и письмо у меня! Винегрет какой-то. Как у меня в голове. Как мне надоело здесь сидеть! Я устала слушать. Мне нравится, но я устала! Я хочу видеть и слышать тебя. Я знаю, что тебе лучше со мной, чем без меня. Я знаю.

Но когда это кончится?

Сейчас будет восемь. Здравствуй, Лавр!

 

Лавр дочитал письмо уже дома. Сел на кровать, откинулся, прикрыв глава. Затем встал, заметался до комнате, остановился, взял сигарету, пошарил по карманам, достал коробок, но не спичечный — другой, черный. Словно обжегшись, бросил его на стол, нашел еще один — спички. Прикурил и снова заметался по комнате. Остановился у стола, повертел в руках брошенный черный коробок, сунул его в карман пиджака, пиджак небрежно бросил на кровать. И снова заметался, жадно затягиваясь сигаретой.

 

Из глубины аллеи вышел Сатана, остановился, посмотрел на невидящего его Лавра.

 

САТАНА. Я ошибся. Девчонка оказалась сильней: Лаврентий начал сомневаться. Что же? Свои ошибки нужно исправлять. Смятение охватило душу Лаврентия. Пусть так.

 

Между тем, сгустились сумерки, свет померк, и снова засветилось солнце. Утро. Весь помятый, не спавший Лавр. На столе пепельница, полная окурков. Внеся в комнату винный запах и смех, вошли Игорь и Анжела.

 

ИГОРЬ. Привет, бродяга.

ЛАВР. Ну, бродяга — скорее ты. Шарахаешься где-то по ночам.

ИГОРЬ. Вай, какой ты капризный сегодня!

АНЖЕЛА. Лавр, по-моему, не в духе.

ИГОРЬ. Это плоды бессонной ночи. Судя по этой пепельнице, ты опять что-то изобретал?

ЛАВР. Напротив, пел анафему своим изобретениям.

ИГОРЬ. Вай, вай, вай! Лавруша, действительно, не в духе. Что случилось, моя маленькая птичка? Тебя кто-то обидел? Скажи, и мы ему сделаем бо-бо.

ЛАВР. Идите к черту!

ИГОРЬ. Анжелка, по-моему, его надо лечить. Где у нас касторка? Ага! (Извлек из анжелиной сумочки бутылку вина). Стаканы, сударь!

ЛАВР. Я же сказал: идите!.. (Взяв полотенце, вышел).

АНЖЕЛА. Симпатичный парень, жаль, нервный.

ИГОРЬ. Мне тоже нравится. Особенно прелесть, когда спит. Шучу. Действительно, славный пацан. А про нервы я уже говорил: женщины, женщины, женщины… Не знаешь, они не поругались?

АНЖЕЛА. Вчера Нику видела, вся светилась. Вряд ли.

ИГОРЬ. Ну, черт их разберет. Ладно, маркиза, бум? (Протянул стакан).

АНЖЕЛА. Бум, ангелок.

 

Выпили.

 

Прелесть!

ИГОРЬ. Особенно после тяжелой ночи…

АНЖЕЛА. И на голодный желудок. А как насчет покурить?

ИГОРЬ. А нету.

АНЖЕЛА. Ну и черт с тобой, свои есть. (Достала из сумочки, закурила).

 

Вернулся Лавр, умывшийся и посвежевший.

 

ЛАВР. Вы еще не допили?

ИГОРЬ. Тебя ждем.

АНЖЕЛА. Какой чистенький и милый цыпленок!

ЛАВР. Анжела, не нарывайся на грубость.

ИГОРЬ. Ша, подружка! Лавру мы не нравимся. Тада уходим.

ЛАВР. Да ладно, сидите, я сам уйду.

ИГОРЬ. Куда? Посмотри в окно.

ЛАВР. А что в окне?

ИГОРЬ. А я знаю? Что-нибудь.

ЛАВР. Ясно все с тобой, мой милый фрэнд. Пить надо меньше.

ИГОРЬ. Все, больше не буду… Но меньше тоже.

 

Стук в дверь.

 

ВСЕ. Да!

 

Вошла Ника.

 

НИКА. О, Боже!

ИГОРЬ. Все понял, фея. Анжелка, здесь компания не пьющая. Пошли.

 

И ушли, унеся с собой недопитую бутылку и полупьяный смех

 

НИКА. Кошмар какой! Ну-ка посмотри на меня. Какой ты вымотанный! Не спал? Они всю ночь здесь были? Мамочка, а накурили-то сколько! (Схватила пепельницу). Куда бы это?

ЛАВР. Дай сюда. (Забрал пепельницу и небрежно бросил ее в форточку).

НИКА. С ума сошел! Убьешь кого-нибудь.

ЛАВР. Пусть не ходят.

НИКА. Ну и злюка ты сегодня. Я их поубиваю. Ну, Анжелка!..

ЛАВР. Да Бог с ними, они ни при чем.

НИКА. Ой-ей-ей! Заступничек! Между прочим, почему ты не спросишь, почему я здесь?

ЛАВР. Я догадываюсь.

НИКА. Почему же?

ЛАВР. Соскучилась. И, судя по времени, сбежала.

НИКА. Ага, с английского.

ЛАВР. И думаешь, я тебя за это похвалю?

НИКА. Не-а, не думаю. Знаю, что поругаешь, и все равно. Ну, что ты такой мрачный, Лавр?

ЛАВР. Контрольную написала?

НИКА. Угу. Чем бы поднять твое дурацкое настроение?.. Хочешь, скажу тебе что-то хорошее?

ЛАВР. Хочу.

НИКА. Я-тебя-люб-лю. Ну вот, ты уже улыбнулся. Поцелуй меня.

 

Поцеловал.

 

ЛАВР. Что бы я делал без тебя?

НИКА. Эгоист. А я?

ЛАВР. Да, ты же еще но получила у меня за то, что сбежала с английского.

НИКА. Я больше не буду.

ЛАВР. Так я тебе и поверил!

НИКА. У тебя есть ремень?

ЛАВР. Сейчас найдем.

 

Разрезвились. Поцелуем давили смех и смеялись снова.

 

НИКА. Лавр, я хочу походить на тебя.

ЛАВР. Не надо на меня походить.

НИКА. Хочу. (Надела брошенный на кровати пиджак). Немножко длинноват, мелочи — обрежем. Где ножницы?

ЛАВР (смеясь). Ника, хватит с ума сходить.

НИКА (сунув руки в карманы). Сколько барахла! (Достала черный коробок). Что за штучка?

ЛАВР (вдруг переменился в лице). Положи на место.

НИКА. Вот уж нетушки. Скажи, что?

ЛАВР. Маленькая еще. Отдай.

НИКА. Не отдам. Кнопочка. Можно нажму?

ЛАВР. Нельзя.

НИКА. Не скажешь, нажму.

ЛАВР. Дай сюда.

НИКА. Не-а. Ну!

 

Пауза, не успел отобрать, и нажала, как держала, на вытянутой руке, напротив груди Лавра.

 

ЛАВР (упал голос, с безысходной тоской). Зачем?

НИКА (испугалась, бросила в сторону коробок). Что с тобой, Лавр? Почему ты так изменился? Глаза… Я сделала что-то страшное, да?..

 

Лавр молчал.

 

Что это было, Лавр? Что я сделала? Ну что с тобой?

ЛАВР (тихо). Все хорошо, Ника. Все нормально.

НИКА. Я же вижу, что ненормально. (Отвернулась, чуть не плача). Ты сказал это так, будто я всыпала тебе в стакан цианистого калия. Такие глаза… Такие глаза я видела только раз в жизни, десять лет назад. Так на меня, умирая, смотрела моя собака. Я запомнила навсегда. А у людей не видела. Почему у тебя стали такие глаза?

ЛАВР. Ника!

НИКА. Что?

ЛАВР. Иди ко мне.

 

Подошла.

 

Все хорошо, родная. (Поцеловал ее). Спасибо, Ника.

 

Картина пятая

 

Общежитская комната, ночь. Беспорядок: пустые бутылки, окурки, грязный стол. Не раздевшись, тревожно опит Лавр. Вошел Сатана, окинул взглядом комнату, взял со стола бутылку с чем-то недопитым, повертел в руках, усмехнулся.

 

САТАНА. Доброй ночи, Лаврентий!

ЛАВР (встрепенулся, сел на кровати, ошарашенный). Кто здесь? Какая противная рожа! Где я видел тебя?

САТАНА (усмехнулся еще раз). Что с людьми делает водка! Ты не узнаешь меня? Я так изменился за те несколько месяцев, что не приходил к тебе?

ЛАВР. А, это ты, Сатана, Люцифер, Варлам или как там тебя еще?

САТАНА. Люцифером меня звали давно. Тогда еще я служил Господу. Впрочем, твоя судьба похожа.

ЛАВР. Ты плод моей фантазии или реальность?

САТАНА. Это как тебе удобней. Можешь считать меня призраком или пьяным бредом, я есть или меня нет, но в любом случае я существую.

ЛАВР. Глубокомысленно, хотя ни черта не понятно. Ну, все равно. Есть ты или нет, мне глубоко плевать. Присаживайся, коли вошел: кажется, осталось что-то выпить.

САТАНА. Это лишнее.

ЛАВР. Зачем ты здесь?

САТАНА. Я пришел благословить тебя на смерть, Ларентий.

ЛАВР. Что? Чью? Какую? О чем ты, старик?

САТАНА. Она одна, но многолика. Свою смерть ты выбрал сам.

ЛАВР. Мучитель! Ты так спешишь завладеть моей душой? А за каким?..

САТАНА (перебил, рассмеявшись). Наивный! Твоей душой? Ты ей располагаешь? Наивный… Она в закладе у меня уже два года. Вот о цене мы не условились, Лаврентий. Пора.

ЛАВР. Плевать на цену. Шел бы ты к чертям, папаша, я дико хочу спать.

САТАНА. Ты не учтив, Лаврентий. Но я прощаю: ты много стоишь. Благословенен будь именем добра зло творящий.

ЛАВР. Что ты хочешь от меня, Сатана?

САТАНА. Ты убьешь невинного.

ЛАВР. Я? Нет.

САТАНА. И будешь награжден. Я не приказываю, Лаврентий. Я пророчу.

ЛАВР. Невинного… За что?

САТАНА. За невинность, конечно. И, повторяю, будешь награжден.

ЛАВР. Чем?

САТАНА. Покаянием.

ЛАВР. Велика награда!

САТАНА. Не спеши, Лаврентий. Ты успеешь оценить ее.

ЛАВР. Не верю, ни слову не верю. Уйди, исчезни куда-нибудь! Стой! Имя! Я хочу знать…

САТАНА. Меня нет. (И исчез).

 

Лаврентий упал на постель. Заснул все тем же беспокойным сном. Рассвело. Снова встрепенулся, сел на кровати, осмотрелся.

 

ЛАВРЕНИЙ. Кошмар! Надо же было так нажраться! Что за мерзость мне снилась? Не помню, хоть убей. Какой-то кошмар… Скорей бы все кончилось, что ли. Игорь, черт бы ого побрал, нашел время исчезать. Впрочем, хорошо, что исчез. Пусть буду один, никого не нужно… Боже! Болит все. Кажется, в бутылке еще что-то есть.

 

С трудом подошел к столу, налил, выпил. Не стучась, тихо, почти бесшумно, вошла Ника. Подошла к нему, глянула в глаза, слегка коснулась рукой лица.

 

НИКА. Как ты бледен! Почти желт. Лавр, что с тобой? Ты не был у меня три недели. Больше… Вечность. Ты болен? Почему ты пьешь? Что с тобой, Лавр? Отвечай.

ЛАВР. Ника? Зачем ты пришла?.. Не то я говорю… Или то. Не нужно ничего. Понимаешь? Я хочу быть один.

НИКА. Не понимаю. Ты прогоняешь меня?

ЛАВР. Себя я прогоняю — от себя, от всех. Нет меня. Умер. Забудь, а…

 

Хотела что-то сказать, перебил.

 

Не заставляй меня еще что-то говорить! Хуже будет. Уходить больнее. Ты слишком чиста для моей любви, понимаешь?

НИКА (в слезах). Перестань! Что за дурь еще? Лавр, ты, действительно болен. Ты был у врача?

 

Хотел что-то сказать.

 

Ради бога не говори гадостей! Я все поняла. Я уйду. Скажи только, что с тобой.

ЛАВР. Господи! Что ты поняла? За что мне еще это?

НИКА. Что — это? Как ты можешь так говорить? Мне теперь нельзя без тебя: ты так остро чувствуешь чужую боль, ты один понял мою картину, ты…

ЛАВР. Хочешь, я расскажу о себе?

НИКА. Разве я не все о тебе знаю?

ЛАВР. Я сам о себе всего не знаю. Если ты знаешь, с кем я дружил в детстве, целовался в юности и какие книжки читаю перед сном, еще не значит, что ты знаешь обо мне все. А ты знаешь, что я — гений?

НИКА. Знаю.

ЛАВР. Что?

НИКА. Я знаю, что ты — гений. Ты пишешь гениальные стихи.

ЛАВР. Я уже два года не пишу никаких стихов! Именно с тех самых пор, как стал гением. Творцом. Тогда я сотворил смерть. Да-да, вот эту маленькую черную уже знакомую тебе смерть. (Протянул на ладони коробок, подержал его, уронил). Не смотри на меня такими дикими глазами. Сядь — сюда, спиной ко мне. Не надо смотреть мне в глаза.

НИКА (села). Ничего не понимаю.

ЛАВР. Сейчас все поймешь. Поймешь, кого ты любила…

НИКА. Почему любила?

ЛАВР. С какой грязью ты, сама чистота…

НИКА. Это невыносимо, наконец.

ЛАВР. Слушай же.

 

Картина шестая

 

Общежитская комната. Игорь, одетый в кимоно, разучивает перед зеркалом приемы каратэ. Вошел Лавр, взъерошенный и злой, тяжело дыша, опустился на стул. В руках — легкая дрожь.

 

ИГОРЬ (делая очередное движение с шумным выдохом). Хэ-э! Что-нибудь случилось?

ЛАВР. Ничего, сейчас пройдет. Нервы.

ИГОРЬ. Все же?

ЛАВР. Да пошли они все к чертям! Сволочье! Впрочем, действительно, ничего серьезного. Не обращай внимания.

ИГОРЬ. Ну-ну.

ЛАВР. Один подонок попросил закурить…

ИГОРЬ. На нем было нарисовано, что подонок? Хэ-э! Ну и?

ЛАВР. Пошел ты со своими подколами! Подаю сигарету, он, падаль пьяная, грабастает своей ручищей всю пачку и мне небрежно: «Иди, прощаю».

ИГОРЬ (с иронией). Я всем прощу свою вину… Хэ-э! Хэ-э! Ты, конечно, пошел?

ЛАВР. Конечно, пошел. Разозлился, как… Затрясло всего. Но пошел. Боюсь я их, понимаешь? Боюсь!

ИГОРЬ. И я боюсь, поэтому стараюсь бить первым. Вот так: хэ-э! (Рука едва не коснулась лица Лавра).

ЛАВР. Игорь, без тебя тошно.

ИГОРЬ. Сколько раз я говорил тебе, Лавр: заниматься надо. (Закончил упражнения и стал переодеваться).

ЛАВР. Слушай, иди ты к… Зациклился на одном: «заниматься, заниматься». В гробу я видел твои занятия. В тапочках.

ИГОРЬ. Дурачок. Посмотри на себя в зеркало: скоро ведь сдохнешь.

ЛАВР. И слава богу. Я терпеть не могу, когда меня унижают или бьют. Если бы меня убивали, я бы сказал сердечное «спасибо».

ИГОРЬ. Как там у Шекспира? «Слова, слова, слова».

ЛАВР. Осточертело все.

ИГОРЬ. Займись делом, помогает. Мне, кстати, нужен партнер.

ЛАВР. Опять! Да я не могу уже на это смотреть, а ты хочешь, чтобы я этим занимался. Не-на-ви-жу! Ненавижу все, что являет из себя культ силы!

ИГОРЬ. Еще раз дурачок. Ну, да бог с тобой, золотая рыбка. (Вышел умываться).

 

Лавр зашагал из угла в угол. Закурил.

 

Голос САТАНЫ. Он прав, Лаврентий, тебе нужно стать сильным.

ЛАВР (задумчиво). Знакомый голос.

Голос ЮНОШИ. Не слушай его, Лавр. Когда ты впервые услышал этот голос, ты перестал быть поэтом.

Голос САТАНЫ. Ты однажды услышал мой голос и мог стать творцом. Ничто не поздно, Лаврентий. Сотвори это, и ты станешь сильным. Мир упадет к твоим ногам. Ты завладеешь счастьем. Я дарю тебе муки гения, не пренебрегай подарками, Лаврентий.

Голос ЮНОШИ. Лавр, ты перестал быть поэтом, останься хотя бы собой. Не творят во имя смерти.

Голос САТАНЫ. Лаврентий, ты сотворишь во имя жизни. Ты сможешь убить всякого, мешающего жить. Подумай, каким благом овладеешь ты.

Голос ЮНОШИ. Лавр, но ты же ненавидишь смерть.

Голос САТАНЫ. Ты не увидишь смертей. Но ты будешь знать, что человек, которого накажешь ты, умрет. Ты почувствуешь силу, Лаврентий. Ты сможешь наказывать зло, и убивать любую подлость, потому что ты станешь сильнее всякой подлости. Ты обретешь уверенность в себе. Ты станешь любимым, потому что любят уверенных и сильных. Еще сомневаешься? Подумай, Лаврентий: ты — титан! ты — сила! ты — судья!

ЛАВР. Я все-таки сделаю эту игрушку.

Голос ЮНОШИ. Лавр, не убивай.

ЛАВР. Это же, в сущности, так просто: короткий ультразвуковой импульс… Нужно только подобрать частоту… Не понимаю, как до этого до сих пор не додумались друзья с Лубянки. Или додумались?.. Хорошо, если не додумались — ненавижу культ силы… (Бросился к полке с книгами; выбрав нужные, бросил на стол). Нет, я буду карать только подонков. Только их.

Голос САТАНЫ. Лаврентий, ты — судья.

 

Вернулся Игорь.

 

ИГОРЬ. Ого, война с макулатурой?

ЛАВР. Скорее война при помощи макулатуры. Все, спокойные ночи отменяются: я, действительно, решил заняться долом.

ИГОРЬ. Каким, если не секрет?

ЛАВР. Пока секрет.

ИГОРЬ. Как знаешь. Да, позволь полюбопытствовать: к чему тебе эти книги? «Физика», «Электроника» и т.п. — понятно: твоя специальность. Вот на кой «Медицина», «Биология» и прочая мура?

ЛАВР. Самосовершенствуюсь.

ИГОРЬ. А-а… Ну ладно, ненавистник культов, трудись. (Оделся, ушел).

ЛАВР (углубляясь в книги и чертежи). По истине, как просто все гениальное. Нет, это, действительно, гениально — хотя бы потому, что этого еще никто не делал, я буду первым. Хорошо, что я: в моих руках это будет служить правосудию и только.

 

Прогрохотал сатанинский смех.

 

Началась долгая работа без отдыха и сна. Сначала — книги, схемы, расчеты. Затем они сменились кучей радиодеталей и паяльником. Когда Лавр заходил в тупик, появлялся Сатана, уверенным жестом направляя его карандаш или паяльник.

Вечером приходил Игорь, занимался тренировками.

 

ИГОРЬ. Хэ-э! Я тебе не мешаю? Хэ-э!

ЛАВР (не отвлекаясь от работы). Нет.

 

Потом Игорь читал, психовал, что не может заснуть при свете, но все-таки засыпал, а утром вставал и снова уходил.

Ушел в очередное утро.

 

ЛАВР. Последнее сопротивление — вот сюда. Так. Сюда выведем микроизлучатель, кнопку. Закрываем. Какая милая игрушка! (Полюбовался маленьким черным коробком). Убийственно черная. Впрочем, какой еще цвет может иметь смерть? Смерть… Слово-то какое страшное. Только ради жизни. Ради нее я имею право. Не буду теперь шарахаться от разномастного фартового сволочья. Недолог ваш век, господа воры чужой радости. Как спокойней вздохнут люди, когда среда них станет меньше подонков! И какую смерть-то я прочу вам! В мучениях. Несколько месяцев страшной болезни. Прогрессирующий рак неизлечим.

Итак, эксперимент? С чего начнем, Лавр? С кошек? Собак? Впрочем, в чем виноваты бедные животные? Начнем сразу с людей. Вернее, с тех отбросов, которые по роковой ошибке природы именуют себя людьми. В эффекте я уверен. И плевал я теперь, Игорек, на твою пресловутую силу. Я теперь — сильней.

 

Сунул коробок в карман. Злющий, явился Игорь.

 

ИГОРЬ. Ну и стерва же эта мадам Сакотина.

ЛАВР. Опять завалил?

ИГОРЬ. Опять завалили. Она, наверное, думает, что я буду сдавать ее французский, на фиг мне вообще-то не нужный, до глубокой старости.

ЛАВР. До старости не получится. Осталась одна попытка.

ИГОРЬ (иронично). Ага, через год. (Уже серьезно). Пошлю-ка я, наверное, Лавр, все к черту. На кой мне этот диплом? Найду зал, наберу пацанов, буду делать из них мужчин.

ЛАВР. Не майся, Игорь, дурью; ляг поспи, и все пройдет. Кстати, пересдавать обязательно ей?

ИГОРЬ. Кому еще-то? Вот если бы она, скажем, заболела или взяла внеочередной отпуск и улетела куда-нибудь в Гагры… Но… отпуск она берет почему-то стабильно в августе, а больной, как это ни странно, я ее еще не видел.

ЛАВР. А что, если мы ее заболеем?

ИГОРЬ. Чего?

ЛАВР. Заболеем, говорю ее, а? И умрем. Представь, что у нашей мадам рак головного мозга.

ИГОРЬ. Псих ненормальный. Хочет, чтобы дура заболела умной болезнью. Что-что, а уж это-то ей точно не грозит.

ЛАВР. Впрочем, я шучу. Пусть мадам живет. Тем более, невелика, я думаю, ее вина в том, что она усомнилась в твоих знаниях.

ИГОРЬ. Она бы усомнилась в них меньше, если бы я однажды не обозвал ее дурой.

ЛАВР. В таком случае — вопрос еще, кто из вас дурней. Ладно, Игорь, отдыхай, пойду пройдусь. Да, я закончил мастерить, спи спокойно. Приду, уберу всю барахолку (кивнул на стол).

ИГОРЬ. Что изобрел, покажешь?

ЛАВР. Как-нибудь, может быть.

ИГОРЬ. Что ты, ей богу, как пацан?

ЛАВР. Чао. Моему изобретению нужна экспериментальная проверка. (И ушел).

ИГОРЬ (подошел к столу). Черт-те что, без бутылки не разберешься. Онкология… (Полистал книги). Электроника. Мама мия! Нет, это не для средних умов.

 

Бросил книги, утомленный свалился на постель.

 

Лавр в это время — в парке, сел на скамейку, осмотрелся, закурил.

 

Стук в дверь, где спит Игорь. Не дождавшись ответа, вошла Анжела. Села к нему на кровать.

 

АНЖЕЛА. Дрыхнешь, Игорек? (Слегка потеребила). Вставайте, граф, Вас ждут великие дела.

ИГОРЬ (что-то промычав, затем открыв глаза и с явной неохотой поднимаясь). Анжелка? Привет! Откуда ты?

АНЖЕЛА. Импортным ветром занесло. Рассказывай, как живешь.

ИГОРЬ. Лучше всех. Сегодня опять французский завалил.

АНЖЕЛА. С чем тебя и поздравляю. Значит, я кстати. (Достала из сумочки бутылку вина). Стрессы нужно вовремя снимать.

ИГОРЬ. Стаканы где-то на столе.

АНЖЕЛА (с трудом отыскала стаканы). Порядочек!

ИГОРЬ (вскрыл бутылку, разлил). Мой поэт что-то химичил. Сначала Муза ночами изводила, потом кинула, и парень взялся за паяльник. Что у тебя?

АНЖЕЛА. Все чики-чик. Бум?

ИГОРЬ. Бум. (Выпили, снова разлил).

 

В парке.

 

Крик ДЕВУШКИ. Помогите!!!

 

Появилась и она сама, сопротивляясь Насильнику.

 

АНЖЕЛА. Поступаю нынче на филфак, решено. На пару с подружкой. Кстати, подружка — закачаешься. Давай с твоим поэтом сведем.

 

ЛАВР (встал, бросил сигарету). Парень, оставь ее.

НАСИЛЬНИК (обернулся, недоуменно). Что?

 

ИГОРЬ. А что? Мысль. Лавру давно нужна баба: нервный весь. Только попозже, осенью. В октябре у него день рождения, придумаем хохмочку?

 

НАСИЛЬНИК. Ну-ка, фраер, убежал отсюда. Ну! (Девушке). А ты, стоять! Дернешься, изувечу!

 

АНЖЕЛА. О’кей, договорились. Я думаю, они друг друга поймут: твой немного со сдвигом, моя тоже. Он — поэт, она — художник. Прелесть!

 

НАСИЛЬНИК (Лавру). Ты еще здесь?

ЛАВР (достал коробок). Демонстрирую. Слышишь, ты, скотина? Я сейчас нажимаю на эту кнопку, и через пару месяцев ты — труп. Усвоил? Качество гарантирую.

НАСИЛЬНИК (рассмеялся). Шутничек! А ну, сдуло! (Коротким ударом раскровил губы Лавру и снова взялся за Девушку).

 

Игорь с Анжелой, между тем, допили бутылку.

 

ИГОРЬ. Слушай, Анжелка, ты за этим пришла?

АНЖЕЛА. А ты как думаешь?

ИГОРЬ. Медленно.

АНЖЕЛА. Думай быстрее. Кстати, твой поэт надолго ушел? (Не спеша, расстегнула блузку).

 

ДЕВУШКА (Насильнику). Ты! Ты! Ты! Козел! Сволочь! Не надо! А-аа! (Лавру). Ну, сделай что-нибудь! Или уйди! А-аа!

 

ИГОРЬ. Думаю, успеем.

 

Слившись в объятиях, упали на постель.

 

Лавр направил излучатель на спину Насильника, нажал кнопку. Повернулся, ушел. Треснуло разорванное платье.

 

Картина седьмая

 

Та же неубранная комната, в которой мы оставили Нику и Лавра. Ника не то плачет, не то просто задумалась, сидя спиной к Лавру и уткнувшись лицом в ладони.

 

ЛАВР. Теперь ты все поняла?

НИКА (чуть слышно). Поняла.

ЛАВР. Впрочем, это не все. Если уж исповедоваться… Потом я нашел пижона, который отобрал у меня сигареты: не мог простить ему своего унижения. То же сделал с ним. Еще… Однажды у гастронома подошел какой-то хмырь, откровенно нагло: «Парень, рубля не хватает.» Хотя, к чему тебе эти подробности?.. Тогда я думал: зачем жить нахалам?.. Теперь все. Потом появилась ты… Недавно Игорь признался, что разыграли они нас: никакая группа никуда меня не приглашала. Хотели познакомить нас. Ты знала?

НИКА (покачала головой, встала, посмотрела на него влажными глазами). Лавр, тогда… мы дурачились. Я кнопку эту… Скажи, я тебя…

ЛАВР (помолчал, потом тихо). Да.

 

Будто слепая, на ощупь пошла она к двери.

 

Ника!

НИКА (оглянулась, умоляюще). Зачем? (И убежала).

ЛАВР. Ника!.. Теперь все равно… (С горькой усмешкой). Судья!.. Святая наивность!.. Потерял все… Кто посмеет не презирать меня теперь?

ИГОРЬ (вошел в прекрасном расположении духа). Я, а что мне за это будет?

ЛАВР. Под дверью ты стоял, что ли?

ИГОРЬ. Конечно, все бы бросил… Уловил последнюю фразу. Так что там у нас про презрение? Опять с ума сходишь?

ЛАВР. Может быть.

ИГОРЬ. Что с Никой? Чуть не сшибла в дверях.

 

Молчание.

 

Что-то не нравишься ты мне сегодня. Весь бледный, не в меру задумчивый и разговариваешь сам с собой. Впрочем… (глянул на стол) …твое состояние объяснимо. Головка вава?

ЛАВР. Отвяжись.

ИГОРЬ. Ва-а! Пил тоже сам с собой?

ЛАВР (зло). О твоей тенью.

ИГОРЬ. Огрызаешься — уже лучше: признак выздоровления.

ЛАВР (с иронией). Чертовски признателен Вам, сударь, за заботу о моем хилом здоровьишке. (Меняя тон). Окажи лучше, где ночами таскаешься.

ИГОРЬ. Наивный вопрос, мой мальчик. Будь я француз, я бы сказал: шерше ля фам.

ЛАВР. Но поскольку ты все-таки не француз, а всего лишь самец малоросского происхождения, логичней было бы сказать: спал с бабой.

ИГОРЬ. Как Вы грубы, мой юный друг. С женщиной, Лавр, с женщиной. И с какой!

ЛАВР. Ну, с какой, я догадываюсь…

ИГОРЬ. О, нет! На этот раз была не Анжела. Помилуй, Лавр! Я почти стар и почти лыс. Тридцать лет! Анжела же еще ребенок!

ЛАВР. Глазки прорезались!

ИГОРЬ. Лавр, не зарывайся. Я лишь немного поучил девочку жизни. А ты что, в свахи записался?

ЛАВР. Никуда я не записывался, это во-первых.

ИГОРЬ. А во-вторых?

ЛАВР. Во-вторых, надоел ты мне.

ИГОРЬ. Хм. Обидеться или списать столь откровенное хамство на счет расстроенной психики больного ребенка?

ЛАВР. Иди ты!.. (Вышел, хлопнув дверью).

ИГОРЬ. Неврастеник. Ошибка природы. Дурачечек. Я ему про женщин. (Сладко потянулся). Дурачечек. Женщина — это… Как это кто-то сказал? Женщина — это книга с пикантностями, которые запрещал папа Римский. Превосходно! Гениально! Увы, я начинаю слабеть. А женщины любят силу. (Разрезал воздух ударом руки). Хэ-э! Грубую мужскую — хэ-э! хэ-э! — силу.

 

Вернулся Лавр, со стоном опустился на постель.

 

Страдаешь, братишка?

ЛАВР. Болит все.

ИГОРЬ (вздохнул, посчитал деньги). Не умирай совсем, я сейчас. (Вышел).

ЛАВР. Знать бы хоть, сколько осталось: дни, недели? Лучше скорее, если не иначе… Почему-то очень хочется жить… Процесс необратим… Черт возьми, а почему он, собственно, необратим? Идиот! Почему я остановился на полпути? У меня же был ключ к разгадке тайны этой треклятой болезни. Я научился поражать клетки, которые боролись с ней, значит… тем же путем можно поразить злокачественные образования. Кретин! (Смел все со стола, и снова — книги, схемы и прочее). Нет, господа, я еще поживу! Я доделаю это. Вы мне еще памятник поставите. Успеть бы, только бы успеть.

ИГОРЬ (вернулся злой). Снова за работой, конструктор? (Ударил Лавра по щеке).

ЛАВР. За что?

ИГОРЬ. Для профилактики. Сядь. (Достал бутылку водки, налил в стакан). Опохмелись.

ЛАВР. Оригинальное приглашение к столу. Только не хочу я.

ИГОРЬ. Садись, тебе говорят, и пей! Садись, садись.

 

Сел, наконец. Игорь налил и себе, выпил.

 

Рассказывай.

ЛАВР. Про что?

ИГОРЬ. Про себя. И хотелось бы — про Нику.

ЛАВР. А яснее.

ИГОРЬ. Куда яснее? Что у вас случилось? (Не получив ответа). Анжелку сейчас встретил… Отравилась Ника.

ЛАВР. Что? Когда? Она жива?

ИГОРЬ. В реанимации она.

ЛАВР. Осушил стакан. (В сторону). Начало финала.

 

Картина восьмая

 

Весна. Парковая аллея. Скамейка. Анжела, совершенно отрешенная от мира, взгляд — в никуда. В глазах — недоумение, растерянность и страх.

 

Квартира Ники. Картина, кисти, краски — словно в ожидании Мастера. Вошел Гробовщик; не спеша, осмотрелся, достал портновский «сантиметр».

 

ГРОБОВЩИК (к зрителям). Снять мерку. С кого?

 

Молчание.

 

Понял. (Вышел в другую комнату).

 

АНЖЕЛА. Почему?..

 

ГРОБОВЩИК (сматывая «сантиметр»). Размеры нестандартные, придется потрудиться. Аванец бы. (Протянул руку и снова встретил молчание). Понял — сначала работа. Ладно, сделаем в срок.

 

Пошел и запнулся на ходу за столик, рассыпались кисти и краски, упала картина. Померк свет в квартире: темно за окном, и лишь тускло светит лампочка.

 

Чтоб, леший вас… Нагородили! (И, наступив на упавшую картину, ушел).

 

А Анжела все так же сидела и смотрела в никуда.

 

Картина девятая

 

Та же скамейка, и в том же положении — Анжела.

 

Общежитская комната. Тот же стол, заваленный бумагами. Игорь и Лавр.

 

ИГОРЬ. Знаешь, чем ты отличаешься от своего тезки из тридцатых?

ЛАВР. Чем же?

ИГОРЬ. Тот не каялся.

ЛАВР. Значит, я лучше?

ИГОРЬ. Так ты ничего и не понял.

ЛАВР. Все я понял. Я реабилитирую себя. Здесь (показал на стол) — спасенье миллионов от болезни. Осталось последнее звено, я найду его, я успею.

ИГОРЬ. О, человеческий мозг! Как начинает он работать, когда нам грозит гибель! Ты еще цепляешься за жизнь?

ЛАВР. Нет, мне уже ничто не поможет. Без пяти минут труп. Пусть другие…

ИГОРЬ. Что ж, дай бог тебе успеть. А я, извини, ухожу.

ЛАВР. Да, так, наверное, лучше. Пусть — один.

ИГОРЬ. Покажи-ка мне свою игрушку. (Взял поданный Лавром коробок, покрутил в руках). Вот из-за этого… (Положил на стол). Хэ-э!

 

Коробок вдребезги разлетелся. Игорь ушел.

 

ЛАВР (все больше слабея, с трудом собрал осколки, взвесил их на руке, бросил в сторону; подошел к столу, уткнулся в расчеты). Кажется, нашел… Здесь — фильтр. Вот эта схема. (Лихорадочно что-то вычерчивая и бормоча под нос). Схема, схема, схема… Тот же ультразвуковой импульс, меняем частоту. Раньше он стимулировал развитие этих сволочных клеток, теперь их будет попросту убивать. Вот так. Все… Неужели все?.. Боже, как все болит! Доползти до постели… (С трудом добрался до постели и упал. В полубреду). Вы поставите мне памятник, люди!.. Как больно!.. Что это? Сгиньте! Не хочу! Спать… Только спать…

 

Меркнет свет, и видения являются одно за другим.

Вошла Девушка.

 

ДЕВУШКА. Спи, Лаврентий, спи. Скоро тебе будет совсем хорошо. А это я. Ты узнал меня, Лаврентий?

ЛАВР. Уйдите. Все уйдите… Спать…

ДЕВУШКА. Этот подлец все-таки умер. Помнишь, ты убил его? Ты его правильно убил, Лаврентий. Но если бы раньше! Когда он своими грязными руками хотел моей любви. Он получил ее, потом умер. Почему не раньше, Лаврентий?.. Ты спи. Я тоже хотела: так тошно было жить. А потом…

 

Детский плач разрезал полумрак, она улыбнулась.

 

Это мой. Бедный, он никогда не узнает, кто его папа. Я тоже — я теперь уличная, Лаврентий. Это, наверное лучше, чем петля. А может, хуже. Все равно. После первых грязных рук остальные безразличны… Ты спи, Лаврентий, спи. Ты ушел тогда. Пусть так. Все равно убил…

 

Ушла. Появились еще двое, один за другим — Пижон и Хмырь.

 

ПИЖОН. Мы пришли вернуть свои долги, Лаврентий.

 

Положил на стол пачку сигарет, Хмырь — рядом железный рубль.

 

Помнишь, я брал сигареты?

ХМЫРЬ. А я — этот рубль. Я же говорил, что взаймы, а ты не поверил.

ПИЖОН. Верни наши жизни, Лаврентий.

ЛАВР (с болью вспоминая). Зачем жить нахалам?!

ХМЫРЬ. Мы все отдали, верни наши жизни.

 

И снова, уже громче — детский плач.

 

Я хочу к дочке. Пусти меня, Лаврентий.

ПИЖОН. Ты правильно нас убил, за сволочные поступки надо убивать. Но мы все поняли.

ХМЫРЬ. Верни наши жизни.

ЛАВР. Но я не властен!

 

Громкий смех Сатаны. Исчезли Пижон и Хмырь.

И явился Он сам, в пенсне и со скальпелем в руках.

 

ЛАВР. Снова ты! Зачем?.. Что это?

САТАНА. Это? Скальпель. Мне показалось, тебе очень больно, Лаврентий. Я хочу вскрыть твою больную душу.

 

Прогрохотал смех.

 

ЛАВР. Кого ты мне напоминаешь?. . Это дурацкое пенсне…

САТАНА. Меня тоже однажды звали Лаврентий. Хэ-э! (Сделал один из игоревых выпадов).

 

Лавр вздрогнул, а Сатана вновь рассмеялся и ушел. Солнечные лучи пробились в окно. Лавр попытался встать, но ему удалось лишь сесть на кровати.

 

ЛАВР. Скальпель… не посмеет… коснуться болью…

 

Появилась Ника. Прошла, оглянулась.

 

НИКА. Лавр, здравствуй, это я. Тебе еще больно? Как жалко тебя! А мне совсем нет, мне хорошо теперь. Когда я умерла, стало так легко-легко. Несчастные люди, они не знают, какое это блаженное состояние — смерть. Вечный сон. Никому не нужны картины и стихи. Никаких мук. Совсем не болят обнаженные нервы, потому что самих нервов тоже нет. Нет ни-че-го!

ЛАВР. Ложь, так не должно быть.

НИКА. Так есть. Одно плохо: не проснешься однажды утром, рука не потянется к кисти, и не нанесешь на полотно еще один лучик надежды для какой-то потерявшейся души. Как хорошо, когда ничто не болит! Жаль, не заболит уже никогда… А может, заболит? У кого-то? Кто увидит мою недописанную картину. Пусть заболит. А мне хорошо: не больно. Спасибо тебе, Лавр.

 

Появился Юноша.

 

ЮНОША. Ника, нам пора.

 

1988 г.