Аверкиев Д. В. Каширская старина

Драма в 5-ти действиях
Женских ролей — 5; Мужских ролей — 8. Эпизодические роли.
Россия вторая четверть XVII века.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

КОРКИН ПАРФЕН СЕМЕНЫЧ , богатый вотчинник.
ВАСИЛИЙ, сын его, молодой царский сокольник.
БОРОДАВКА ИВАН СИЛЫЧ ,помещик небогатый, Коркину ближний сосед.
САВУШКА, однодворец, сын названого брата Ивана Силыча.
АБРАМ, Савушкин брат двоюродный.
ЖИВУЛЯ ,подьячий.
ПЕТРУНЬКА Пелепёлихин сынишка.
ДВОРЕЦКИЙ Коркина.
СЛУГИ, ГОСТИ, МУЖИКИ, ПАРНИ Коркина.
ДАРЬИЦА Ивана Силыча жена.
МАРЬИЦА, дочка Иванова.
ГЛАША, сирота, с Марьицей выросла.
ПЕЛЕПЁЛИХА , у Коркина ключница.
ДУНЬКА , его же сенная.
ГОСТЬИ, ДЕВУШКИ, БАБЫ, СЕННЫЕ.

Между третьим и четвертым действиями больше полугода. Время — вторая четверть XVII века.

«Пьеса впервые напечатана в журнале «Русский вестник» (1872, No 1) уже после шумного успеха драмы в московском Малом театре, где премьера состоялась 9 декабря 1871 года.
И. Н. Захарьин-Якунин, театральный критик и автор интересных мемуаров, вспоминает об этом спектакле: «В […] сезон 1871—1872 года на сцене Малого театра Москвы, в бенефис Г. Н. Федотовой, была поставлена пьеса, колоссальный успех которой был равен успеху самых выдающихся пьес, шедших в этом театре раньше, в его лучшие времена — «Горя от ума», «Ревизора», «Свадьбы Кречинского» и др.: это была народная трагедия «Каширская старина». […] Пьесу эту пересмотрела «вся Москва», она шла до самого конца сезона, билетов в кассе «обыкновенным смертным» не выдавали, и театральные барышники наживали тысячи, продавая места по двойной и тройной цене…
Никогда, ни раньше, ни позже, я не видал таких шумных и необычайных овации, которых удостоились в этот спектакль бенефициантка, автор, а также и все остальные исполнители. Зато ведь и какой же был состав артистов в этот вечер!— по всей вероятности, пьесе г. Аверкиева никогда уже не суждено иметь подобных исполнителей в будущем. Вот эти достославные в истории русского театра имена: Марьицу играла Федотова, Глашу — Никулина, Живулю — Садовский (отец). Бородавку — Шуйский, его жену, Дарьицу,— Васильева (Е. Н.), Пелепёлиху — Акимова. Коркина Самарин, Савушку — Решимов, его брата, Абрама,— Живокини-сын, Василия Коркина — Вильде… О силе и таланте этого даровитейшего персонала можно сказать лишь следующее: самыми слабыми из исполнителей считались тогда Вильде и Решимов; теперь же оба эти артиста были Оы на сцене, например, Александрийского театра звездами первой величины — после гг. Варламова и Давыдова» (Захарьин-Якунин И. Н. Русский театр прежде и теперь. Спб., 1903, с. 303—304).
В Александрийском театре премьера «Каширской старины» состоялась 27 сентября 1872 года. В Петербурге пьеса была принята хуже, чем в Москве. А. С. Суворин писал об авторе пьесы: «…Он написал нечто весьма посредственное, не лишенное сценичности, впрочем, и рассчитанное на балаганную публику и на верхи (т. е. галерку.— В. Н.), Верхи точно блаженствовали» (Новое время, 1872, 29 октября).
По-настоящему открыла эту пьесу для петербургской публики П. А. Стрепетова, сыгравшая Марьицу на сцене Александрийского театра в 1882 году. Она выступила в этой роли 23 января, а на следующий день «Новое время» опубликовало письмо Аверкиева к редактору газеты, где автор пьесы благодарит Стрепетову и дает выразительнейшее описание ее игры: «Она владеет качеством, самым редким в искусстве, трагической задушевностью; она вполне трагическая актриса, вот отчего в голосе ее слышны ноты, которые вам кажутся с первого раза странными, потому что вы не привыкли слышать их со сцены, но которые поражают вас своей глубокой правдивостью. Вот отчего у нее так ясен и отчетлив трагический перелом роли. Перед вами милая и добрая девушка, как бы примирившаяся со своим страданием, в самом горе последних мгновений разлуки видящая своего рода счастье. Но, глядите, ее обуяло предчувствие самого великого горя, возможности измены любимого человека, и девушка мгновенно вырастает, она становится могучей женщиной. Что-то трагически роковое звучит в голосе г-жи Стрепетовой, когда она заклинает Василия вечно любить ее; такие-то мгновения в артистической игре и именуются трагическим пафосом. Оттого что исполнение г-жи Стрепетовой дышит трагической задушевностью, вы не часто замечаете ее жеста; она не красуется им, не преподносит его публике для вящего любования. Но когда, например, в четвертом акте при словах

А над собою мне смеяться полно!
артистка, ударяя себя в грудь, вдруг выпрямляется и вырастает в глазах зрителя, то вся зала встрепенулась, как один человек. И этого движения, этого жеста не забудет никто из зрителей: он навсегда запечатлеется в его душе» (Новое время, 1882, 24 января).
На следующий день Суворин в своей рецензии присоединяется к мнению Аверкиева об игре Стрепетовой. «Это что-то захватывающее, глубоко правдивое и вместе с тем сдержанное, указывающее ту меру в изображении страсти, которая заставляет забывать, что перед вами сцена. В этом акте (имеется в виду IV действие.— В. Н.) дело идет не о любви, но о выражении презрения, насмешки, гордости, о выражении того чувства оскорбленного самолюбия женщины, когда она забывает любовь, которою наполнено ее сердце, чтобы излить над своим возлюбленным весь свой гнев, чтобы силою ядовитой насмешки и своей непреклонной силой характера заставить его почувствовать свою вину. В исполнении других артисток эта сцена обращается во что-то истерическое и жалобное и потому не объясняет гнев Василия: г-жа Стрепетова, напротив,- показывает сильную девушку, которую нельзя оскорблять безнаказанно и которая умеет мстить и умеет умереть, когда не остается для жизни ничего. Не возвышая голоса, но меняя его постоянно, с тем внутренним жаром, который владеет в это время Марьицей, г-жа Стрепетова придает этой сцене удивительное разнообразие и рельефность» (Новое время, 1882, 25 января).
Советский театр включил в репертуар эту драму Аверкиева. Большой и прочный зрительский успех имел, например, спектакль Московского театра драмы и комедии (постановка Н. Волконского, 1946 г.), продержавшийся в репертуаре около десяти лет.»
А. И. Журавлева